Австралоиды живут в Индии - Людмила Шапошникова

— Это там, за поворотом, шумит Нейяр. Теперь река обмелела, а во время дождливого сезона мы бы могли проехать по ней на лодке и попасть прямо к каникарам. Здесь есть где-то тропа. Если вы ее не найдете, держитесь берега реки. Вода в ней все время шумит, и вы не собьетесь. А я поехал.

Раман спрыгнул в лодку, дернул ручку мотора и с треском удалился. Снова вокруг установилась первозданная тишина.

— Высадка на необитаемый остров состоялась, — констатировал господин Кришнан.

— Теперь остается только решить, кто Робинзон, а кто Пятница, — продолжила я.

— Робинзонов два. Пятниц найдем целую деревню, ― самоуверенно сказал господин Кришнан.

Мы спустились с валуна и вошли в заросли высокой травы. Она стояла плотной стеной, и, для того чтобы пройти эту стену, нам пришлось раздвигать траву руками. Метрах в ста от берега нам удалось найти еле заметную тропинку, которая вела в лесные заросли. В лесу, душном и полном испарений, было сумрачно. Гигантские деревья стояли плотными рядами. Их ветви мешали нам идти. Местами лианы свешивались прямо на тропу, и, когда мы их отводили, какие-то шипы и колючки цеплялись за одежду и царапали тело. А тропа уводила нас все дальше в глубь этого сумеречного леса. И казалось, что духоте и пряной влажности, поднимающейся от сырой и жирной земли, не будет конца.

Дышать становилось все труднее. Лес наваливался на нас, пытаясь прижать к земле и задушить там. Временами на тропе проступала зловонная красноватая жижа. Стайка зеленых попугаев, перелетая с дерева на дерево, с любопытством следила за нашим передвижением. На тропу вышла обезьяна, постояла и нехотя уступила нам дорогу. Миль через пять деревья стали редеть, отступили от тропы, и она теперь петляла в густой траве. В одном месте трава была сильно примята на довольно обширной площади. «Как будто стадо слонов ночевало», — подумала я, не подозревая о том, что это может иметь здесь буквальное значение.

— Посмотрите, — сказал господин Кришнан, — здесь ночевали слоны. Ночью эта тропа опасна.

— Я надеюсь, что мы дойдем до ночи?

— Как знать… — пожал плечами господин Кришнан.

И мы снова двинулись в путь, перебрасываясь короткими, скупыми фразами. Мы шли, казалось, в никуда. Никто из нас не знал, когда и чем это кончится. Наконец деревья расступились, стало светлее. Сквозь разорванные тучи проступило низкое предзакатное солнце. Господин Кришнан вдруг остановился и приложил палец к губам.

— Тсс… — прошипел он.

«Слоны? Тигры? Пантеры?» — пронеслось у меня в голове.

— Тсс, — повторил господин Кришнан еще раз, показывая куда-то вверх.

Я подняла голову и увидела на высоком дереве бамбуковую хижину. С дерева спускалась лестница, сплетенная из лиан.

— Кажется, пришли, — сказал господин Кришнан. — Это их хижина.

Метров через двести мы увидели лесистый пригорок, на котором стояла бамбуковая хижина. Стены хижины не доходили до крыши, и поэтому она производила впечатление чего-то легковесного, временного. Внизу под пригорком шумела река, по которой мы ориентировались в пути. На пригорке между деревьями были разбросаны клочки тапиоковых полей. И на этих деревьях тоже были хижины. Теперь я была уверена, что мы дошли. Но вокруг было пустынно. И только около хижины на пригорке бродили козы, и между ними носилась маленькая поджарая собака. Собака почему-то нас не почуяла, и мы стали подниматься на пригорок. Вдруг рядом в кустах что-то зашуршало. Мы остановились. Из кустов на нас, не мигая, смотрели три пары пораженных мальчишеских глаз. Старшему мальчику было лет двенадцать, младшему — не больше пяти. Все трое были вооружены луками. Мальчишки, казалось, приросли к земле, не в силах сдвинуться с места.

— Вы кто? — спросила я.

Все дружно молчали.

— Кто вы? — повторил Кришнан.

Мальчишки усиленно сопели, но молчали. И неожиданно младший взревел. Как сирена. Сначала тонко и протяжно. Потом перешел на басовые ноты и кончил всплеском самого горестного плача. Все растерялись. И мальчишки и мы.

— Где твоя мать? — спросила я малыша.

Он, продолжая плакать, махнул рукой в сторону хижины, стоявшей на пригорке.

— Идем! — и я взяла младшего за руку.

К моему удивлению, он не стал вырываться. Потихоньку поскуливая и всхлипывая, он покорно пошел со мной. Когда мы подошли к хижине, из нее вышла женщина с густой гривой вьющихся волос и обнаженной грудью. В руках женщина держала глиняный горшок. Увидев сына со мной, она замерла, выпустила горшок из рук и глазами, полными ужаса, уставилась на меня.

