Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла - Елена Езерская

— Я не понимаю, — растерянно произнес судья, принимая от нее бумаги, удостоверяющие личность Забалуевой.

— Ваша честь, — немедленно вмешался в разговор Саввинов, — еще до суда я предупреждал о дополнительных доказательствах против ответчика, которые могут объявиться в любую минуту. И вот эта минута пришла. Я прошу вас вызвать в качестве свидетеля по этому делу мещанку Глафиру Федоровну Забалуеву. Уверен, ее показания многое объяснят.

— Возражаю! — вскричал покрасневший от досады Кунцев: что еще за свидетельница, и почему он ничего не знал?

— В возражении отказано! — Князь Лобановский стукнул молоточком по столу; в зале мгновенно воцарились тревожная тишина, и лишь газетчики на зрительских местах на галерке еще какое-то время взволнованно перешептывались, обсуждая произошедшее. — Прошу вас, госпожа Забалуева, дайте клятву говорить правду и только правду и пройдите на место свидетеля.

Старушка взволнованно переглянулась с Лизой, но та ободряюще улыбнулась ей — идите, ничего не бойтесь, и Забалуева вошла вовнутрь полукруглого барьера в центре залы.

— Итак, насколько я понял, — сказал судья, — вы утверждаете, что имя ответчика… Как здесь его назвали?

— Митенька, — кивнула старушка. — Дмитрий Андреевич Забалуев, сынок мой. Вот там у вас и метрики его, и свидетельство из больницы. Он у нас с детства очень умненький был, такой способный, а потом заболел, и головой тронулся. Отец его в Песчанку увозил, врачи обещали, что помогут, да только он оттуда до мой не вернулся. Я и думала, что он до сих пор там лежит, бедный мой.

— Ложь! Я не бедный! — истерически закричал самозванец, вскакивая со своего места. — Я — сын барона Корфа, и моя мать сидит сейчас здесь в этом зале, но почему-то стыдится меня. А вас я не знаю, и не видел никогда!

— Как же так? — Забалуева растерянно посмотрела сначала на судью, потом обвела взглядом зал и подалась всем телом вперед, протягивая руки к сыну. — Это что же с тобою там сделали, что ты родную мать не узнаешь? Митенька, мальчик мой!

— Я вам не Митенька, я — Иван Иванович Корф, — продолжал возмущаться самозванец, которого Кунцев безуспешно пытался успокоить и уговорить сесть.

— Что же это? — Забалуева медленно сошла со своего места и, подойдя к «барону», взяла сына за руку, которую тот немедленно и резко отдернул. — Ты что же, все забыл? Нас всех забыл? И сестер своих, и братика? И не помнишь, как я тебя после болезни выхаживала, молочком горячим с медком поила? Митенька, ты в детстве такой уважительный был, матушку свою всегда слушался. А помнишь, как забрался однажды в сундук, меня хотел попугать, когда я из церкви пришла, — что пропал, мол, а потом, думал, выскочишь, когда мы тебя все хватимся и в розыск кинемся. Хотел, да заснул, и не понарошку — а на самом деле нас напугал, и мы тебя до вечера по лесу искали, пока домой не вернулись и Трезорка твой дух в сундуке не учуял.

— Глупости это! — побледнел самозванец, грубо обрывая ее рассказ.

— Недоказуемо! — воскликнул вслед за ним Кунцев.

— Может, для вас и нет, — с горечью промолвила Забалуева, — да только я своего дитя ни с кем другим не спутаю. У него и примета наша родовая есть, от меня всем детям передалась, а мне дадена была от матери. У локтя пятно родимое на ромашку похожее. Вот, смотрите!

Забалуева медленно, по-простому расстегнула пуговичку манжета на запястье и, осторожно закатав рукав платья, показала локоть судье, а потом снова руку «барона» взяла и сделала то же самое. Зал ахнул, а на галерке кому-то сделалось дурно. И с балкона вниз побежали звать доктора.

— Тишина! Тишина! — Судья снова требовательно застучал молоточком по столу. — В виду открывшихся нам новых обстоятельств…

Решением судьи Дмитрия Забалуева сразу из зала суда увезли в «тихий дом», где ему было определено находиться в течение года до комиссии, которая заново рассмотрит его дееспособность, и мать его поехала вслед за ним. Все сделки, совершенные от его имени, признаны были недействительными, а договор, подписанный между самозванцем и Анной в Двугорском, аннулирован.

Кунцев с напряженным лицом поздравил учителя с выигранным делом и мгновенно растворился в толпе зрителей. А Анна, пожав Саввинову руку, бросилась к Лизе, чтобы обнять ее. Она решительным жестом отодвинула от выхода из зала Наташу, но вдруг заметила смертельную бледность в ее лице.

— Что? — тихо спросила Анна.

— Лиза упала в обморок, — прошептала та, — мы отнесли ее в совещательную комнату, и сейчас ее осматривает врач.

Однако в комнате дежуривший при суде эскулап пользовал не только Лизу. На скамейке напротив лежал какой-то старик, и врач безуспешно пытался привести его в чувство.

— Что с моей сестрой? — воскликнула Анна, подбегая к доктору.

— Я дал ее сиятельству лекарство, чтобы унять кашель, но степень серьезности ее состояния должен определить домашний врач, а потому советую вам немедленно ехать домой, — кивнул тот. — Я уже попросил приставов помочь перенести княгиню в вашу карету.

— Господи, — прошептала Анна, случайно взглянув на его пациента, — борода…

— Что — борода? — не понял врач и, проследив за направлением ее взгляда, взялся за торчавший сам по себе фрагмент бороды, как-то странно отстававший от щеки.

— Это что же она — не настоящая?

— Забалуев! — вскричала Анна, когда врач убрал накладную бороду от лица старика. — Он все это время был здесь!

— Вы знаете этого человека? — удивился доктор. — Его принесли сюда с галерки, ему стало плохо, когда та женщина дала свои показания, но я ничем не мог ему помочь, старый человек, сердце… Все случилось так быстро…

«Быстро? — в последнюю минуту успел подумать Забалуев, смотревший угасающим взглядом на ненавистное ему лицо. — Будь ты проклята, Анька, девка, актриса!..»

Андрею Платоновичу казалось, что он все рассчитал. Тот случай в больнице, когда ему пришлось исповедовать метавшуюся в бреду незнакомку, — он его почти и забыл. Дело у него тогда в больнице было к другому — по заданию свыше Забалуев под видом священника ухаживал за одним политическим, его начальство надеялось, что, умирая, тот назовет и товарищей своих. Фильшина подвернулась ему под руку случайно: заплакала, схватила за рукав рясы в коридоре, когда он от своего политического уходил, говорила — кончаюсь. Впрочем, он так и думал, что померла.

Идея пришла ему в голову позже, когда Забалуев узнал, что Владимир Корф с супругою пропали где-то за границей. Вот тогда и пригодилась ему та история с умиравшей в захолустной больнице женщиной. Но, конечно, Андрей Платонович сначала все проверил — в Горы те съездил, узнал, что Фильшины без следа уехали куда-то и вроде как сгинули. В тот же приезд Андрей Платонович украл приходскую книгу, а с крестика мальчишкина хотел было надпись стереть, да вовремя имя прочитал — Корфом там и не пахло! То ли Фильшин, то ли Берг — одно слово, не барон.