Американец, или очень скрытный джентльмен - Мартин Бут

Уже поздно. Шум городского движения утих. После полуночи время в долине движется вспять — и так до рассвета. Не только в нынешнюю ночь я сижу здесь. Я сижу здесь в каждую ночь, которая опускалась на мир со дня построения этого дома. Ночи за пятьсот лет спрессованы в этот кратчайший промежуток времени.

Облака расступились. Показались звезды. Огни на горах гаснут. Расположение звезд почти не изменилось с тех пор, когда над лоджией возвели кровлю, когда она была расписана человеком, который хотел не только видеть то, что снаружи, но и обладать им.

Как мне хочется здесь остаться. Падре Бенедетто был прав. Я нашел покой: я понял важность любви.

Из-за выходца из тени все это настолько смутно. Да, я хочу остаться — и почти столь же сильно я хочу, чтобы он сделал шаг, бросил жребий.

Я решил поменять тактику. Я больше не охочусь на охотника. Вот уже три дня я пытаюсь спровоцировать выходца из тени. Намеренно отдаюсь ему в руки.

Я уезжал за город и, поставив машину, гулял по холмам, по тропинкам, которые петляют по каменным россыпям, по дубовым и каштановым рощам. На каждой прогулке я притворялся, что не теряю бдительности, притворялся, что рисую бабочек или делаю наброски. Меня ни разу никто не преследовал. Я неоднократно давал ему возможность выйти один на один, убить меня. На сей раз никакие приблудные любовники не помешали бы его планам.

По вечерам я бродил по городу, как можно чаще забираясь в глухие проулки и на пустынные улицы. Вот здесь он шел следом, но всегда на почтительном расстоянии. Однажды, делая вид, что не замечаю его, я развернулся и пошел вспять. Он испарился.

Я не могу его раскусить. Он кружит поблизости, как стервятник, дожидаясь, пока труп окончательно застынет: постоянный раздражитель, трупная муха, до которой не дотянешься свернутой воскресной газетой со спортивным обозрением. Оса на пикниковой скатерти. Он выжидает. Но чего?

Вчера, в надежде, что он проглотит уж совсем очевидную наживку, я повел себя скрытно. Крадучись подошел к «ситроену» и поехал к разрушенной ферме возле расписанной церкви падре Бенедетто. От фермы убрали табличку «Продается», в остальном же ничего не изменилось. Я поставил машину там же, где и в прошлый раз, и принялся бродить вокруг дома. Я даже зашел внутрь — рискованный поступок, потому что он давал ему возможность приблизиться незаметно.

Он не поехал за мной на своем синем «пежо», он остановился в полукилометре. Я предполагал, что он придет оттуда пешком, и долго следил за ним в бинокль из комнаты верхнего этажа, погруженной в глубокую тень. Он даже не сделал попытки выйти из машины: вместо этого попятился в начало дорожки, ведущей на виноградник, встал, глядя на дорогу, и опустил оконное стекло. Я смотрел, как он обмахивается газетой, отгоняя назойливых мух.

Поняв, что план мой провалился, я вышел из здания и поехал в его сторону. Я собирался остановиться в пятидесяти метрах от него, выйти из машины и посмотреть, что он предпримет. Дело шло к полудню, солнце жарило вовсю, на дороге было пусто. Когда я приблизился, он вдруг рывком сорвался с места и понесся прочь. Я вдавил педаль газа в пол, но куда мне было тягаться с его мощной машиной. Через два километра он исчез из виду.

По дороге в город я остановился в деревне и зашел в бар. У столика в дальнем углу сидели какие-то старички и играли в скопу. Они едва повернули головы, когда я подошел к стойке.

— Si? — обратилась ко мне женщина за стойкой, окинув меня безразличным взглядом. На столике за ее спиной стояли кувшины со свежевыжатым соком.

— Una spremuta, per favore, — попросил я. — Di pompelmo[98].

Она налила соку в толстостенный стакан и протянула его мне. При этом обаятельно улыбнулась; я заплатил и вышел со стаканом на улицу, чтобы выпить сок на жарком солнце. Сок был холодный и кислый, так что зубы будто заиндевели.

Так чего ему нужно, этому выходцу из тени? Я отхлебывал сок и гадал, кто он такой. Его отказ нападать, встречаться лицом к лицу совершенно непонятен. Он ведь знает, что рано или поздно должен перейти к действию — в противном случае действовать буду я. Впрочем, я ведь именно это и делаю. Я дал ему преимущество: он им не воспользовался. Я пошел на сближение тогда, на ночной улице, и он сбежал. Высасывая мякоть со дна стакана, я гадал, зачем он поехал в замок — хотел напасть на меня или просто следил за мной, наблюдал. Может быть, любовники не спасли меня, а просто помешали его наблюдениям.