— Здравствуйте, — сказала я.

Но женщина стала пятиться к хижине, продолжая безмолвно смотреть на меня.

— Эй, амма! — позвал ее Кришнан. — Она — не дух, она человек. Не бойся. Мы пришли в гости.

Женщина обессиленно опустилась на землю и тихо спросила:

— Разве люди бывают такие белые? Разве у людей бывают светлые глаза?

— Ой, амма! — засмеялся господин Кришнан. — Люди бывают даже красные и желтые. Не то что белые.

— Первый раз слышу, — печально покачала головой женщина. — А ты правду говоришь, пришелец?

Пришелец поклялся, что правду.

— Ладно, — как-то обреченно согласилась она. — Раз пришли, будете гостями.

В мою сторону ей смотреть не хотелось. Я положила перед женщиной и детьми конфеты в пестрых бумажках.

Младший сразу потянулся к ним, но женщина шлепнула его по руке и отодвинула конфеты.

— Ешь, — сказала я.

— Я не знаю, что это такое, — женщина упрямо покачала головой. — Первый раз вижу.

— Смотри, — сказал господин Кришнан и бросил в рот конфету. — Видишь, я ее съел. Не отравился и не умер.

Женщина осторожно развернула конфету. Долго смотрела на нее и с тяжким вздохом приговоренной жертвы положила в рот. И выражение печальной обреченности в ее глазах сменилось удивлением, а удивление радостью неожиданного открытия.

— Ишь ты! — сказала она. — Вкусно, как мед.

И, повернувшись ко мне, спросила:

— Ты где взяла это?

— Там, за большим озером, — махнула я рукой.

— Там всем дают? — живо поинтересовалась женщина.

— Нет, не всем. Только за деньги.

— За деньги? — задумалась она. — А что это такое?

Я положила перед ней несколько монеток.

— Красивые… — она осторожно прикоснулась к монеткам.

— А их где дают?

— Там же, — сказала я.

Женщина примерила серебряную монетку к груди и еще раз сказала:

— Красивые. Можно ожерелье сделать.

— Ну возьми и сделай.

Женщина сгребла монетки в горсть и, еще не веря своему счастью, переспросила:

— Ты разрешаешь? Я сделаю, да?

Так с помощью конфет и монеток я из мира белых духов перекочевала в мир людей.

Женщину звали Айрави, а деревня называлась Айранкаль. В деревне было тридцать хижин, разбросанных далеко друг от друга по джунглям у горной реки. Хижина на пригорке была «дневная». Ночью все уходят спать на деревья. А в хижине остаются только те, кто отгоняет ночью диких слонов. Слоны приходят в деревню, вытаптывают тапиоковые поля и нападают на людей. Слонов отпугивают криками и огнем. Иногда в деревню приходят тигры и пантеры. Поэтому лучше всего спать на дереве.

Айрави объяснила, что все каникары сейчас в лесу, но скоро вернутся, так как солнце уже садится. В лесу после захода солнца оставаться нельзя.

Потом вернулись люди из леса. Они шли вереницей. Женщины, дети, мужчины. Они несли корзины с накопанными за день кореньями, связки дров, дикие ягоды в узелочках и подстреленных лесных крыс.

Пришел вождь деревни Сиданкани. Коренастый, сильный, с лицом, изуродованным шрамами. Вождь тоже удивился. Но ничем не выдал своего удивления. Айрави хлопотала около очага. В горшке на очаге варились длинные оранжевые корни «нуру». Когда корни были готовы, Сиданкани пригласил к горшку гостей, и мы повели с ним степенную беседу.

На джунгли и тапиоковые поля постепенно наползали сумерки. Потом они сменились темнотой. От реки и земли поднималась промозглая сырость. Взошла яркая луна и осветила хижины, листья пальм и деревьев и дальний горный хребет.

— Амма, — сказал вождь, — ночью внизу оставаться опасно. Я отведу тебя в хижину на дереве. Там тебе будет спокойно.

Я была слишком уставшей и поэтому, наверно, согласилась. Мы подошли к дереву, с которого спускалась бамбуковая лестница. В высокой кроне угадывалось какое-то сооружение. Поднявшись по лестнице, в которой было не менее тридцати метров, я оказалась в хижине с бамбуковым полом и такими же стенами. Тут, наверху, свободно разгуливал ветер, проникая сквозь щели стен и неплотно пригнанную крышу. Я завернулась в плащ и улеглась на полу. Наверно, я сразу заснула. Я не знала, сколько я проспала. Проснулась я от пронизывающего холода. И не сразу смогла понять, где нахожусь. Пол хижины раскачивался подо мной, как палуба корабля. Бамбуковые бревна, связанные лианами, скрипели и стонали. Совсем близко над головой шумела крона дерева. «Ну да, — вспомнила я, — я же в хижине на дереве».