Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия - Владимир Колотенко

– Извини, – сказал я.

– Я заказала столик, – сказала она, – идемте…

Мы с Жорой были голодны, а Аня даже к вину не притронулась. Разговор сначала не клеился, и мне было жаль, что ничего нельзя изменить. Мы с Жорой делали вид, что заняты только едой, а Аня тем временем рассматривала лепестки бархатных роз. В ее руках была не только розовая салфетка, которую она зачем-то пыталась свернуть в трубочку, но и наша жизнь. И вот мы с Жорой наелись. Как-то нужно было перейти к разговору о будущем сотрудничестве. Собственно, о чем говорить? Вчера было сказано главное – без нее мы ни шагу! – и сейчас мы ждали ее ответа. За этим и пришли.

– Ты можешь устроить мне встречу с Моно? – спросил Жора и посмотрел на Аню.

– Кто такой Моно?

Нам и в самом деле нужны были подробности о механизмах регуляции генов. В последнем журнале «Cell Biology» мы прочитали статью этого любопытного француза и теперь, пользуясь случаем, хотели бы кое-что у него уточнить. Аня сказала, что не знает никакого Моно, а в «Cell Biology» не заглядывала уже лет десять. Еще не было и пяти, а она, я заметил, уже пару раз бросила короткий взгляд на свои крошечные наручные часики.

– Реет, – сказала она, – я ничего не решила.

Она положила салфетную трубочку на стол, посмотрела мне в глаза виновато-застенчивым взглядом и пожала плечами.

– Я не знаю, – сказала она, – я не представляю себе…

И снова ее прелестные плечи повторили движение абсолютного непонимания своего с нами будущего. Она смотрела то на меня, то на Жору, который только молчал, и мне приходилось идти ей навстречу, выручая новым вопросом:

– Ты совсем не ешь, и вино тебе не по вкусу?

На этот счет у Ани не было желания даже кивнуть головой. Не в этом ведь дело. Иногда она указательным пальцем левой руки упиралась в щеку, как бы в попытке ее проколоть (ее детская привычка), и я узнавал нашу Аню. Все возвращается на круги своя.

– Где-то здесь, в Париже обосновался и наш монарх, – сказал Жора, – ты не знаешь, как его найти?

Переход на «ты» не произвел на Аню никакого действия.

– Какой еще ваш монарх?

– Его зовут Михаил Николаевич. Он отпрыск царского рода…

– Я знакома с потомками и Толстого, и Пушкина, – сказала Аня, – знаю многих из второй и третьей волны эмиграции, а вот вашего Михаила Николаевича среди них не припомню.

– Зачем он тебе? – спросил я Жору.

– Так…

Мы сидели в небольшом кафе невдалеке от кабаре «Мулен Руж», не спеша попивая легкое красное винцо и жуя какое-то французское мясо: крохотные хорошо прожаренные кусочки, сдобренные острым соусом. За окном еще сновали взад-вперед прохожие, уже стемнело, и кафе было просто набито прекрасными служанками Мельницы, танцовщицами Мулен Руж, без припыленных мукой лиц, без запаха свежесмолотого зерна… Прошло еще полчаса.

– Понимаешь, – наконец сказал Жора, – мы приехали за тобой и…

Он выпрямился в спине и передернул плечами.

– …и без тебя не уедем.

Скальп его молчал.

– Да, – сказала она, – я все понимаю.

Теперь она откровенно рассматривала Жору, а он рассматривал свои ногти. Ему надоела осада Ани и он приготовился к штурму.

– Послушай, – сказал он, – ты послушай меня… И вдруг рассмеялся.

В жизни бывают минуты, когда кто-то должен взять на себя ответственность за происходящее. Как раз пришла эта минута, и Жора взял дело в свои руки. Как поведет себя Аня, я не мог даже предположить. Пусть Жора пробует, думал я, надо ведь сдвинуться с места. Мы же прилетели в Париж не ради веселой прогулки по Елисейским полям, у нас дела посерьезнее! Но пошли они вкривь и вкось! Почему? Мы решили: без Анны мы не сдвинемся с места, без Ани, без Тамары и Юры, без Васьки Тамарова, без Женьки… Нет-нет, без них – ни шагу! Это решение пришло к нам не сразу и не просто так. Ну, и раз мы решили…И вот мы в Париже, и вот оно наше спасение перед нами: Аня! Неужели она наше спасение, думал я, глядя ей в глаза. А Жору уже ничто не могло остановить. Он положил локти на стол, взял пальцы в замок и ровно секунду пристально смотрел на Аню, словно изучая ее. Кто-то громко рассмеялся за соседним столиком. Этот смех заставил Аню повернуть голову в сторону, и теперь нам с Жорой ничего не оставалось, как только любоваться ее прекрасным профилем. Я понимал: началась игра, жизнь продолжалась, я отпил очередной глоток из бокала.

– Так вот, – произнес Жора, откидываясь на спинку из белого пластика, – ты должна это знать…

– Что?

