Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты - Владислав Чернилевский

Алексей Георгиевич положил руку мне на плечо и сказал:

– Выздоравливай. Это сейчас главное.

Руки отставного военного сделали мощный толчок в плечо. Его одежда вырвалась из моих рук, и я полетел в стену. Голову сотрясло от удара. Сквозь звон в ушах я услышал крик Алексея Георгиевича:

– Санитары! Пациенту плохо!

Я не собирался отпускать гостя и вновь потянулся к нему руками. Алексей Георгиевич отскочил от кровати. Я попытался спрыгнуть с нее. Не успел: в палату вбежали медбратья. Они действовали быстро. Я даже не успел сосчитать, сколько их было. Мои руки, тело и грудь сжало множество рук. Санитары держали меня, пока что-то не вонзилось в плечо и по венам не побежало лекарство. Голову начало кружить, как на карусели. Дьявольской карусели. Деревянная кровать скакала на площади, а в глаза била сотня прожекторов, перед которыми стояли черные Тени в сверкающих очках. Медбратья разжали свои тиски, и я упал в постель.

«Лекарства. Они что-то подмешивают в лекарства», – успел понять я и провалился в кошмар…

ГЛАВА 3. ЧЕЛОВЕК БЕЗ ИМЕНИ

В этот же вечер за мной пришли. Я видел мир сквозь пленку кошмаров. Черные и белые кадры. Они мелькали перед глазами, пока сцены сменяли друг друга. Звуков не было слышно, только бесконечный шум в ушах. Кончики пальцев ничего не ощущали. Они меня не слушались: я не мог их согнуть или вытянуть. От этого должно было становиться страшно, но я не боялся. Это был скверный фильм, который я смотрел со стороны.

Мое тело взлетело вверх. Я потерял притяжение с Землей. Космический корабль летел навстречу огненному Фаэтону. Я парил в невесомости около огромного иллюминатора. Его размеры были больше моего роста, а стекло – настолько тонким, что зрение не ощущало преграды между глазами и умирающей планетой, как будто ее вовсе не было. Зачарованный, я смотрел на красное пламя, выжигающее воздух чужой земли. А вокруг простиралась одинокая пустота холодного космоса. Я жаждал огня и протягивал к пламени руку, пытаясь ухватить хоть частицу света. Но фотоны проскальзывали сквозь кожу.

Корабль не стал сближаться с планетой. Я почувствовал удар о каменистый спутник. Поднялась пыль. А затем сияние планеты погасло в бетонных лабиринтах заброшенного бункера, по которому меня вез луноход. Колеса аппарата дребезжали и подскакивали от каждой кочки на пути. Мы спускались все глубже и глубже. Я так и не испил огня, без которого мое тело стало замерзать.

Луноход остановился в сырой пещере. Крыша аппарата поднялась, и я услышал, как с потолка каменного зала закапала вода. Кап-кап. Я повернул голову и увидел эти капли. Сначала они были слабыми и редкими. Кап-кап. Затем ускорились, набухли и увеличились в размере. Кап-кап-кап. Они стали сливаться в тонкую струйку, струясь через широкие трещины свода. Кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап. А затем потолок полностью залило водой. От него стали отслаиваться камни и откалываться куски плит. Потолок раскололо трещинами, через которые хлестала вода. Плиты стали рушиться по кускам! Я видел, как вода подступала к моему горлу, но ничего не мог сделать. Я пытался схватить ртом как можно больше воздуха, до того как меня накроет приливом. Я вдыхал и вдыхал, наполняя легкие ледяным воздухом, будто цистерны, но кислорода было слишком мало.

А затем вода накрыла с головой, и в глаза ударил яркий свет. Прямо на меня ехал поезд! Свет прожекторов становился сильнее. Гул мотора нарастал. Дым наполнял туннель. Я ждал, когда колеса переедут мое тело, но паровоз своим скотоотбойником проглотил меня, и я оказался внутри вагона, покрытого льдом.

Одинокий вагон без попутчиков. Я ждал, что Дочь ледяных объятий купила билет на проклятый поезд. Но двери вагона были открыты. Она сошла на обочину еще в пути, оставив меня одного в бесконечной поездке. Рельсы уходили в туннель, в конце которого не было света. Только неоновые нити метрополитена освещали окна электропоезда. Я ждал станцию, на которой должен был выйти, но она не появлялась. Я ехал куда-то далеко по дороге без остановочных платформ. Когда мы проехали через гигантскую железную дверь, в вагоне вспыхнул яркий свет, который окрасил все белой краской. Настолько белой, что стены казались бездонными.

Я протянул свои руки внутрь стены и увидел, как они исчезают в глубине белой бесконечности. Сделай я лишний шаг, и меня бы растворило известкой. Она, как зыбучий песок, засасывала внутрь. Я пытался вырваться из нее, но она не хотела пускать. Сладкие голоса за белой стеной манили к себе. Но это был ложный призыв. Как только я протягивал свои руки, в них вонзались наполненные ядом иглы. Тогда тьма приходила на помощь, обхватывала меня своими объятиями и вырывала из белого плена.

А затем была ночь без сновидений. Как она была прекрасна! Темнота очистила мой разум, и я впервые за долгое время увидел солнечных зайчиков, застывших на белом потолке больничной палаты.

Белая комната. Я узнал ее сразу: стены, двери, мебель – все было выкрашено белой краской. Помещение не было чистым: белые стены быстро мараются. Поэтому вся комната была наполнена отпечатками чьих-то пальцев. На полу, стенах, мебели и даже на потолке остались разводы грязной тряпки. В углах свита паутина. Я был привязан к кровати, поэтому смог зацепить линолеум лишь краем взгляда, но и его хватило, чтобы увидеть, насколько посерел пол от въевшейся в него пыли. У противоположной стены стояла пустующая кровать.

Белая комната. Это в ней раньше держали Селену. Когда ее перевели в Лабораторию, память девушки об этом месте превратилась в сон, в который попадали все гости, которые приходили к ней. Теперь, по иронии судьбы или чьей-то злой шутке, я увидел это место вживую. И это калечило психику сильнее лекарств.

Лучше бы я оставался в плену своих кошмаров! Я хотя бы не мог осознавать свою участь: лежать овощем в одинокой палате, прикованным к постели, – так ли много вещей в мире хуже этого? Ходить в железный горшок под собой, ловить на себе презрительные взгляды врачей – для них ты хуже мебели, на которой лежишь. И терзающая надежда, что, возможно, тебя выпустят! Может быть, завтра, может быть, через десять или двадцать лет, а, может быть, никогда. И никто не скажет, когда это случится! Надежда хуже отчаянья.

Я не собирался гнить в этом месте! Мои пальцы устремились к связавшим меня ремням. Я буквально выворачивал кости наизнанку, но так и не смог дотянуться до пут. Я стал дергаться всем телом, чтобы порвать ремни. Кровать дребезжала,