Тот День - Дмитрий Хабибуллин

— Как мог ты так ошибиться? — продолжал спрашивать себя лаборант. — И может старик прав? Может у нас всех есть нечто общее за рамками физиологии и аспектов нашего здоровья?

На широкий помост главного зала, под бдительным конвоем из пяти человек вывели двоих людей. Их руки были связаны, но в осанке обоих не было раболепия. Полковник и господин Шторн, во второй раз за несколько часов оказались в сложной ситуации, и Равиль понимал, что если Невские его не сдадут, то чужаков, скорее всего казнят.

— Тишина! — прикрикнул Станислав.

И когда споры утихли, Татьяна взяла ручку, небольшой блокнотик и властно произнесла:

— Считаю открытым очередное общее собрание. Все мы столкнулись со страшным убийством. И на повестке вопрос: виновны ли эти люди.

Выдержав паузу, девушка продолжила:

— У нас нет председателей, а наш руководитель был зверски убит, поэтому голосом собрания, с вашего позволения буду я. Кто-нибудь против?

Осматривая зал, Равиль медленно поднял руку, и поднялся со своего места.

— Я против. Так как считаю, что вина этих людей слишком очевидна, чтобы тратить время на разбирательства.

— Я понимаю вашу скорбь. — лукаво начала Татьяна. — Однако ваш протест должен быть отклонен, так как вы были близки к доктору Гирш и тоже в списке подозреваемых. — шокировала собрание Невская, и даже Стас непонимающе уставился на свою жену.

По залу опять пронесся гул взволнованных голосов, и опять Невский призвал всех к молчанию.

— Я в списке? Девочка моя, ты ума лишилась? Да если хочешь знать, то я боготворил Марию. — широко расставив громадные ручищи, Равиль повернулся лицом к сидящим в зале людям. — Вы все знаете меня. Мы были вместе с самого начала. Да многих из вас, я лично вытаскивал из-под обломков зданий и перевернутых грузовиков. — взревел лаборант.

— Не горячитесь, я лично вас не обвиняю. Мы все здесь под подозрением. — как можно более спокойно ответила Татьяна, и опять сверкнула своей улыбкой. — Кто-нибудь еще против открытого собрания?

Больше никто не поднял руку, и Равиль заставил себя усесться на место. Нервы мужчины сдавали. Таня играла с огнем, играла с их жизнями, и смысла в этой игре он пока не видел.

— Ну что ж, начнем. Форма разбирательства будет следующая: любой желающий поднимает руку и задает подсудимым вопрос. Затем мы выслушаем самих обвиняемых. И в конце вынесем вердикт. Все просто. И поверьте, — повернувшись к Равилю, сказала Невская, — это не займет много времени.

Руки полковника опять были связаны. И опять теми же людьми.

“Какая-то невезуха”, — подумал Соколов.

Однако подиум, на который их с Арнольдом затащили не страшил офицера. И даже больше, ситуация эта с каждой минутой все больше ему нравилась. Девушка по фамилии Невская разглагольствовала о праве слова, и Андрей понимал, что эта сучка неспроста сохраняет им жизнь. Она хочет что-то услышать.

“Вот только что?” — старался понять офицер.

Равиль было хотел остановить заседание, как ему грамотно заткнули рот. И в тот момент Андрей понял: положение не такое уж и безвыходное.

Татьяна объяснила собравшимся людям, в какой форме она видит это заседание, и допрос начался.

— Где вы были на момент преступления? — спросил первый голос из зала.

— В ректорате, на втором этаже. — прямо ответил полковник.

— Кто может это подтвердить? — продолжил тот же человек.

— Я. — шагнул вперед Арнольд.

— Учитывая то, что вы сообщники — алиби у вас господа нет. — подвела итог первого вопроса Татьяна, и что-то записала на бумаге. — Прошу: вопрос номер два.

— Было ли за что обвиняемым убивать Марию Захаровну? — спросила какая-то женщина из зала.

— Не было. — единодушно ответили подсудимые.

— Я слышал угрозы. — как можно более спокойно сказал Равиль, обращаясь к задавшей вопрос особе.

— Что вы слышали? — спросила Невская.

— Как Мария пригрозила им исключением из команды. — ответил Равиль.

— Это правда? — задала вопрос она офицеру и его спутнику.

— Да, — честно ответил Соколов и, бросив недовольный взгляд, Шторн тихо выругался.

Равиль заулыбался, а девушка опять что-то записала в своем блокноте.

— Итак: мотив в принципе есть. — сделала вывод Татьяна. — Третий вопрос в студию. — шутливо обратилась она к собранию.

— Если это не вы, то кто же? Кто мог такое сделать? — спросил мужской голос.

— Убийство Марии было выгодно тому, кто хотел власти. Кому надоела второстепенная роль. — ответил полковник, не сводя глаз с Равиля.

— Вы обвиняете этого господина? — указывая рукой на лаборанта, уточнила Татьяна.

— Да. — водин голос произнесли Соколов и Шторн.

— Доказательства? — продолжила Невская.

После короткого раздумья, полковник коротко бросил:

— Доказательств нет.

— Понятно. — не отрывая глаз от своих записей, ответила девушка. — Ну что ж, подведем черту. Картина для вас господа совсем не привлекательная. Мы выяснили, что алиби у вас нет, а вот мотив, напротив, убедительный. Ваши же обвинения в адрес Равиля совсем безосновательны.

После того, как Невская подвела итоги, чувство того, что положение еще можно исправить, начало стремительно улетучиваться.

— Будем голосовать. — как-то тоскливо начала Таня. — Кто считает, что вина этих двоих не доказана?

Руку подняло всего несколько человек.

— Кто думает, что оснований достаточно? — продолжила свою роковую игру девушка.

Большинство ответило “да”.

— У меня ведь есть еще право слова, не так ли. — ухватился за последнюю соломинку офицер.

— Брось ты. Все кончено. — без каких-либо эмоций, тихо произнес Шторн.

— Да. Конечно, у вас есть такое право. Вы можете попробовать нас убедить.

И Соколов, наконец, понял. Понял, чего она добивалась, устраивая это театральное разбирательство. Татьяна хотела узнать, насколько он хорош. Хотела понять, чего она лишается. И не лучше ли, не более ли полезен полковник, как будущий союзник. Он понял: если его речь придется девушке по нраву, то он будет жить. Не моргнув глазом, сдаст Татьяна лаборанта, если увидит в офицере больший потенциал. От речи полковника зависело многое, а именно: найдется ли место им в новом мире.

Выдохнув, и покрепче собрав разбегающиеся мысли, полковник шагнул вперед и заговорил.

Полковник ждал этого момента, наверно всю свою жизнь. И пусть толпа желала его линчевать, пусть его жизнь весела на волоске, все же его слушали:

— Знаете, я не меньше вашего понимаю все ужасы одиночества.

В мертвой тишине, начал свою речь офицер.