Аня впервые посмотрела Жоре прямо в глаза, и за это он одарил ее своей обворожительной улыбкой. Глухая стена, все это время разделявшая их, вдруг рухнула. И она тоже не сдержала улыбки.

– Что именно? – спросила она еще раз.

Но Жора не спешил отвечать. Он добыл из своего видавшего виды, некогда желтого с медной защелкой портфеля сначала кисет, а затем и тяжелую черную трубку, и стал тщательно набивать ее табаком. Я не вмешивался в это представление.

– Не понимаю, – сказал он, наконец, – как можно так жить?

Скальп его, наконец, дернулся, обнажив устрашающе голый (мне так казалось) пребелый череп. Так, во всяком случае, мне показалось. Анины брови медленно поползли вверх, и мне впервые удалось заметить морщинки на ее лбу. Она не произнесла ни слова, только смотрела то на Жору, то на его пальцы, которые со знанием дела управлялись с уже почти побежденной ими трубкой.

– Аня, – сказал он и снова посмотрел ей в глаза гипнотизирующим взглядом, не переставая работать пальцами, – я вижу тебя первый раз в жизни и вижу, что ты не Жанна д'Арк, не Марина Влади и даже не Нефертити…

Он выждал паузу и продолжал:

– Ты даже не Бельмондо, понимаешь?..

Я тоже смотрел на Жору: мне стало любопытно, куда он ведет. Он взял несколько кусочков льда, бросил их в бокал с вином и сделал несколько глотков. Даже для меня этот Жорин сравнительный анализ стал неожиданностью. И при чем тут Бельмондо? Я перевел взгляд на Аню: такого хамства, об этом кричали ее глаза, она в жизни еще не встречала! Не ее ведь вина, что Жора, о котором она столько прежде слышала и уже успела его позабыть, оказался теперь в ее глазах обыкновенным пройдохой… Но это была и не моя вина: я знал Жоре цену. И эти его Нефертити и Бельмондо всего лишь уловка, сеть, которая уже была брошена и, я видел, вот-вот Аню накроет. Аня не произнесла ни слова, но ее глаза, для которых я стал явной мишенью, уже требовали моего вмешательства. На мой взгляд, никакой трагедии не было, во всяком случае, я не предпринимал никаких попыток, чтобы наброситься на Жору с порицаниями. Возможно, это была моя оплошность, что Аня не дождалась от меня ни слова защиты, но мне казалось, что Жоре удастся-таки пробиться сквозь защитную скорлупу, в которую Аня себя тот же час заточила.

– Вот что, ребята… – сказала она, но Жора не дал ей продолжить. Я видел, что он уже готов сразить Аню своим обаянием. И не только обаянием.

– Ань, – сказал он тоном, которым приручают даже тигриц, – ты же не бросишь нас пропадать в этом мире?

Его скальп вдруг привычно дернулся, выдавая напряжение воли.

– Тебе, рыбка моя, – продолжал он, – нужно понять всего лишь одно: Пирамида – это некий скреп, такой уникальный сцеп всех генов Вселенной, понимаешь, такая увязка, когда все хорошие люди должны быть вместе.

Жора неожиданно наклонился вперед и положил свою огромную пятерню на Анину руку и секунду держал ее как в капкане, и когда Аня сделала было попытку ее высвободить, Жора дал ее руке волю, а своей взял трубку и, улыбнувшись лишь уголками губ, сунул ее себе в зубы.

– Не бросишь, – прибавил он очень серьезно, утвердительно кивнув головой, и стал усердно раскуривать трубку.

Повисла пауза, тишину нарушал лишь чей-то дурацкий смех за соседним столиком.

– И вот еще что, – пыхнув дымом, сказал Жора, – ты здесь совсем забыла что такое наш гоголь-моголь. Нельзя ничего забывать – вот что важно.

Он вдруг коротко хохотнул и добавил:

– Да, нельзя забывать… И позвони своему массажисту.

Не знаю, произвел ли этот короткий Жорин смешок на Аню какое-либо впечатление. На меня она даже не взглянула. Но она не смотрела и на Жору. О чем она думала? Напоминание о массажисте окрасило румянцем Анины щеки. У меня пересохло во рту. Я пригубил бокал и сделал глоток. А Жора, тем временем, встал из-за стола, и сказав лишь «Я прогуляюсь», ушел не оглядываясь, дымя своей трубкой, как паровоз. Желтый портфель остался на стуле, кисет на столе. Его не было больше часа, мы с Аней по-прежнему говорили о чем попало, обо всем на свете. Без Жоры ей легче дышалось, и она стала более откровенной и рассудительной. Ей-таки пришлось выслушать все мои аргументы, но она одного не могла взять в толк: насколько все это серьезно?

– Это не просто очень серьезно, – сказал я, – это выбор между жизнью и смертью. Для нас с Жорой и для…

Я посмотрел на нее, она сосредоточенно слушала, рассматривая колечко на безымянном пальце.

– … и, как ты понимаешь, – добавил я, – для всего человечества.