Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

умоляюще. — Я сильный, смелый, думаю, что высокопоставленной даме опасно разъезжать по дорогам в сопровождении одного только сосунка!

— Я не сосунок! — возмутился Беранже. — Я уже сражался против настоящих воинов. Спроси госпожу Катрин!

— Это правда, — подтвердила Катрин с улыбкой. — Беранже вел себя как доблестный рыцарь в одной сложной ситуации.

— Вот это добрая новость! — воскликнул студент, хлопнув приятеля от всей души по спине. — Мы могли бы пофехтовать вместе… если твоя хозяйка не откажется от меня. Если же нет, — добавил он со странной улыбкой, в которой ирония не могла скрыть меланхолии, — мне все равно придется уйти отсюда… и я стану бродягой.

— Какой ужас! Почему бродягой? — спросила Катрин.

— Можете поверить, это меня совсем не прельщает, но если я захочу есть, голод все равно заставит меня пройти через это. Глава Наваррского коллежа хочет меня выгнать. Он говорит, что я непослушен, что я паршивая овца, потому что люблю девиц и вино. Как будто я один! Просто его не устраивают мои взгляды, и вместо паршивой овцы он собирается сделать из меня козла отпущения.

— Скажите мне еще одну вещь: что скажут ваши родители обо всем этом? Если они поместили вас в коллеж, они имели какие-то надежды?

— Самые лучшие — навсегда избавиться от меня! У меня нет больше родителей, добрая госпожа. Никого, кроме очень богатого дяди, который распоряжается тем немногим, что у меня осталось, потому что наше владение и наша земля в Шазее были сожжены, полностью разрушены войной. Правда, у дяди есть сын, и он не прочь все прибрать к рукам: он решил, что я со временем приму посвящение в духовный сан, а все мое имущество поступит в распоряжение его сына. Очень просто, как видите…

— Да, очень просто, — подтвердила Катрин. — И сказать вам правду, в глубине души мне очень хотелось бы увезти вас с собой. Но вы хотите сделать военную карьеру?

— Да, это мое самое заветное желание.

— Тогда подумайте о том, что, поступив ко мне на службу, вы поступаете на службу к моему мужу… то есть беглому заключенному, изгнаннику.

Готье де Шазей принялся хохотать таким радостным смехом, что слушать его было просто удовольствие.

— Сейчас изгнанник, завтра маршал. Мы живем в безумное время, но наступит час, когда вернется порядок, когда королевство узнает обновление и расцветет как никогда. До этого еще придется получать и наносить удары, и я хочу свою долю. И потом, что бы вы ни думали об этом, милая госпожа, даже если это вас немного рассердит… именно к вам на службу я хочу поступить, именно вам я хочу служить, вас защищать, особенно вас!..

Катрин ответила не сразу. Что-то взволновало ее в этом неожиданном заявлении. Этот мальчик никогда не узнает, до какой степени он напоминает ей того Готье, большого Готье, встреча с которым всегда оказывалась роковой для ее врагов.

Тот тоже противился поступить на службу к Арно. Он хотел служить только ей, стоять на ее страже, что, впрочем, не мешало ему часто выказывать преданность хозяину Монсальви, как, например, на площади в Гранаде, когда били барабаны Аллаха.

Робкий голос в глубине ее сердца шептал, что этот молодой человек, носивший имя Готье, нес в себе частичку души ее старого друга…

Готье с его кровью викингов так любил вкус сражения, был так смел, защищая правое дело. И Катрин испытывала странную нежность при мысли о том, что отныне возле нее всегда будет этот юноша, так напоминавший ей того, другого, который унес с собой частицу ее сердца.

— Решено! — воскликнула она, неожиданно протягивая руку своему новому слуге. — Отныне вы оруженосец госпожи де Монсальви. Мэтр Ренодо отведет вам место, где вы сможете поспать, а завтра утром на рассвете вы пойдете с Беранже на рынок лошадей, недалеко отсюда, и приобретете лошадь и более подходящую одежду, чтобы не бояться ненастья.

Обноски Готье демонстрировали множество дыр. Но студент не обращал на это внимания. С блестящими от радости глазами он бросился на колени перед Катрин, даже не подозревая, что повторяет этим жест другого Готье. И почти в тех же самых выражениях, что и тот, другой, он пообещал отдать свою жизнь служению своей госпоже.

На следующий день, когда солнце было уже высоко в небе, недалеко от мельниц Монружа, чьи большие крылья медленно поворачивались на легком утреннем ветру, можно было увидеть группу всадников, ехавших по направлению к югу.

Рядом с госпожой де Монсальви ехали Беранже де Рокморель и Готье де Шазей, а сопровождали их Тристан Эрмит и несколько солдат. Катрин покидала Париж после двухдневной остановки. Эти дни принесли ей только горечь и разочарование. Она не испытывала ни малейшего желания когда-нибудь снова увидеть свой родной город.

Она ехала к Луаре, преследуя три цели: добиться спасения Арно, прав для людей Монсальви и для самой себя мирной жизни.

Часть третья. СЕРДЦЕ, ВЗЯТОЕ В ПЛЕН

ГЛАВА IX. Дофин и фаворитка

— Нет, госпожа Катрин… это невозможно. Я не могу вам дать того, что вы просите. Сейчас такое время… великое время, когда в королевстве наводится порядок и дворянство снова учится повиновению. Я в отчаянии, но должен сказать нет.

Коленопреклоненная Катрин подняла к королю залитое слезами лицо и умоляюще сложила руки.

— Сир, я умоляю вас! Сжальтесь!.. Кто еще может оказать милость, если не вы?

— Коннетабль, мадам! Речь идет о его славе, его приказах и нарушении этих приказов. Он — полноправный глава армии. Даже принцы крови обязаны ему подчиняться. Или вы забыли, какие права меч дает королевским лилиям? И мой долг короля их утвердить, а для этого я должен поддерживать моего главнокомандующего в его действиях.

Долг! Поддержать! Странно было слышать эти слова от Карла VII! Удивленная не меньше, чем опечаленная, Катрин смотрела на короля и, не узнавала его. Что же с ним произошло?

Внешне он совершенно не изменился: бледное лицо с вытянутыми чертами, большой висячий нос и выпуклые глаза. Но эти глаза, такие блеклые и робкие когда-то, теперь смотрели на нее с уверенностью и суровостью. Черты лица казались не такими безвольными. Его вытянутый череп украшала большая фетровая шляпа, с вышитой золотом короной. Казалось, что король стал выше.

Он держался не так неловко, стан его выпрямился. Он избавился от своего недовольного и беспокойного облика, который так долго был ему свойствен. И даже его плечи, такие узкие и худые, теперь казались широкими и сильными из-за пурпуэна с широкими накладными плечами.

Стоя перед