Дети Империи - Олег Измеров

Виктор кивнул. Разговаривать с незнакомым человеком его полюбому не слишком тянуло.

– Вокзал этот, мил товарищ, к приезду самого товарища Сталина готовили. Чтобы как приехал, посмотрел на вокзал, и сразу понял, что за чудо-народ в нашем городе обитает. Торопились, всего только несколько месяцев не успели. Потом уже заканчивали.

– Да… Память навечно осталась. – промолвил Виктор, желая обойти впрос с неясным ему статусом вождя народов.

– Еще какая память! Вот я, смотри, вон там кладку делал, стены левей той колонны… Кирпичик к кирпичику, как помню. Да… Вот недавно на пенсию пошел, так иногда загляну, посмотрю, как они там лежат? Все на месте… Ладно, бывай, товарищ, и чтобы у тебя тоже где-то кирпичики ладно лежали, чтобы посмотреть где было! – и исчез, будто растворился в безлунной ночи.

Виктор поднялся по гранитным ступеням и взглянул наверх. Огромное здание нависало над ним, словно парило в небе. В соседстве с дореволюционным теремком оно было словно столбик диаграммы на плакате, показывающий рост экономической мощи страны в сравнении с 1913 годом. Клетчатые ленты окон и застекленные двери излучали золотистый свет. Виктор потянул на себя бронзовую ручку.

Внутреннее убранство вокзала было под стать наружному. Огромный купол центрального зала был расписан панорамной картиной будущего, на котором нетрудно было узнать вид из-за Десны на нагорную часть Брянска в центре, видимо, в мае месяце. Место рынка, естественно, занимала набережная с парком, где в зелени деревьев частично виднелся купол будущего цирка, хотя, с другой стороны, также виднелся и собор, как-то включенный в планы перспективной счастливой жизни; передний план занимали фигуры радостных людей, а на заднем… Если картина точно повторяла панораму города, то на Покровской горе, над обрывом где-то в районе нынешнего памятника-ансамбля в честь тысячелетия Брянска, таяла в небе с розовыми облаками сталинская высотка, от которой с холма к набережной спускалась широкая лестница. Это что же, такую здесь хотели построить? Или будут строить? А может, Пересвета с Бояном как раз к ней же и хотят? И пушки Арсенала?

Виктор с некоторым ужасом понял, что конный Пересвет с Бояном даже очень хорошо будут смотреться на фоне высотки. Тут в репродукторах щелкнуло, и девушка объявила посадку на его поезд.

Выход к платформам тоже был через тоннели, что совсем не удивляло. Однако, когда Виктор выходил из дверей вестибюля перехода, глазам его открылось великолепное зрелище стройного, словно гончая, пассажирского паровоза, который выпускал столбы дыма и пара в ночную темноту и пронзал пространство лучом мощного прожектора. Огромные красные колеса с лоснящимися от смазки, словно от пота, дышлами, которые казалось, напряглись в мускулах перед дальним забегом, высокие щиты дымоотбойников, что плавными линиями сходили на нет к будке машиниста, котел, на котором, словно жилы, вздулись тонкие линии труб – все это создавало впечатление какого-то невероятно сильного и умного существа, созданного и укрощенного человеческой рукой. Картина была незабываемой, и она одна уже стоила того, чтобы хотя бы на пару минут сбежать в прошлое.

Взятые им билеты были в купейный. Виктор без труда нашел свой вагон – он, как и все другие в этом составе были окрашены в ярко-синий цвет с белой полосой по окнам – предъявил билет юной проводнице в форме с необычными, похожими на ложку, погонами, и сел в поезд. На сегодня спешить уже было некогда.

21. Блюз четвертого купе.

В коридоре вагона было тепло и привычно пахло углем из титана и чаем. Виктор нашел свои места – они оказались в четвертом купе, нижние. Он дернул в сторону ручку отделанной синим линкрустом двери: внутри царил полумрак, нарушаемый лишь светом окон вагона на соседних путях, Осмолова еще не было. Виктор щелкнул выключателем; две ярких лампы в квадратном плафоне над окном озарили помещение.

Их купе соответствовало классу мягких вагонов. На полках были пружинные матрацы, а нижние полки, к тому же, имели мягкие спинки, которые можно было на время сна опускать вниз, а при необходимости и поворачивать горизонтально, делая из них третий ряд мест. Помимо массивных алюминиевых бра на торцовой стенке у каждого места для местного освещения, на столе, покрытом свежей крахмальной салфеткой, украшенной паровозами и синими надписями «МПС», стояла небольшая настольная лампа с матерчатым абажюром. Ниши над коридором были закрыты лакированными дверцами, которые Виктор, впрочем, счел совершенно излишними. Он сунул свой холщовый командировочный портфель в сундук под полкой, привычно выложил на столик свой билет и деньги, заготовленные за постель и чай, и, присев на свое место, стал ждать развития событий.

Освещенное здание нового вокзала, что виднелось через окна коридора, вернуло его к мысли о сталинской высотке на Покровской Горе. Интересно, какой смысл ее городить в этом месте? Вид, конечно, фантастический, но здание выходит на отшибе, да и до Набережной будет тяжело спускаться. Со строгой римско-петербургской классикой Сталинского Проспекта этот гибрид Эмпайр Стейт Билдинг и сельской шатровой церкви тоже мало вязался.

