Адольф Гитлер (Том 2) - Иоахим Фест

«9 января 1932 года. Всеобщее смятение. Все гадают: что же сделает фюрер? Вот кое-кто удивится! — 19 января 1932 года. Обговорил с фюрером вопрос о выдвижении его кандидатуры на пост рейхспрезидента. Доложил о своих переговорах. Решение ещё не принято. Я очень настойчиво выступаю за его собственную кандидатуру. Если говорить серьёзно, теперь, пожалуй, и нет других вариантов. Мы просчитали все с цифрами в руках. — 21 января. В этой ситуации нам не остаётся ничего иного, как выставить собственного кандидата. Борьба тяжёлая и напряжённая, но нужно пройти и через неё. — 25 января. Вся партия дрожит от боевого нетерпения — 27 января. За или против Гинденбурга — такая предвыборная формула теперь, очевидно, неизбежна. Мы должны, наконец, открыто назвать своего кандидата. — 29 января. Заседает комитет Гинденбурга. Нам придётся выложить карты на стол. — 31 января. Фюрер примет решение в среду. Каким оно будет, сомневаться не приходится. — 2 февраля. Аргументы в пользу кандидатуры фюрера настолько убедительны, что ни о чём другом больше и речи быть не может… Днём долго совещался с фюрером. Он излагает свой взгляд на президентские выборы. Он решился выставить свою кандидатуру. Но сначала нужно выяснить, что происходит на противоположной стороне. Тут решающее значение имеет СДПГ. Затем о нашем решении будет оповещена общественность. Чрезвычайно тягостная борьба, но через это надо пройти. Фюрер делает свои ходы в этой партии без всякой спешки и с ясной головой. — 3 февраля. Гауляйтеры ждут опубликования решения о кандидатуре на пост президента. Ждут напрасно. Тут идёт игра в шахматы, а в этих случаях никто не говорит, каким будет его следующий ход… Партия вся — сплошное беспокойство и напряжённое ожидание, тем не менее, пока царит молчание… Фюрер в часы досуга занимается планами строительства нового партийного дома и гигантской перестройки имперской столицы. Проекты у него совершенно готовы, и не устаёшь удивляться, в каком количестве вопросов он разбирается как специалист. Ночью ко мне зашли многие верные, старые товарищи по партии. Они подавлены, так как все ещё ничего не знают о решении. Их беспокоит, что фюрер слишком долго тянет. — 9 февраля. По-прежнему неопределённость. — 10 февраля. На улице трескучий мороз. В ясном воздухе носятся ясные решения. Ждать их остаётся уже недолго. — 12 февраля. Просчитал вместе с фюрером в „Кайзерхоф“ ещё раз все цифры. Риск есть, но на него надо идти. Итак, решение принято… Фюрер снова в Мюнхене. Опубликование решения откладывается на несколько дней. — 13 февраля. На этой неделе должно быть публично объявлено о решении по вопросу о президентских выборах. — 15 февраля. Теперь нам уже нет нужды скрывать решение. — 16 февраля. Работаю так, словно предвыборная борьба уже идёт. Это создаёт известные затруднения, так как фюрер официально ещё не назван кандидатом. — 19 февраля. У фюрера в „Кайзерхофе“. Долгий разговор с глазу на глаз. Решение принято. — 21 февраля. Вечное ожидание почти изматывает».

На следующий вечер Геббельс назначил общее собрание в берлинском Дворце спорта. Это была его первое появление с тех пор, как 25 января был снят запрет на публичные выступления. Между тем срок выборов приблизился на целых три недели, а Гитлер все медлил. Днём Геббельс отправился в «Кайзерхоф», чтобы изложить основные тезисы своей предстоящей речи. Заговорив о проблеме кандидатуры, он вдруг услышал долгожданное разрешение объявить о том, что Гитлер принял решение. «Слава Богу!» — записывает Геббельс в дневнике и продолжает:

«Дворец спорта переполнен. Общее собрание членов партии Западного, Восточного и Северного районов. Бурная овация сразу же в начале собрания. Когда я после часовой вступительной речи открыто объявляю о кандидатуре фюрера, на целых 10 минут разражается буря воодушевления и восторга. Люди встают, ликуют и выкрикивают приветствия фюреру. Кажется, вот-вот обрушится потолок. Грандиозная картина. Это действительно движение, которое не может не победить. В зале — неописуемая атмосфера упоения и экстаза. Поздно вечером фюрер ещё раз позвонил мне. Я доложил ему обо всём, и он ещё зашёл к нам домой. Он рад, что объявление о его кандидатуре произвело такой эффект. Он был и остаётся все же нашим фюрером»[234].

