Гонки на черепахах - Станислав Бах

Дорога довольно долго петляла по лесу, затем привела к крутому неровному спуску в брошенный карьер, большую часть которого скрывал густой туман.

– В американских фильмах в таких местах избавляются от свидетелей, – пошутил Гид, но Жене показалось, что шутка прозвучала слишком зловеще.

– Давайте, не поедем туда! – попросила она.

Элиас резко затормозил.

– Ты чего? – спросил Гид.

– Так едем или нет? – Элиас повернулся к Гиду.

– Конечно да, – тут же ответил Гид. – Или ты что-то не договариваешь?

– Нет. Только я хотел предупредить… нет, просто сказать, что не очень хорошо знаю Бергеля.

– А мы с тобой хорошо друг друга знаем? – спросил Гид.

Элиас хмыкнул, включил передачу, но потом выключил.

– Мы с тобой мало общались, но знаем друг друга хорошо, а с Бергелем я общался больше, но знаю его хуже.

– Я понял. У тебя есть какие-нибудь конкретные подозрения насчет него?

– Нет, – ответил Элиас.

– Тогда поехали.

Патруль нырнул в молочную пелену.

Бергель, одетый в рабочий комбинезон и надвинутую на лоб бейсболку, сидел за рулем старенького грузового минивена и говорил по телефону. Увидев, что в кабине только два места, а дальше идет лишенный окон грузовой отсек, отделенный перегородкой, Гид насторожился. Затем он вспомнил крутой спуск в карьер и подумал, что на минивене там будет не подняться. Бельгиец выпрыгнул из машины. Гид не сводил с него глаз.

– Телефоны отдайте мне, – сказал Бергель.

Гид достал из кармана сумки два аппарата.

– И спутниковый тоже, – напомнил бельгиец с усмешкой. – Или вы собираетесь звонить в Интерпол?

Гид с сожалением протянул спутниковый телефон.

– А теперь давайте сюда! Быстрее! Времени в обрез! – скомандовал Бергель, распахивая заднюю дверь минивена.

На полу грузового отсека лежал толстый поролоновый мат. Гид с Женей забрались внутрь. Элиас едва успел махнуть на прощание рукой, как дверь захлопнулась и наступила полная темнота. Затем хлопнула другая дверь, зарычал мотор и камни, вылетающие из-под буксующих на разгоне колес, оглушительно загрохотали по лишенным звукоизоляции колесным аркам. Женя испуганно прижалась к Гиду. Машину изрядно трясло.

Неожиданно минивен остановился.

– Вы меня слышите? – со стороны кабины раздался голос Бергеля.

– Да! – ответил Гид.

– Запомните. Когда дверь откроется первый раз, вы быстро выходите и идете, куда вам покажут. Когда дверь откроется второй раз, вы снова быстро выходите и снова идете, куда вам покажут. И пока вы не окажетесь в каюте, что бы ни случилось, кто бы вас ни звал, вы не просто молчите, вы не дышите. От вас не должно исходить ни звука. Особенно когда залает собака. И очевидное: не есть, не пить, не курить, ничем не светить, никакой электроники, часов, ничего пахнущего.

Минивен тронулся снова. Вскоре шум и тряска прекратились и шины зашуршали по асфальту. Гид не понимал, в каком направлении они движутся, знал только, что ни крутой подъем, ни длинную лесную дорогу они не проезжали.

Машина несколько раз останавливалась, снаружи раздавались какие-то голоса, затем они снова ехали и снова останавливались. Потом минивен немного проехал задним ходом и дверь открылась.

Свет ослепил их, они на ощупь вылезли из кузова и тут же уперлись в картонную стену. Глаза постепенно привыкали к свету, и, различив рифленые металлические стены, Гид понял, что они находятся в обычном грузовом контейнере, до половины высоты заставленным какими-то твердыми коробками, только у самых дверей, где они с Женей и стояли, был кусочек свободного пола.

В зазор между контейнером и минивеном продолжал проникать слепящий свет, и когда откуда-то сбоку появился человек в рабочем комбинезоне и начал похлопывать рукой по коробкам, Женя решила, что это – Бергель. Человек потянул ее за рукав, его лицо приблизилось, и она увидела изрезанную глубокими морщинами кожу и белесые слезящиеся глаза. От неожиданности она отшатнулась и зажала рот рукой, сдерживая крик. Гид заметил, что коробки в углу составлены лесенкой, и когда человек отпустил Женю, он быстро вскарабкался наверх и, устроившись на коробках, протянул ей руку.

Человек подал им мат, минивен немного отъехал вперед, и двери контейнера с лязгом закрылись. С резким скрипом повернулись фиксаторы, какое-то время возле дверей слышались приглушенные голоса, затем все стихло.