Видимо все дело в подражании, подумал Виктор. Вот, скажем, восстановили в Москве на волне перестройки и демократии храм Христа Спасителя. Потом и в некоторых других городах захотели поиметь свои мегакультовые сооружения, чтобы по статусу быть похожими на столицу. Ну, может поменьше и поскромнее. И дошло до того, что теперь сколь-нибудь крупному городу просто неприлично не отдать последнее, чтобы только возвести свое статусное здание на видном месте. Видать, так же и здесь: вынь да положь областному центру небольшую копию университета на Ленинских горах или, на худой конец, гостиницы «Украина». «Может, под новый корпус лесотехнического отдать собирались?» Он придвинулся к окну и крутнул коричневую рукоятку волюмконтроля. Из щелей пластмассовой решетки динамика послышался романтический блюз, незнакомый Виктору.

В дверях показался Осмолов с большим командировочным портфелем о двух застежках из желтой кожи. Вечный портфель, подумал Виктор, надо будет когда-нибудь когда-нибудь себе такой завести.

– Ну вот успел. А вы из Бежицы на трамвае? Интересно, когда объездную через Болву закончат? Тогда можно будет маломерные автобусы прямо до вокзала пустить. А мы что, на этот раз никак одни едем?

Не успел Осмолов это сказать, как в купе появились две молодые женщины, одна в красном, другая в черном пальто, раскрасневшиеся и запыхавшиеся от бега. В руках у каждой было по небольшой авоське и ридикюлю.

– Здравствуйте. А здесь места двенадцатое и четырнадцатое?

– Придется, наверное, уступить дамам нижние места, – сказал Асмолов, взглянув на Виктора; тот кивнул.

– Ну что вы, не надо, неудобно даже… – замялась та, что была в черном пальто немного пониже, с ямочками на щеках и каштановыми волосами.

– Все нормально, – ответил Виктор. – Я всю жизнь привык спать на верхних. – А вы в Москву тоже в командировку?

– Нет. Мы монтажницы с «восьмерки», меня зовут Таня, а это моя подруга Света.

– Света, – подтвердила та, что была в красном пальто, высокая брюнетка с тонкими подведенными бровями.

– Очень приятно. Виктор.

– А по отчеству?

– Андреевич.

– А меня Геннадий Николаевич. А вас по отчеству?

– Татьяна Викторовна и Светлана Николаевна… да зовите просто по имени, а то как-то уж очень официально получается. Будто мы на дипломатическом приеме.

– А вы в Москву на дипломатический прием?

– Ну что вы… Я говорю, мы монтажницы с восьмерки, по итогам прошлого года лучшие по заводу. Нас от дирекции наградили трехдневным отпуском, билетами в Большой Театр и оплатой проезда в оба конца.

– Случайно не на «Лебединое озеро»? – поинтересовался Виктор.

– Нет, «Лебединое» мы по ящику видели, мы на «Щелкунчик»… Не поможете пальто повесить, а то я никак не дотянусь?

Музыка прервалась и женский голос по трансляции объявил об отправлении поезда и попросил провожающих освободить вагоны.

– А постель у проводника брать надо? – спросила Света, которая, видимо, реже ездила в поездах дальнего следования.

– Не надо, здесь принесут. Это в шестиместном самим ходить надо, а это четырехместное, для них разносят.

Вагон скрипнул тормозами, поезд дернулся, словно под электровозом постоянного тока и соседний состав за окном медленно поплыл назад.

Дальнейшие дежурные хлопоты мало чем отличались от того, что обычно сопровождало пассажира в нашей реальности в экспрессе «Десна», недавно переименованного в «Паристый», за исключением, разве что, того, что здесь и на ночь подавали чай, на случай, если севшие в поезд пассажиры успели замерзнуть по дороге на вокзал. Радиотрансляция в поезде была местной и передавала почти исключительно песни о романтике путешествий в поездах и железнодорожниках разных профессий, прежде всего, конечно, о машинистах. К одиннадцати вагон затих и улегся спать. Виктор вышел в коридор, где горело неяркое ночное освещение, и смотрел в окно; ему хотелось увидеть, как же в этой реальности изменилась страна. Но мир прятался во тьме, мимо окон мелькали стены леса, прерываемые короткими проплешинами болот или широкими паузами на пойменные луга какой-нибудь речушки с небольшими холмами и разбросанными в неизвестном порядке, словно фантазией неизвестного художника, островками кустарника. Иногда, ближе или дальше, виднелись неяркие огни окон деревенских домов, с редкими звездами фонарей на столбах, поставленных кое-где на сельской улице. В деревне в это время уже сидели по домам – разве что за исключением молодежи, но сезон и погода особо гулять не располагали. Встречавшиеся в изобилии по пути деревянные и каменные станции тоже как-то мало отличались от тех, что либо сохранились во времени Виктора, либо были снесены, но остались в его памяти. Семафоров на этом ходу уже не было и, если бы не встречавшиеся на станционных путях паровозы и старые вагоны, да диковинные машины на переездах, можно было подумать, что он снова попал в свое время.