Манера его поведения вроде бы свидетельствовала о том, что он не представляет никакой угрозы — если бы падре Бенедетто не заметил, что он вооружен. Впрочем, в тех случаях, когда я наблюдал его с близкого расстояния, мне было видно, что он без оружия. Я не заметил ни красноречивой выпуклости под мышкой, ни оттянутого пояса брюк, ни слишком широкого ремня, ни странно топорщащегося кармана куртки. Если при нем и есть оружие, оно очень малого калибра и применять его можно только на очень близком расстоянии. А как раз близкого контакта он и избегает.

На кого он работает? Я уже мысленно исключил все очевидные организации, все варианты того, что напрашивается само собой: он не работает ни на ЦРУ, ни на МИ-5, ни на бывшее ГРУ или КГБ — вообще ни на что подобное. Эти в игры не играют. Они вычисляют объект, оперативно его изучают — на это уходит максимум день-два, — переходят к действиям и доводят операцию до конца. Они работают на правительство, они чиновники на жаловании, поэтому должны укладываться во временные рамки, поставленные начальниками, которые сидят в кабинетах. У них, как у всех госслужащих, нормированный рабочий день.

А может, он внештатник, нанятый государственной организацией? Нет. Эту возможность я откинул почти сразу. Они бы не стали пользоваться услугами такого игрока в кошки-мышки. Человек, работающий на их деньги, должен работать по их правилам. Его бы обязали выполнить задание как можно быстрее и эффективнее: деньги налогоплательщиков и вся эта лабуда.

Он не из моего мира. Я долго пытался вспомнить, есть ли у меня там настолько влиятельные враги, что они решатся меня убить. Таких нет. Я не наставлял рогов мужьям, не грабил вдов, не похищал детей. Да, полагаю, семья того механика не отказалась бы посмотреть на мои мучения, но ведь они твердо уверены, что их родич просто покончил с собой. В этом их убедили коронер и бульварные газеты. А потом, на то, чтобы через столько лет начать меня выслеживать, у них не хватило бы ни связей, ни денег.

Прошло уже больше десяти лет с тех пор, как я брал заказы у американских синдикатов, и с тех пор ни одно мое изделие не использовалось в мафиозных разборках, даже при сведении счетов внутри Семей. Ни одна политическая группировка, на которую я работал, не стала бы меня убивать — слишком давно это было. Если бы они хотели заткнуть мне рот, они сделали бы это сразу, а не стали бы дожидаться того дня, когда я засяду за мемуары. Девушка тоже исключается: если бы она искала моей смерти, ее водитель размозжил бы мне голову на той самой стоянке у сервисной станции.

Какая же у него задача? Он не шантажист: он не выдвигает никаких требований. Он все же профессионал, так что следит за мной не из любви к искусству, не с целью довести меня до ручки или обнаружить брешь в моих доспехах. Остается одно — месть, вот только за что?

И вдруг я с пронзительной отчетливостью понял: он боится меня, боится куда сильнее, чем я когда-либо боялся его или его предшественников. И с той же ясностью я осознал, почему он до сих пор ничего не предпринял: он просто набирается храбрости.

Три четверти часа я езжу по городу. Выходец из тени сел мне на хвост на своем «пежо», и стряхнуть его не так-то просто. Наконец я заманиваю его в тупик, и он на это ловится.

В конце Корсо Федерико II есть улочка с односторонним движением. Она всего одиннадцать метров в длину, и местные водители, как правило, не обращают внимания на знаки: если проехать здесь, не нужно давать круг по площади, которая часто бывает забита междугородними автобусами. Полицейские об этом знают, и порой, когда у них кровожадное настроение или когда им нужно поправить статистику штрафов за правонарушения, они перекрывают неразрешенный выезд сложным приспособлением. Они сделали это и сегодня. Я заметил их уловку заранее, когда шел к «ситроену», который мой ненавистник снова отыскал.

Несколько ловких маневров — и я оказался рядом с улочкой. Впереди затор на площади, я встаю в длинный хвост. Выходец из тени видит это, ему не хочется застрять в пробке, потому что тогда я смогу приблизиться к нему вплотную, — и он ныряет в одностороннюю улицу. Я чуть-чуть пережидаю и быстро сдаю назад, прежде чем сзади меня запрет следующий автомобиль. Выходца из тени остановили — рядом с его машиной стоит полицейский с поднятым жезлом. Еще двое стремительно шагают к водительской двери — у одного в руках блокнот и карандаш. Ухмыльнувшись, я разворачиваюсь и уезжаю, стараясь не очень сильно превышать скорость.