Чапаев. Мятеж - Дмитрий Андреевич Фурманов

и вместе с соседней дивизией вошла в город. Был шум, были протесты, было много споров о том, кто город взял фактически, кто вошел первым, кто проявил находчивость, героизм, талантливость и т. д. и т. д., спорам этим нет конца, раз две воинские части одновременно заняли один и тот же пункт. Сам Чапаев в спорах участия не принимал – эту заботу поручил он бригадному командиру Попову, и тот усердно изощрялся в дипломатическом искусстве.

Полки расположились на север, на берегу Усеня. Выжидали. Здесь – красные, за рекой – белые. Так несколько дней. Отдыхали, собирались с силами, готовились к схватке. Чапаев бранился, все время бранился и выражал недовольство, преступной считал эту стоянку на Усене.

– Што за отдых? – кричал он. – Какой дурак на фронте отдыхает?! Да и кому этот отдых понадобился? Может быть, самим штабам он нужен? – язвил Чапаев, намекая на возможную там измену, на сознательное замедление быстрого и победоносного движения красных войск…

А двигались действительно не ахти как быстро. С остановками, с передышками, подготовками да перегруппировками выходило в среднем что-то верст по восемь – десять на сутки: были охотники, что занимались и этими вычислениями, давая Чапаеву цифры, приводившие его в ярость.

– Я не устал, не устал! – гремел он, стуча кулаком по столу. – Когда попрошу, тогда и давай, а теперь вперед надо… Враг бежит, «следовано» на плечах у него сидеть, а не отдыхать над речкой…

– Ну, Василий Иваныч, – говорили ему, – ты про одну свою дивизию толкуешь… Чудак ты человек… а другие-то? Надо их выравнять, сменить, подновить, – да мало ли что по фронту требуется. Нельзя же одну свою дивизию «на мушку брать» и полагать, что одна она все дело сделает…

– А не сделает? – сверкнул глазами Чапаев. – Какая это подмога мне со сторон-то? Видно ли, штобы хоть вот столечко помог кто-нибудь… На, выкуси – помогут!.. Одной дивизией возьму Уфу, только не мешай, не лезь…

– Кто это – не лезь?..

– Да никто не лезь. Я сам сделаю, – отвечал он уже несколько пониженным тоном, как будто спохватившись и поняв, что заговорился неладно…

Подобных скандалов и скандальчиков было много. До самой Уфы Чапаев был недоволен ходом операций, несмотря на то, что дивизия одерживала победу за победой. Ему все казалось, что мало дают простору, что инициативу его обкрадывают, к голосу его не прислушиваются, с мнением его не считаются.

– Чего они там видят – карту? – пошумливал он в своем кругу. – Так ведь мы воюем не на карте, а на земле… На земле мы воюем, черт возьми! – все больше приходил в азарт Чапаев. – Мы тут все знаем и все видим сами… Нам указывать нечего, только подмогу давай!

– Опять не так, Василий Иваныч, – образумливал его Клычков. – Координировать, объединять надо все действия.

– И объединяй, – прерывает Чапаев, – кто тебе мешает объединять? Не мешай, говорю… Когда разбегом надо бежать, а мы – смотри-ка, праздники какие справляем на Усене…

– Какие праздники… брось, пожалуйста, – возражал ему Федор. – Будет, нарывались уже довольно со своей торопливостью… Опыт научил, вот что…

– Это сидеть-то? – вскидывался Чапаев. – По рекам-то? Когда у Колчака только пятки сверкают? Ну, уж воюйте, брат, этак сами, а мы не привыкли… Затеяли дивизии переменить, да разве время? – ворчал он. – Да разве солдат тебя просит, жалуется?.. У, черт!.. Брошу все, опять отрядом стану командовать… Там уж как задумал, так и все твое, а тут… – и он энергически плюнул.

– Ты сменой недоволен, – все хотел его урезонить Клычков, – странный человек! Соображения, значит, есть, не с пустой же головы в такие дни задумали перетасовку… Может, и в самом деле истрепались, устали до последнего?..

– А-а-а… – махнул он рукой. – Никто не устал… Вчера мне навстречу красноармеец… Один ковыляет в лесу, хромает, гляжу – забинтованный весь, маленький, тощий, как селедка. «Чего ты, куда?» – спрашиваю. «А я, говорит, обратно в часть к себе». – «Ну, так хромаешь-то чего?» – «Раненый». – «Што не лечишься?» – «Некогда, говорит, товарищ, не время нам теперь отдыхать-то, воевать надо… Убьют, говорит, лягу в могилу, делать там нечего, вот и полечусь…» А сам смеется. Как посмотрел я на него… Ах ты, черт, думаю, знать, молодец и есть… Снял часы с руки, даю ему. «На, говорю, носи, помни Чапаева». А он сразу не узнал, видно… Веселый сделался, не берет часы, а знай махает рукой… Потом взял… Я – в свою сторону, а он стоит, смотрит да смотрит, пока его видеть перестал… Вот они, усталые-то… С такими усталыми всем Колчакам морду набью!..

– Да, таких много, – соглашается Федор. – Может быть, большинство даже, а все-таки и они могут уставать…

Но Чапаева тут разубедить было чрезвычайно трудно. Даже не помогла ссылка на Фрунзе, которого он уважал чрезвычайно.

– Ведь распоряжение-то без Фрунзе не проходит? Ведь не одни же генералы и подписывают!

– А может, и одни? – как-то загадочно и тихо протестовал Чапаев.

– Да как же это?

– А так… Наши приказы Колчаку раньше известны, чем нам… Вот как…

– Откуда это ты плетешь? – удивлялся Федор. – Ну, один-другой приказ, может, и в самом деле угодил к Колчаку, но нельзя же делать таких заключений, Василий Иваныч…

Но сопротивление бесполезно. Чапаев оставался при своем: относительно «штабов» переубедить его было невозможно, – не верил им до последней минуты жизни…

Ранним утром цветущим лесом пробирались на Давлеканово… Ехали в горы, ехали с гор, пересекали чистые ключевые речки, рысили по пахучим черемуховым аллеям. Дорога тихая, светлая, полная звуков, пропитанная запахами весеннего утра… Из этих лесов – по бригадам, по полкам к красноармейцам, грязным, вшивым, измученным, полуголодным, полураздетым… Чем ближе к Уфе, тем отчаяннее сопротивляются вражеские войска. Задерживаются на всех удобных местах, особенно по горам, сосредоточивают ударные горсточки, ходят в контратаки… Обозы не дают – угоняют их заранее, вперед себя, охраняют большими отрядами: видно, снабжать Красную Армию не хотят!

День ото дня двигаться было трудней и трудней. Обнаруживался массовый шпионаж: на Колчака работали свои разведчики, работали кулачки-крестьяне, работали нередко татары, которые обмануты были во множестве рассказами, будто идут большевики исключительно с тем, чтобы отнять у них аллаха и разбить мечети… Были случаи, когда в татарском поселке открывали из окон огонь по вступавшему красному полку. Стреляли жители-татары, и не какие-нибудь богатеи, а настоящая голь перекатная. Ловили… Что делали? По-разному поступали. Иных расстреливали на месте – война церемоний не любит. А иного отдавали «на разговоры» своим же красным бойцам-татарам. Те в короткий срок объясняли соплеменнику, за что борются, и нередко были случаи, когда он