Основы драматургии - Валентин Красногоров

в репертуар комедию, советский театр стремился уравновесить ее «правильной» драмой и тем загладить свою вину. Нечто похожее происходит и в наши дни: нехотя допустив на сцену комедию, режиссер потом оправдывает себя и возвышает театр «Королем Лиром».

По словам Белинского, «в комедии жизнь для того показывается нам такою, как она есть, чтобы навести нас на ясное созерцание жизни так, как она должна быть». Вот почему любые власти никогда не любили комедию: все они не хотели, чтобы жизнь показывалась такою, как она есть, и тем более не хотели, чтобы у людей появлялось «ясное созерцание жизни так, как она должна быть». Можно добавить, что комедия еще и насмехается над жизнью «как она есть», и многим это не может нравиться. Так тысячелетиями и веками внедрялось отрицательно-снисходительное отношение к этому жанру.

Театральные законодатели дум и поныне не считают современные комедии литературой еще и потому, что не могут увидеть в них глубин психологии и характеров. Но где тонкая психология в «Медведе» Чехова, «Завтраке у предводителя» Тургенева, «Игроках» Гоголя? А «Стакан воды» Скриба тоже лишь «анекдот, далекий от литературных достоинств»? Почему же он полтораста лет не сходит с подмостков лучших театров мира? А «Соломенная шляпка» Лабиша, признанный «апофеоз движения», – тоже лишь повод для бездумного смеха? Где глубокая идея в комедии Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным»? Глубин психологии нет даже в великом «Ревизоре». Только ли глубина (да еще ложно понятая) является определяющим критерием оценки комедии? Искрящийся диалог, сочный язык, умение подметить недостатки людей и пороки общества, изящная конструкция, парадоксальность, неожиданные повороты интриги, стремительное действие, умение ставить характеры вразрез с ситуациями, остроумные репризы и афоризмы – это разве не литературные достоинства? И наконец, разве то, что комедия смешна, не есть ее главное достоинство? В конце концов, лучше комедия без идеи, чем голая идея без комедии.

Как сказал Аристотель, «от трагедии должно искать не всякого удовольствия, но только ей свойственного». Это утверждение справедливо и по отношению к комедии. Мы не требуем от трагедии и драмы, чтобы они были смешными; так зачем же требовать от комедии, чтобы она была непременно исполнена психологизма и драматизма? Против превращения психологизма в штамп протестовал даже сам Станиславский.

В комедии интеллектуальное начало обычно преобладает над эмоциональным, это «самое мудрое и утонченное из всех видов искусства», «высокое искусство разрушения иллюзий» (так называл ее Шоу). В принципе, смешной комедии психологизм противопоказан (хотя встречаются и многочисленные исключения), ибо остроумие, комедийность относятся скорее к сфере ума, а не чувства. Зато комедия открывает широкий простор для парадокса, неожиданных сопоставлений, насмешки, иронии, сатиры. Вот почему этот, казалось бы, самый легкомысленный жанр наиболее насыщен интеллектуальным действием. Недаром Дидро утверждал, что «превосходный фарс не может быть произведением человека заурядного», а известный теоретик драмы А. Аникст, анализируя произведения Шекспира, назвал комедию игрой интеллектуальных сил, дающих человеку ощущение внутренней свободы, и отметил, что «в этом вообще суть радости, которую доставляет искусство».

Быть может, комедия до сих пор не находит должного признания у некоторых глубокомысленных режиссеров и критиков именно из-за своей интеллектуальной природы; известно, что глубокомыслие плохо сочетается с чувством юмора.

Театральное представление должно быть праздником. Для этого театр создан, для этого он существует. И пьеса любого жанра должна создавать условия для этого праздника. И пожалуй, комедии это удается лучше всего. Да, комедия не занимается морализаторством, не изрекает впрямую высоких истин. Она просто побуждает нас смеяться над низким, мелким, ничтожным и порочным. Что важнее, она приучает нас смеяться над собой. Более того: она вообще приучает нас смеяться. Ведь смех, даже самый «легкомысленный» и «развлекательный», не столь мелок и незначителен, как принято думать. Еще древние римляне сделали верное наблюдение: «Из всех живых существ одного только человека природа наделила способностью смеяться». Очевидно исходя из него, французский философ Анри Бергсон сформулировал два оригинальных, но верных определения: «Человек – это существо, которое может смеяться» и «Человек – это существо, над которым можно смеяться». Стало быть, смех – это один из важнейших признаков разума, и принижать его значение просто смешно. Подлинно великие критики драмы, например Лессинг, высоко ценили его. «Комедия старается исправлять людей смехом, а не насмешкою, и она не ограничивается исправлением именно только тех пороков, над которыми смеется, и только тех людей, которые заражаются этими смешными слабостями. Ее истинная польза, общая для всех, заключается в самом смехе, в упражнении нашей способности подмечать смешное, легко и быстро раскрывать его».

Анри Бергсон начинает свою знаменитую работу Le rire («Смех») знаменательным тезисом: «Смех – социальная функция. Такова, скажем сразу, ведущая идея нашего исследования». Ярче же всего важность смеха в культуре и общественной жизни вскрыта М. Бахтиным:

«Смех никогда не подвергался сублимации ни религиозной, ни мистической, ни философской. Он никогда не носил официального характера, и даже в литературе комические жанры были наиболее свободными, наименее регламентируемыми. После падения античности Европа не знала ни одного культа, ни одного обряда, ни одной государственной или официально-общественной церемонии, ни одного официального жанра и стиля, обслуживающего церковь или государство (гимн, молитвы, сакральные формулы, декларации, манифесты и т. п.), где бы смех был узаконен (в тоне, стиле, языке), хотя бы в наиболее ослабленных формах юмора и иронии.

Европа не знала ни мистики смеха, ни магии смеха; смех никогда не был заражен даже простой “казенщиной”, омертвевшей официальностью. Поэтому смех не мог выродиться и изолгаться, как изолгалась всякая, в особенности патетическая, серьезность. Смех остался вне официальной лжи, облекавшейся в формы патетической серьезности. Поэтому все высокие и серьезные жанры, все высокие формы языка и стиля, все прямые словосочетания, все стандарты языка пропитались ложью, дурной условностью, лицемерием и фальшью. Только смех остался не зараженным ложью».

В комедию изначально заложены протест, неприятие, опровержение, насмешка, она всегда идет впереди, разрушает стереотипы, отрицает и этим помогает человеку и обществу избавляться от всего ненужного и отжившего. Ибо отрицание – необходимое условие развития. Ведь смех, как писал Бахтин, «отрицает и утверждает, хоронит и возрождает». Даже простая «шутка представляет собой восстание против авторитетов, освобождение от их давления» (Фрейд).

Комедия поднимает (и успешнее, чем любой другой жанр) важнейшие социальные проблемы, но не чуждается и обычного человека с его простой ежедневной жизнью. И (быть может, самое главное) она – радостное искусство, а чего так не хватает в нашей жизни, как радости? Роль же смеха в таком массовом зрелище, как театр, особенно велика. «Ничто так мощно и крепко не вскрывает глубоко заложенную в пьесу правду,