Последнее предложение выдаёт сомнения, которые Геббельс совершенно очевидно испытывал в течение последних недель, видя слабость Гитлера как руководителя. Но если этот эпизод — одно из ярчайших свидетельств флегматичности и нерешительности Гитлера, то не менее характерна и та внезапная, можно сказать, с места в карьер начатая бурная, энергичная деятельность, которую он, приняв решение, развил в предвыборной кампании. 26 февраля на церемонии в отеле «Кайзерхоф» он позволил назначить себя на неделю регирунгсратом Брауншвейга и тем самым получил немецкое гражданство. Днём позже он восклицал во дворце спорта, обращаясь к своим противникам: «Я знаю ваш девиз! Вы говорите: „Мы останемся у власти любой ценой“, а я говорю вам: мы свергнем вас в любом случае!.. Я счастлив, что сейчас могу биться рядом с моими товарищами — в прямом и переносном смысле слова». Потом он ответил на слова берлинского полицай-президента Гжезински, который ещё раньше пригрозил выгнать его арапником из Германии: «Вы сколько угодно можете грозить мне собачьей плёткой. Мы ещё посмотрим, будет ли она у Вас в руках, когда эта борьба закончится». Одновременно он попытался как-то уклониться от противостояния с Гинденбургом, навязанного ему Брюнингом, и заговорил о том, что чувствует себя обязанным сказать генерал-фельдмаршалу, чьё «имя останется для немецкого народа именем вождя великой борьбы»: «Старик, мы слишком чтим тебя, чтобы позволить людям, которых мы стремимся уничтожить, говорить от твоего лица. И как бы мы ни сожалели — но ты должен отойти в сторону, ибо они хотят борьбы, и мы тоже её желаем»[235]. Вне себя от счастья, Геббельс записал в дневнике: фюрер «снова на высоте положения».

Все это показало, насколько Гитлер и национал-социалисты уже захватили политическую сцену. Настоящая предвыборная борьба началась только теперь, хотя уже давно трое конкурентов противостояли друг другу: Гинденбург, кандидат коммунистов Эрнст Тельман и кандидат радикальных буржуазных правых Теодор Дюстерберг. И опять национал-социалисты не стеснялись применять грубую, все опрокидывающую силу. Внезапно развернувшаяся деятельность по организации собраний свидетельствовала не только о более полной партийной кассе, но и о все более густой сети агитаторских опорных пунктов. Ещё в феврале Геббельс перевёл руководство партийной пропагандой в Берлин и предсказал предвыборную борьбу, «какой ещё не знал мир». Мобилизована была вся ораторская элита партии. Гитлер сам с 1-го по 11 марта объездил на автомобиле всю Германию и, как утверждалось, выступил в общей сложности перед 500 тысячами слушателей. Этому «демагогу крупнейшего масштаба» помогала, как он и требовал, «армия подстрекателей, которая разжигала страсти и без того измученного народа»[236]. Изощрённость и изобретательность этих людей, впервые применивших и современные технические средства, снова дали им громадное преимущество над соперниками. Так, рассылалась пластинка, изготовленная в 50 тыс. экземплярах, снимались озвученные ролики, которые навязывались владельцам кинотеатров в качестве вступления к основным фильмам. Был издан специальный иллюстрированный журнал, началась, как выражался Геббельс, война плакатов и знамён, так что целые города или кварталы за одну ночь окрашивались в кричащий, кровавый цвет. Целыми днями по улицам разъезжали грузовики, часто колоннами, под развевающимися знамёнами стояли, опустив ремни касок под подбородок, подразделения СА, пели или кричали «Германия, пробудись!» Этот грохочущий пропагандистский поход вскоре создал внутри партии — как следствие самовнушения — настолько победное настроение, что Гиммлер вынужден был издать предписание, ограничивающее употребление алкоголя во время победных празднеств СС[237].