Тайная капитуляция - Аллен Даллес

Гаверниц, по просьбе фельдмаршала Александера, сопровождал немецких парламентеров и исполнял роль переводчика во всех мероприятиях в Казерте в течение 28-го и 29 апреля 1945 г. Он написал мне полный отчет о тех днях. Как увидит читатель из этого отчета, функции Гаверница были куда более важными, чем просто работа переводчика, хотя официально других обязанностей у него не было. В действительности он имел удивительное влияние на немецких посланников, и его умение с ними обращаться особенно помогло, когда Швайница уговаривали вольно истолковать устные инструкции его начальника, генерала Витингофа. Не окажись там опытного переговорщика Гаверница, могли возникнуть серьезные неприятности, и, возможно, капитуляция так никогда и не была бы подписана. Вот рассказ Гаверница о тех двух решающих днях:

«Днем 28 апреля самолет фельдмаршала Александера, комфортабельно оборудованный «С-47», вылетел из Аннеси. Майор Хенли из штаба генерала Лемницера, прилетевший на нем из Казерты для сопровождения нашей команды, был единственным из трех американцев на борту, кто знал о сути нашей миссии.

Самолет пролетел мимо величественно красивого Монблана и продолжил свой путь над Ниццей и Корсикой, над синеющим внизу Средиземным морем. В первые два часа полета немецкие эмиссары были погружены в тоскливые раздумья либо спали. Но на последнем отрезке пути они разговорились и начали задавать вопросы.

Их интересовали вопросы протокола. Следует ли им пожимать руки офицерам союзников по прибытии? Будут ли с ними обращаться как с парламентерами или, по военным обычаям, завяжут глаза, чтобы они не увидели что-нибудь важное в расположении союзников? Будут ли они интернированы, если переговоры провалятся?

Наш самолет приземлился на аэродроме Марчианезе вблизи Казерты около трех часов дня. Генералы Лемницер и Эйри ждали нас на летном поле. Несколько недель назад они столкнулись со сходными протокольными проблемами на тайной встрече в Асконе. Я решил выйти из самолета первым и предоставил генералам решать вновь возникшую проблему рукопожатий. Без рукопожатий они решили обойтись, но попросили меня представить их и немцев друг другу под подлинными именами. Формальности закончились, обе стороны сдержанно раскланялись при представлении, немцы поехали в одном автомобиле, а генералы союзников и я – в другом.

Ставка союзников на Средиземноморском театре располагалась в огромном замке неаполитанских королей. Позади замка струящиеся с холма водопады образовывали множество расположенных террасами прудов и фонтанов, украшенных статуями в стиле барокко и окруженных английским парком XVIII в.

В начале четвертого наши автомобили прибыли на вершину этого холма, полностью огороженную колючей проволокой. Из этого лагеря, откуда по такому случаю были эвакуированы все обитатели, открывался один из самых замечательных видов в Италии. С поросшего соснами холма был виден изумительный Неаполитанский залив, белые дома на синем побережье Средиземного моря и несколько отдаленных островов вдалеке. Но для немецких «туристов», которым было не до эстетики, замечательный вид был закрыт. Огромные полотнища были натянуты между деревьями. Это было сделано, чтобы помешать немцам точно опознать место расположения лагеря и получить сведения о штаб– квартире союзников. Как-никак, война продолжалась, и бомбы падали.

Чтобы обеспечить абсолютную секретность предстоящих переговоров, лагерь был надежно защищен. Приказы не допускать посторонних были столь строгими, что даже нашей команде не сразу удалось туда войти. Военный полицейский настаивал, что в соответствии с инструкциями генерала Эйри сюда никто не может быть допущен. «Так я и есть генерал Эйри», – требовал генерал. Поначалу это не произвело на охранников никакого впечатления. Они ответили, что сказать так может всякий. Понадобилось несколько телефонных звонков, прежде чем генерал Эйри смог наконец пройти в лагерь, организованный по его специальным указаниям.

Лагерь состоял из многочисленных сборных домов из гофрированного железа и бунгало. Немцам отвели небольшое бунгало, в другом поселился я. Были и другие, временные строения, побольше. В одном был молельный зал и привлекательно обставленная гостиная. В другом была комната для совещаний, где должны были происходить переговоры.

Первые неформальные переговоры между генералами Лемницером и Эйри и германскими эмиссарами прошли хорошо, за традиционным британским дневным чаем. Эйри пытался объяснить немцам, что они находятся здесь для подписания безоговорочной капитуляции, а не для обсуждения какого-то рода соглашений. Затем мы оставили немцев на холме, а сами уехали на виллу генерала Эйри. Когда мы прибыли, я спросил, установлены ли в его комнате микрофоны, и он заверил меня, что их нет. Я продолжил: «Я хочу быть в этом полностью уверен, поскольку вы вряд ли захотите, чтобы то, что я намерен вам сказать, было записано». Затем я рассказал ему, как нарушил инструкции Совместного комитета начальников штабов, освободил Вольфа и переправил его через Швейцарию и Австрию в Больцано. Я почувствовал облегчение, но не удивление, когда он сказал: «Об этом не волнуйтесь».

Первая официальная встреча состоялась в шесть часов вечера. Помимо генералов Лемницера и Эйри присутствовало несколько союзнических офицеров самого высокого ранга со Средиземноморского театра боевых действий, но на этой первой встрече не было русских представителей. Офицеры союзников сидели по одну сторону длинного стола, занимавшего почти весь зал заседаний, а два немца – по другую.

Председательствовавший генерал-лейтенант У.Д. Морган, начальник штаба фельдмаршала Александера, представил довольно объемистый документ, содержащий условия капитуляции, и попросил меня перевести его немцам. Он сообщил эмиссарам, что еще одна, более важная встреча будет проведена в 9 часов того же вечера, когда у них будет возможность задать вопросы и попросить разъяснения. Таким образом, у них будет три часа на изучение документа. Генерал Морган также информировал немцев, что на девятичасовой встрече будут присутствовать один или несколько русских представителей.

Сразу же по окончании первой встречи германские эмиссары отправились на свою квартиру и принялись изучать документы. До сих пор у них еще были определенные иллюзии относительно смысла слова «безоговорочная». Полномочия, которые Витингоф передал Швайницу, были сформулированы в более обтекаемых выражениях. Хотя он имел право подписывать документы от имени Витингофа, эти полномочия были завуалированы добавлением двусмысленной фразы «в рамках данных мной инструкций». Устные инструкции, данные Витингофом Швайницу, относились, в частности, к желанию германского командующего избежать интернирования его армий в союзнические лагеря для военнопленных. Он желал добиться от военного руководства союзников соглашения, по которому армии, находившиеся под его командованием, были бы демобилизованы в Северной Италии, и личный состав был бы в кратчайшие сроки отпущен в Германию. Еще одной уступкой, которой следовало добиваться эмиссарам, было разрешение офицерам сохранить личное оружие.