Время Пасьянсов - Александр Грог

   Под венец жизни клуба уже не будет, и даже камней от углов. Вера исчезнет. Не в Бога - в него никогда всерьез не верили - в людей. Хотя пытались еще жить, хоть как-то, но по уставу. Посты и прочее. Чем старше, тем строже. На всякий случай - вдруг зачтется? Но в старых знаниях некоторые странички растеряли. Спорили - можно ли на Николу сажать, а на ... баню топить. Волновались, а ну как не угодно это тому, кто последний экзамен принимать будет? Что пред тем знают заранее. Всех на Костьковское кладбище свозят - где бы не представился. Под общее место встречи. Там одинаково. Заранее все известно. Пьянчуги за две бутылки могилку выкопают, обрядят лапником. Придут дети на конфеты, и кликуши - поголосить. Как закопают, выложат печенье, пряники, стаканы будут небольшие - по сто грамм. Бутылки одна за другой доставаться из сумки и гулять по рукам. Разговоры про то - еще одна или один отмучился. Будто жизнь - это мученье. Реплики перед тем, как осушить стакан: "легкого тебе лежаньица!" И переживания старух - что все замечают - кто и сколько выпил, чьи детишки карманы конфетами набили без стыда - так ли ладно у них, у старух, будет, когда закопают?

   Иные мужики останутся, присядут в сторонке и долго будут "про жизнь". Пока водка не кончится. Некоторые начнут жалеть, что нет войны, что приходится доживать не ярко. Другие на них шикать - не приваживай!..

   Блин Блинычи откуда-то знают, кого я смотрю. Поощряют - давай-давай! Таблетки уверенности прибавляют. Целую горсть таблеток вывалил - жри! Лежит рядом на блюдце - глотай, когда хочешь. С ними легко - ни один не скроется. Выслежу! Все выслежу, все возьму в оборот! Недавно, подозреваю, даже тот скелет выследил, которого Восьмой в Красной Хате обнаружил, еще камешек с черепушки хотел сковырнуть себе на ножичек. Но, тот, которого я высмотрел, он тогда еще скелетом не был, а камешек в нем все время был. И у меня то же самое место свербит, чешется, только рук туда не поднять, прошиты ремнями от запястий. До груди еще поднимаю, а дальше нет - не пускает. Печет мне мой камень в мозгу, надо сковырнуть, чужой он. Знаю - чей...

   Но об этом я потом расскажу, вы и так запутались - глаза квадратные. Кстати, квадратные глаза - это мужское, это чтобы не закатывались.

   Мишеней слишком много. Хорошо еще, что мелочовка в основном, меня настраивают на настоящих. Сколько их? Никто не знает доподлинно. Восемь? Есть такие, кто говорит - до дюжины. Такой вот расклад. Шефы наши задачу ставят внедриться, и всех их там перещелкать. И побыстрее, пока не стало слишком поздно. Иначе нельзя. Иначе многое, что может случиться. Обязательно случится здесь у нас. До зачистки надо успеть. Я за себя не сомневаюсь. У меня теперь два "Стечкина", а еще ПП Бушмена и "ТТ" обещают, когда выполню! Когда успел намекнуть? Не помню. Говорят - удачно, если собрать все яйца в одну корзину. И на меня смотрят. Ждут. А я устал.

   Змеиные яйца мне щелкать. "Рики-тики-тави" читали? Я тот самый зверек и есть. Я - Джокер! И любую карту бью. Любой расклад. Кроме джокера...

   Устал.

   Глаза открываю - закрываю. День - ночь. Причем, не обязательно день после ночи получается, тут, как хочешь, можешь сортировать, даже с закрытыми - день солнечный...

   День - ночь...

   Вижу ее над собой, лицо заплаканное, палец к губам прижала. Наклонилась, поцеловала, слеза щеку мне обожгла.

   - А это тебе больше не надо, - шепнула, сгребла таблетки с тарелки - все до одной, взамен рюкзачок мой из джинсовой ткани и еще сверток - в тряпку что-то замотано. Потом что-то возле моей головы делала, отщелкивала.

   - Возвращайся!

   Еще что-то хотела сказать, да так и не сказала. Я, пока сверток разглядывал - нет ее. Развернул край и сразу под одеяло. С головой укрылся, щелку оставил, разглядел. Йе-мое! Сколько раз про него говорено, а чтобы сам... Впервые собственными руками держу, не чужими. Садиться стал. Сперва не получилось - голову повело, едва не вывалился на пол. Отдышался, ноги спустил. Трубки мешают - провел лезвием, отпали, даже не почувствовал как коснулся. Теперь на пол капает. Пусть. Плывет комната перед глазами. Вижу, карга лежит, и ТТ возле нее, жаль не дотянуться, не подобрать. Я не рискую вниз спуститься, не уверен, что ноги ходят, да и что-то говорит, что времени у меня нет совсем.

