Клуб лжецов. Только обман поможет понять правду - Мэри Карр

По телефону я поговорила с моим бывшим психоаналитиком, который помог мне составить и записать в блокноте вопросы. Я прочитала ему все вопросы, чтобы он мог их проверить.

Чьи это обручальные кольца? Кто эти дети, о которых рассказывала бабушка Мур и фотографии которых она нам показывала? Почему ты сошла с ума после смерти бабушки? Зачем ты в ту ночь взяла в руки нож? Почему ты сказала доктору Бордо, что убила нас? Как тебя лечили в клинике?

Когда я приблизилась к матери со своим блокнотом, та заперлась в ванной. Я расхаживала взад-вперед по темноватому коридору, как львица в клетке, опасаясь того, что мать порежет себе вены лезвием для бритвы «Жилетт».

– Звони в полицию, если она это сделает, – советовал мне психоаналитик. Но в тот день мать мне тоже ничего не рассказала. Потом она три дня подряд отказывалась отвечать на мои телефонные звонки.

– Ты, видимо, не собираешься оставить всю эту тему в покое? – спросила она меня наконец.

– Нет, не собираюсь, – ответила я.

Тогда мы решили напиться. В нашем любимом мексиканском ресторане официант, не моргнув глазом, записал наш заказ в виде двух кувшинов с «Маргаритой». Его сын моментально принес нам чипсы и огнедышащую острую сальсу в глиняной плошке.

Конечно же, эти обручальные кольца принадлежали матери. Она вышла замуж, когда ей было пятнадцать лет – бабушка Мур хотела побыстрее выпроводить ее из дома. Через пару лет после свадьбы появился сын, которого назвали Тексом.

После рождения сына мать начала думать о том, как бы сбежать из Лаббока и от вездесущего ока очень критичной свекрови – фанатичной домохозяйки со шваброй в руках и взором, словно нещадное солнце. Когда мамин муж окончил колледж, она уговорила его устроиться на работу в Нью-Йорке. Молодая семья отбыла из Лаббока, поднимая колесами машины пыль. Ребенок лежал в корзинке на заднем сиденье.

Мама поселилась в Нью-Йорке. Ей очень понравилась жизнь мегаполиса – она брала коляску с Тексом и на метро добиралась до музеев. Ей захотелось рисовать людей, но муж был против – зачем ей рисовать голых незнакомых людей? Планы матери пришлось отложить еще и потому, что у них родилась зеленоглазая и светловолосая, как сама мать, дочка. Ее назвали Белиндой.

После рождения Белинды злобная фурия – свекровь прилетела из Лаббока в Нью-Йорк, чтобы помочь по хозяйству. Матери это не понравилось, и она устроилась на работу на полную ставку – делала зарисовки в лаборатории компании Bell. Муж работал на военную компанию, и теперь его жена тоже работала для победы в войне. Свекровь поджала губы, но не позволила себе никаких антипатриотических высказываний. Она стала заниматься детьми.

Однажды вечером мать вернулась с работы, дом оказался пустым, и никого из членов ее семьи в нем не было. Я представила себе, как мать идет от станции метро домой и на воротнике ее черного пальто лежат снежинки, создавая узор, словно на мантилье, которую надевают на девочек при первом причастии.

Мать переступила порог пустого дома. Отопление было отключено, и ее дыхание превращалось в облачка пара. Она прошла по пустым комнатам. Свет и телефон тоже отключили.

Соседи видели днем у подъезда грузовик и рассказали, что все утро свекровь руководила погрузкой вещей. В обед приехал на машине муж матери и забрал свекровь вместе с детьми.

К этому моменту рассказа я начала плакать. Мать тоже плакала. Соседи разрешили матери переночевать в их квартире на раскладушке. Они накормили ее и потом отвели в соседний бар.

– И там я напилась в первый раз в жизни. Конечно, я и раньше пила, но тогда напилась по-настоящему.

На следующий день она пришла в офис, в котором работал ее муж. Стол мужа был пуст, и на нем валялось несколько скрепок и неотточенных карандашей. Начальник не сказал матери, куда перевели ее мужа, заявив, что его работа секретная и имеет отношение к национальной безопасности.

Мама думала, что ее дети где-то рядом. В то время была война, и найти их было не так просто – по ночам на протяжении всего Восточного побережья страны был комендантский час, и нельзя было зажигать свет. Автобусы и поезда были забиты военными, и гражданским лицам было сложно перемещаться между городами.

– Даже если бы у меня были купоны на бензин, бензина тогда все равно не было, – вспоминала мать.

Ее родители переехали из центра Лаббока на ферму Мортон за городом. У них не было телефона. Письма ползли медленно. Когда отец матери, дедушка Мур, пригрозил пристрелить ее мужа, он написал это на открытке. Но родня со стороны мужа исчезла из Лаббока, не оставив адреса, по которому с ней можно связаться.

