Неукротимый огонь - Сьюзен Льюис

Рианон захотелось стонать, кричать и смеяться одновременно. Она надела туфли, гоня от себя мысли о том, что придется миновать бар отеля и стол администратора, подняться на лифте на второй этаж, где ее, несомненно, встретит орава горничных, а они-то уж точно обратят на нее внимание, ведь им полагается приветствовать каждого постояльца. Когда-то ей приснился кошмар, в котором она оказалась голой в ресторане “Сейнзбури”. Нынешнее положение представлялось ей еще более плачевным.

– Извините, могу я вам чем-нибудь помочь?

Рианон быстро обернулась. Перед ней стоял ее почитатель, чуть насмешливо смотрел на нее и протягивал полотенце.

– О, огромное спасибо. – Рианон едва не вырвала полотенце у него из рук. – Не понимаю, куда запропастилось мое. Я помню, что оставила его здесь…

– Наверное, его унес служитель, – предположил незнакомец и улыбнулся, отчего Рианон опять почувствовала себя неловко. Говорил этот человек на правильном английском, хотя и с акцентом. Рианон опять отметила, как дружелюбно он улыбается.

– Да, наверное, – согласилась она, поспешно закутавшись в полотенце. Рассмеялась и добавила: – Вот как глупо все получилось. Спасибо, что выручили.

– Не за что. Был рад вам помочь.

Незнакомец приветственным жестом вскинул вверх руку, вернулся к своему шезлонгу и опять взялся за книгу.

Через несколько минут после того, как Рианон вошла в отель, он взял лежавший рядом с ним мобильный телефон, набрал номер и тихо сказал:

– Магир болен.

– Что с ним?

– Ничего серьезного.

– Девчонка?

– Я ее только что видел.

– Где она сейчас?

– Поднялась в номер.

– Следи за ней. Раз Магир болен, она может уйти куда-нибудь одна. Кто-нибудь из Строссенов приехал?

– Да, сегодня утром.

После недолгой паузы голос в трубке произнес:

– Cosecha, amigo*. И связь прервалась.

– Votre mari, il est malade? ** – спросил Рианон сидевший на переднем сиденье такси гид.

– Oui, – ответила она, – malheureusement***.

– А что случилось?

– Живот болит.

* За работу, друг (исп.).

** Ваш супруг заболел? (фр.)

*** Да, к сожалению (фр.).

Рианон погладила себя по животу. Гид сочувственно кивнул, после чего повернулся к водителю и застрекотал. Рианон не понимала ни слова. Водитель только кивал и вежливо улыбался.

Машина то и дело сворачивала с одной узкой улочки на другую. Колеса поднимали тучи пыли. Такси обгоняло изможденных осликов с печальными глазами. Унылые смуглые дети праздно сидели у обочин. Нищие, отмахиваясь от мух, униженно кланялись прохожим, протягивали изуродованные руки. Долгие годы страданий и нищеты наложили несомненный отпечаток на темные, худые лица этих людей.

Такси направлялось в Джемма-эль-Фна, центр старой части города. Рианон со страхом и восторгом разглядывала хлопотавших повсюду женщин в бесформенных бурнусах и разнообразных головных уборах. Красновато-коричневая штукатурка на стенах домов пузырилась от жары. Здесь продавали резные деревянные украшения, серебряные изделия, горячую еду, всяческую живность и бог знает что еще. Каких только запахов не было на улицах Марракеша! Яркие краски составляли резкие контрасты: белые аисты на крышах домов, зеленые листья пальм, пыльные дороги, невероятно голубое небо…

Рианон залюбовалась арабским городком. Жаль, думала она, что Оливер не видит всего этого. Она оставила его в кровати, накрыла свежей простыней, положила возле него стопку газет и журналов, а также – на всякий случай – карточку с номером телефона медпункта.

Он утверждал, что чувствует себя значительно лучше, чем вчера, и собрался было ехать с ней, но в последнюю минуту все-таки решил отложить первую экскурсию.

– Только не задерживайся, – сказал он жене. – И обязательно попроси администратора нанять для тебя гида.

Прощальный поцелуй был таким зовущим и нежным, что Рианон едва не осталась в отеле, но взглянула на бледные щеки Оливера и решила, что покой ему не повредит, даже если сам он считает иначе. Поэтому она поехала одна. У столика администратора ее уже дожидался гид по имени Мохаммед – настоящий гигант с приятным лицом. Зубов у него имелось семь, как он сразу же сообщил. По одному на каждый день недели.

Доехав до Джемма-эль-Фна, такси остановилось прямо посреди бурлившей толпы. Рианон достала из сумки фотоаппарат и повесила через плечо. Выйдя из машины, она стала с изумлением оглядываться вокруг. Жара стояла нестерпимая, вынести столпотворение было еще тяжелее. Люди в бурнусах и парчовых фесках прокладывали себе дорогу среди перегруженных товарами лоточников, игравших на дудках заклинателей змей и туристов, застывших с фотоаппаратами в руках. От бесчисленных жаровен с кебабами и кускусом поднимался пар, многоцветные ковры свисали из окон домов, зазывали потенциальных покупателей продавцы искусственных челюстей, и время от времени на чьи-нибудь плечи вспрыгивала обезьяна. Торговые ряды заполняли торговцы улитками и прочими дарами моря. Здесь продавали дубленую овчину и змеиную кожу, огромные соляные кристаллы, мопеды… Непрерывно слышался бой барабанов. Рианон никогда в жизни не доводилось видеть ничего подобного.

– Эге! – вскрикнула она, когда небольшая обезьянка вспрыгнула ей на спину и обвила руками ее шею.

– Фото, мэм. Фото, – кивал хозяин обезьяны, указывая на ее аппарат.

– Я сниму, – вмешался Мохаммед. Он отстранил владельца обезьяны и вынул фотоаппарат Рианон из футляра. Когда дело было сделано, убрал фотоаппарат и сказал: – Дайте ему пять дирхемов.

Рианон поблагодарила гида, достала из кармана монеты и отдала их хозяину. Тот забрал и обезьяну.

– Попейте, мэм, – крикнул ей водонос. – Жарко, мэм. Воду пейте.

– Вам гид, мэм? Я хорош гид.

– Вам ковер, мэм? Со мной, эй, я хорош цена беру.

Рианон только смеялась и прикрывала ладонями уши.

– Прочь! Все прочь! – кричал Мохаммед в сложенные рупором ладони. – За мной, мэм. Не потеряйтесь. Здесь много народу. Идите за мной.

Не потеряться на базаре было почти невозможно, и тем не менее Рианон каким-то образом ухитрялась не отставать от Мохаммеда. Хотя, конечно, гид и сам чувствовал, когда толпа вот-вот готова была унести Рианон, или ее пытался задержать особенно настырный торговец, и возвращался за своей подопечной.

Краски и запахи обрушились на нее. Повсюду вокруг бамбуковых кровель до покрытых циновками полов свисали ярко раскрашенные нити, шитые золотом туфли, кожаные сумки ручной работы, малиновые бурнусы, медные сковородки, шарфы шафранного цвета, золотые, серебряные, бирюзовые, янтарные украшения и мешки с травами и специями в невообразимых количествах, источавшие небывалые запахи. И со всех сторон – шум, гул, гам.