Они лежали в полной темноте, и им обоим не давала покоя одна и та же мысль: «А что, если этот контейнер идет куда-нибудь в Южную Америку, а о них просто забудут»?

Где-то недалеко проехал тяжелый грузовик. Контейнер затрясло, потом раздался металлический грохот. Продолжалась погрузка. Судя по звукам, новые контейнеры ставили совсем рядом с ними. А когда многотонный стальной ящик поставили прямо на их убежище сверху, Гид подумал, что, вероятно, концерт «Металлики» вызывает схожие по силе эмоции.

Наконец погрузка закончилась. Они лежали и терпеливо ждали, когда их выпустят. Но где-то вдалеке раздались голоса и гулкие шаги. Время от времени то с одной, то с другой стороны раздавался скрип, открывались-закрывались стальные двери. Кто-то, проходя мимо, саданул чем-то крепким по стенке их контейнера. Уши не просто заложило, на какое-то время они почти оглохли. Звуки, доносящиеся сквозь непрекращающийся звон, стали очень слабыми и высокими. Гид с трудом различил собачий лай.

– Ш-ш-ш… – прошептал он, взяв Женю за руку, но с ужасом понял, что не слышит своего голоса и не знает, лежат ли они беззвучно или шумно дышат.

Затем все стихло. Слух постепенно возвращался, но теперь вместо звона в ушах стоял какой-то гул. Гул усилился, затем контейнер начало покачивать. Только тогда Гид догадался, что это гудит корабельный двигатель. Корабль отошел от причала.

Время не то чтобы остановилось, оно текло где-то совсем рядом, огибая их, лежащих в обнимку в темном контейнере, не представляющих, что происходит снаружи этой металлической тюрьмы, в которую они сами себя посадили. Казалось, что материальный мир исчез, остались только мысли.

Образы, воспоминания вспыхивали, гасли, снова появлялись, пытаясь скомпенсировать нехватку поступающей информации. Это было похоже на сон наяву. Затем это мелькание прекратилось, и мозг заполнила предательская мысль, что не надо было убегать, что вся эта гонка – просто недоразумение, и что их отпустили бы с извинениями через полчаса, и все, что нужно было делать, это – ничего не делать.

И тогда не было бы ни этого контейнера, ни бессонных ночей, ни давящего страха, ни бессмысленного риска. Конечно, смелость – это хорошо, только она граничит с безрассудством, а вот трусость граничит с мудростью. Да что они о себе возомнили, мышки, решившие вдвоем одолеть кошку!

Гид пытался прогнать эту мысль, заставлял себя думать о чем-нибудь другом, но она снова и снова возвращалась.

Они не заметили, что кто-то подошел к контейнеру и возится с замками. Заскрипели двери, и от слепящего света ручного фонарика им пришлось зажмуриться. Помня инструкции, они вылезли наружу. Человек в комбинезоне, вероятно матрос, тот же самый, что был в Котке, жестами предложил следовать за ним.

Палубы, коридоры, повороты, лестницы, переходы, лазы, трапы, люки и двери, двери, двери. Стальные, низкие, все в заклепках, с округлыми краями, с высокими порогами, с мутными иллюминаторами, с рваными уплотнителями, с бахромой густой смазки на ржавых петлях, с притаившимися осьминогами запорных механизмов.

Моряков они узнают по бортовой качке в походке и не трогают. А охоту на сухопутного человека начинают, стоит ему шагнуть с причала на трап. Одна-две двери обычно присматриваются к чужаку, усыпляя его бдительность. Пассажир же поначалу съеживается, втягивает голову в плечи, смотрит под ноги и думает, прежде чем до чего-нибудь дотронуться. Но стоит ему чуть расслабиться и поднять нос, как очередная дверь подставляет подножку, бьет по голове, пытается придавить ногу и отрубить пальцы. И если он не упал, пригнулся, уберег ногу и успел отдернуть руку, двери его оставят в покое. Пока он снова не расслабится.

Узкий темный коридор. Лаз в стене, прикрытый куском плотной материи. Матрос отгибает штору, забирается внутрь. Вылезает и предлагает им сделать то же самое. Они по очереди совершают экскурсию. Тяжелая маслянистая штора слово живая скользит по спине. За ней едва проглядывается тесная каморка. Стена напротив лаза кривая и наклонена так сильно, что пол оказался в несколько раз меньше потолка. Вдоль наклонной стены одна над другой висят две сплетенные из лент узкие койки. Тусклая лампочка внутри стального плафона с маленьким закопченным стеклышком едва освещает сама себя. Похоже, задачу светить перед ней никто и не ставил. Она здесь – как Полярная звезда, чтобы сориентироваться в пространстве. Ни окна, ни иллюминатора. Впрочем, откуда им было бы взяться? Они наверняка гораздо ниже ватерлинии.