   На руку свою смотрю, будто не моя она. Желтая вся и тонкая стала. Вены паутинками проглядывают. Сделал, как правильно - не там, где они сплошняком идут, а ближе к внешней стороне царапнул, да не поперек, а вдоль. Ненормальный я что ли? А как вену пересечешь? Тогда возни с ней будет, уже не до всего, гляди, кровью истечешь. Выступили капельки на царапине. Пригладил лезвием, собралась на нем, зашипела, глаз не оторвать. Красиво это, когда кровь на лезвии пузырится - влекуще. Держу перед собой, рюкзачок перехватил - сейчас капля на полу разобьется, надо будет через нее упасть. Стал заваливаться...

   И подумал еще, а куда хочу?.. Вот, бл...

   * * *

   В щели, под досками кладок утопленник подморгнул левым глазом.

   Левым - это хорошо.

   Дед Кирилл, не знамо от какого благодушия, отцепил его клюкой и пихнул на быстрину - ниже по течению, верстах в двух у Горелого Моста, живая вода, если повезет, не зацепится за корягу, да струей подтянет к левому берегу, то - кто знает? - в любом случае, шансов-то поболе, чем у его озерных собратьев, буде по времени есть таки (обычно утопленники весной редкость). Опять-таки, и водица холодная - то для него тоже хорошо, славно, повезло, можно сказать. И задумался: что за примета такая - утопленник по весне?

   На поверхности памяти подобной закладки не было, а копать в глубь за такой ерунды деду Кириллу не хотелось. Пущай себе плывет весенняя примета - будут и иные. Ну, а не подобьет бедолагу к левому берегу, значит, судьбина у него такая - плыть, ворочаясь с боку на бок, пугая баб, стирающих белье... до тех пор, как не начнет слоиться, что та луковица, отдавая кожу за кожей, пока не источится до маленькой куколки и окончательно потеряет память.

   Человек жив, пока память имеет. Родовую память. Память рода. Не момента рождения - что помнит каждый - когда из теплого влажного уютного дома вдруг выдавило в жесткую сухость воздуха, заставило хлебнуть первый глоток мира и изойтись в крике от знания, что обратного пути нет. Что не будет боле степенных разговоров с предками - их рассказов о... От истошного собственного крика многие так и забывают эти рассказы... до времени, когда...

   Дед Кирилл постоял у кладок, вспоминая, зачем пришел. Потом обнаружил в левой руке ведро, зачерпнул воды, поставил на специально вкопанный для такого дела пенек, нагнулся, но, прежде чем хлебнуть, по привычке всмотрелся, не влетел ли шальной малек... И в сей же момент отпрянул так сильно, что едва не свалился задом - водица была мертвой.

   Ох, и не простой, верно, тот утопленник!

   Посмотрел на клюку, которой пихал тело. Теперь придется забросить. Клюки было жалко - притертая, из столетнего крученого вереска, никакой жучок не берет. И когда будут закапывать самого деда Кирилла, то в ногах ему положат - кости сопреют, рассыплются, а клюка и в земле от времени только крепче станет. Наговоренная клюка.

   В сердцах сбил ведро наземь, сам уселся вместо него и задумался.

   Надо бы теперь по хатам пройтись, предупредить, чтобы воду с реки не черпали, пока семь потоков не пройдет. Как же без клюки-то? Посидел, вынул из кармана головку душицы, растер между пальцев - шибанула волна запаха, отгоняя нечисть. Стал перебирать - чего такого необыкновенного происходило в последние дни?

   В запрошлую неделю, ближе к утру, домовой сел на грудину. Попробовал повернуться, но отнялось все - обмер. Даже открыть глаза не смог - тотчас две мохнатые мягкие лапки придавили веки. От испугу едва не поплыл рассудком, особо, как тот принялся раскачивать, пихать деда Кирилла головой в стену. Тут оставалось только одно верное, опасное средство. То, что передавалось из поколения в поколение... Дед Кирилл попытался вспомнить - сильно ли обругал домашнего? Если грязными словами обложил, тот мог исчезнуть и с концами... ой, не хорошо! Под худое слово топор ломается, а тут...

   Еще деревенский дурачок принялся картофельную яму копать. Это по весне-то и картофельную яму? Ну и досмеялись - выкопал четыре черепа. Дед Кирилл тоже ходил смотреть. Черепа были не русские. Дурень выставил их на край, а потом расколотил палкой. Внутри ничего особого, тот же самый крупнозернистый рыжий песок. Местный песок, не чужой. Интересно, что других костей в яме не оказалось, как и то странновато, что голов было четыре, а не три. Факт, не русские головы.

   Как всегда по весне мальчишки собирали и приносили стреляные гильзы войны, которая только должна произойти. Той, в которой должны были погибнуть...

   Примет много, а все вместе собрать, ничего путного не сходится. Ни плохого, ни хорошего. Обыкновенные приметы - весенние.