Ртуть и соль - Владимир Кузнецов

Холодный ветер сдувает с ног, в лицо бьет жуткая смесь мокрого снега и угольной сажи. Закашлявшись и согнувшись, Сол бросается вперед, в сторону локомотива – нужно убежать как можно дальше от Джека, чтобы черные мундиры, поднявшись на крышу, оказались между ними.

Гвардейцы оказались расторопнее, чем хотелось бы, – голова первого появляется над карнизом буквально через несколько мгновений. Еще секунда – и за головой показывается рука с пистолем. Выстрел едва слышен в грохоте состава, Сол непроизвольно пригибается, пуля проходит мимо. Черный мундир взбирается на крышу, за ним показывается второй, потом третий.

Сол бежит так быстро, как только может, понимая, что скоро бежать будет некуда, – еще два вагона, затем тендер и локомотив – закономерное завершение пути. Он оборачивается – ровно в тот момент, когда последний из гвардейцев, едва успев подтянуться на жестяной карниз, вдруг взлетает вверх, как тряпичная кукла. Черная тень за его спиной, до того неразличимая, обретает объем и подвижность. Когтистые лапы впиваются в плечи солдата, тянут его вверх, легко и ужасающе быстро. Протяжный крик заставляет остальных обернуться. Мантикор отшвыривает тело прочь, и оно, пролетев метров десять, остается на осыпи.

– Демоны Бездны, – слышит Сол чей-то полный ужаса голос.

Рипперджек складывает крылья и одним прыжком налетает на застывших гвардейцев. Они, словно кегли, падают с крыши. Те, кому не посчастливилось, попадают под широкие взмахи когтистых лап, рассекающие тела, как бумагу. Резня длится лишь краткие секунды – и вот уже мантикор стоит в трех шагах от Сола, слегка наклонив голову набок. Эд замирает, каждое мгновение ожидая удара. Но мантикор медлит. После минутной паузы он разражается медленным, раскатистым рыком:

– Никто свои страдания не сочтет столь малыми, чтоб добиваться бо́льших. Потому союз теснее наш, чем ангелов союз на небесах.

– Я знал, что ты не отпустишь меня, – Сол кричит, перекрывая грохот состава. – Но верил, что смогу убежать.

Мантикор делает шаг навстречу. Завитая кольцами борода его развевается на ветру, золотые глаза смотрят не мигая, не обращая внимания на дым и сажу.

– Прими хозяина, чей дух не устрашат ни время, ни пространство. Он в себе обрел свое пространство, и создать в себе из рая ад и рай из ада он может.

Сол хмурится. Странные, кажется, лишенные смысла слова Рипперджека рождают в нем удушливый, липкий страх.

– Что с тобой, Джек? Ты не мой хозяин! Ты фантом! Ты всего-навсего плод моих страхов, моих темных эмоций. Ты – мое творение! У тебя нет власти надо мной!

– Где б я ни был, все равно собой останусь. Я в этом не слабей того, кто громом первенство снискал.

Локомотив протяжно свистит, сбрасывая пар. Рипперджек бросается вперед, словно ожидая этого сигнала. Сол падает на бок, скатывается с крыши, хватается рукой за скользкую от влаги жесть. Тело с размаха бьется о стену вагона, хрустит стекло. Прежде чем голова успевает обработать этот сигнал, свободный кулак бьет – коротко, без размаха. Острая боль волной проходит от кисти, осколки сухо звенят о доски пола. Сол давит коленом, выталкивая обломки внутрь и сам проваливаясь за ними. Рвется об острые края одежда, в паре мест стекло режет плоть. Сол падает на пол, на несколько мгновений замерев, не в силах пошевелиться. Сейчас, лежа на полу, он понимает, что Джек не поместится, не пройдет по коридору, не сможет даже попасть в дверь. Он не сможет достать их… Пока не придет время покинуть поезд.

Шатаясь, Сол поднимается, бредет, придерживаясь рукой о стенку, оставляя на полированном дереве длинные кровавые полосы. Это его вагон. Смешно – так долго бежать и в итоге оказаться в своем же вагоне. Навстречу выбегает кондуктор, что-то кричит, машет руками. Сол отпихивает его в сторону, идет дальше. Доходит до купе, рывком раскрывает дверь. Алины и Спички еще нет. Надо было уезжать на север, в горы. И плыть из Глазго. Швеция ничуть не хуже, чем Франция. Хотя здесь нет ни Швеции, ни Франции, ни даже Глазго. Сол достает с багажной полки саквояж, проверяет его. Деньги на месте. Когда речь идет о полновесном золоте, чеканка уже не так важна, альбонийские соверены сгодятся в любой стране. Там же – два пистоля. Разумно было припрятать их в банковском сейфе вместе с деньгами. По три патрона к каждому. Зачем три? Все равно, выстрел будет только один.

Двери раскрываются, внутрь буквально вваливается Алина. Короткий осмотр – и на лице ее сначала появляется страх, а через мгновение – тревожная решимость, такая же, какая бывает у военных медсестер, когда они готовят раненого солдата к ампутации. В голове Сола шумит, под ногами – темная лужа.