Прошло несколько месяцев. Мама стиснула зубы и продолжала жить дальше.

– Я убаюкивала себя мыслями о том, что дети появятся на следующей неделе, что их найдут мои родители после того, как наймут частного детектива.

Мать сняла маленькую квартиру и записалась на вечерние курсы рисования. После курсов она напивалась. Днем она работала в лаборатории, мучаясь от головной боли.

Через шесть месяцев после исчезновения семьи и детей скоропостижно скончался ее отец. «Кровоизлияние в мозг» – так было написано в свидетельстве о смерти. Звонок с этим известием мама приняла, когда замещала на коммутаторе компании подругу.

– Твой отец вчера ночью умер, – сказала тетя Одри, и мать стала вырывать все провода из коммутатора, разъединяя соединения и обрывая звонки.

Военные дали матери бумагу, позволяющую добраться на поезде до Техаса на похороны. Но в Чикаго ее сняли с поезда, потому что надо было везти солдат, и она застряла в городе на несколько дней. В Амарилло ее снова сняли, и оттуда она доехала до родительского дома на попутке.

После смерти мужа бабушка Мур стала немного не в себе. Она заперлась в кладовке, в которой хранила в пыльных банках консервированные персики. Когда мать зашла в кладовку, бабушка нисколько не удивилась. Она вышивала.

– Все говорят, что твой отец умер, Чарли Мэри, – сказала бабушка. Ее губы были плотно сжаты. – Но это не так. Он просто стал очень холодным.

Мать запомнила звук продеваемой сквозь ткань шелковой нити, стежки которой один за другим создавали рисунок цветущей сирени.

В гостиной сидели ее светловолосые тетушки, приехавшие поддержать сестру в кризисной ситуации.

– Они были, словно стервятники, – вспоминала мать. – Они обожали, когда у кого-то в семье возникали подобные ситуации. Они обожали чужие проблемы.

Когда мать вошла в комнату с графином лимонада, то услышала, что о ней говорят ее родные тетушки.

– Наверняка Чарли Мэри сделала что-то ужасное, отчего от нее убежал муж, – говорила одна из тетушек. – Нет дыма без огня.

Дети нашлись позже, когда мать уже вернулась в Нью-Йорк, а бабушка Мур вновь обрела некое подобие здравости. Произошло это совершенно случайно. Бабушка сидела в кафе в Лаббоке, когда в помещении появился страховой агент. Он спросил про полис бессрочного страхования жизни матери, за который уже давно не платили.

– Ее муж за себя исправно платит, но не платит за Чарли. Что будем делать с ее полисом, закроем? – спросил страховой агент.

Через пять минут бабушка уже знала адрес сбежавшего маминого мужа. Через два дня мать вылетела из Нью-Йорка в небольшой городок в Неваде.

Мать встретил шериф города и отвез по адресу, по которому жили ее дети. Как выяснилось, ее муж женился. Про первую жену он говорил, что она убежала или, может, даже умерла.

– Черт, а я даже не подозревала, что успела не только развестись, но еще и умереть, – сказала мать.

Шериф знал, что в ее черной сумочке из крокодиловой кожи лежит решение судьи из Нью-Йорка о том, что мать имеет полное право на опеку своих двоих детей.

Дом бывшего мужа матери оказался большим. Его дела, совершенно очевидно, шли хорошо. Дверь открыла бывшая свекровь матери. Шериф коротко объяснил ей, в чем дело, и та отошла, пропуская их в дом.

За фартук женщины держался мальчик, а маленькая белокурая девочка расставляла кубики на идеально чистом восточном ковре.

Мать наклонилась и протянула к ней руки, но девочка заплакала и спряталась за диван так, что видна была только ее макушка.

– Тогда-то я впервые серьезно задумалась, – сказала мать.

– Я только получила документы в суде, как мне сообщили о том, что дети нашлись. После этого я села в самолет. Я ни о чем не думала, не думала о будущем. Тогда у меня была однокомнатная квартира на Джоунс-стрит. – Лицо матери было мокрым от слез, но голос был ровным, словно ее слезы проливала другая женщина.

Бывшая свекровь подошла к дивану, а мальчик все еще прятался за ее юбками. Женщина взяла на руки плачущую внучку.

Мать села в кожаное кресло, открыла сумочку, в которой лежало решение судьи, и заплакала. Шериф, как солдат в ожидании приказа, стоял около окна.

– Я поняла, что в этой семье детям будет лучше, – сказала мать. – У них был отец и другая женщина, его жена, которую я не знала. Для детей у меня даже не было кроватей. Я работала, и за ними никто не смог бы присмотреть.