– Это что, из меня столько крови? – спрашивает Сол, удивляясь, как тихо звучит его голос. – А где черные мундиры? Я думал, их тут больше будет…

В этот момент он очень ясно ощущает, что сознание его держится сейчас на очень тонкой нитке. Стоит немного расслабиться – и нитка эта оборвется. И тогда – долгое забытье. Этого нельзя допустить.

Он с трудом фокусирует взгляд на Алине, перематывающей его руку куском ткани.

– Я понял… – Он говорит едва слышным шепотом. – Я понял, как нам вернуться. Моя смерть разрушит цепи сна… когда мы будем вместе. Только так.

– Тебе не кажется, что действовать по строчке русского говнорока – плохая идея? – деловито интересуется Алина, всецело поглощенная повязкой.

Сол улыбается.

– А как иначе? Все остальное мы уже попробовали. Спокойствие… страх… отторжение… все. Больше ничего не осталось. Только смерть.

– И ты думаешь, что смерть возьмет тебя? – Алина вдруг останавливается, глядя мужу прямо в глаза. – Ты думаешь, я не испробовала этот способ?

Сол мотает головой, пытаясь справиться с головокружением.

– Ты пыталась покончить с собой?

– Через месяц или два. Поняла, что не смогу. Мне не дадут. Этот мир удержит меня. Я искала смерть долго и целенаправленно. Последним шагом были Скорбящие сестры. Потом появился ты, и я решила, что надо попытаться с другой стороны.

– Не понял… – Сол хмурится, пытается встать, но Алина удерживает его.

– Я узнала о тебе из газет. Еще до того, как ты затеял аферу с фабрикой. Газеты писали о самодельных бомбах и пироксилиновых патронах, оказавшихся в распоряжении филинов и чичестеров. Я поняла, что без тебя тут не обошлось, хоть и удивилась. Ты ведь не покидал меня. Ты всегда был рядом.

Она замолкает, глядя в глаза мужу. Эд ощущает, как слабость и головокружение понемногу отступают. В ушах все еще шумит, но уже не темнеет в глазах и не холодеют пальцы.

– Это я навела Дулда на тебя. Вынудила сотрудничать с чичестерами. А потом, когда появился Данбрелл, переключилась на него. Данбрелл не хотел устраивать серьезный рейд – планировал просто отправить тебя в больницу, чтобы у его адвокатов было время лишить тебя фабрики. Это я настояла на полноценной атаке, я устроила переговоры с Однадом, я настаивала на твоем убийстве. И потом, когда этот напыщенный индюк отправил тебя на свой «Агамемнон», я писала ему, умоляла, чтобы он при первой возможности убил тебя. Последней попыткой стало твое возвращение. Это я донесла черным мундирами о тебе, указала на дома Анны и Рейга. Все складывалось хорошо, но вмешался Леклидж.

Слова Алины не укладываются у Сола в голове. Горло сковывает жуткая сухость, собственный голос едва слышен:

– Алина, зачем ты так? Это же неправда… Ты не могла так поступить…

– Я виновата. Но я сделала то, что сделала. Я хотела, чтобы ты ушел. Вернулся домой. Ты не принадлежишь этому миру. Я так думала. Теперь понимаю, что ошиблась. Ты такая же часть его, как и я.

Она умолкает, словно не решаясь произнести следующую фразу. И в этот момент Сол замечает, что стука колес за окном больше не слышно.

– Эдик, мы с тобой бессмертные. Мы не можем умереть. Как бы ни старались.

– Есть кому постараться за нас, – хмуро отвечает Сол. Этот разговор уже исчерпывает свою важность.

Алина упрямо мотает головой:

– Нет! Почему Рипперджек не убил тебя сейчас? Как ты смог уйти живым? У него нет власти…

– Где б я ни был, все равно собой останусь, – вдруг произносит Сол голосом, снова сильным и отчетливым. – Я в этом не слабей того, кто громом первенство снискал.

Алина смотрит на него удивленно. Сол поднимается, все еще чувствуя слабость. Теперь он смотрит на жену сверху вниз:

– Все – лишь плод нашей фантазии. Ты застряла в этом болоте из маний и фобий, и рядом не оказалось того, кто мог бы вырвать тебя. Но я пришел. Возможно, пришел только ради этого. Я не знаю, что будет со мной, когда мы проснемся. Я не знаю, будем ли мы помнить об этом, не знаю, чей это сон, твой или мой. Но я абсолютно уверен в том, что это сон. И я могу это доказать.

Алина отворачивается, глядя в темноту за окном.

– У меня три доказательства. Первое – картина в доме Д. Я не видел ее, но знаю, в какой ипостаси ты предстала на ней. Венера Вертикордия. Яблоко, стрела и обнаженная грудь. Леди Лилит для Рейга – недоступная, высшая ипостась женщины. Для тебя Аридон Рейг был воплощением мужчины как такового – эгоиста, гедониста и сластолюбца, способного лишь на бессмысленное раскаяние. Для Леклиджа – Сибилла, пророчица. Леклидж – воплощение умного, сильного, всезнающего мужчины. Мужчины-отца. Выше него может быть только пророчица – знание божественное всегда превалирует над знанием земным. И наконец Д. У него могла быть только Венера, ибо Д был мужчиной-образом, воплощением романтической мечты. Физически недостижимым и умственно непознаваемым, но в итоге – подчиненным идеалу женской красоты. Потому третий образ – это образ всепобеждающей власти любви.