Магия возможных действий - Ярослав Коваль

А значит, нельзя было действовать прямо, следовало придумать какой-то обходной путь. Чтобы убрать с дороги камень, его можно толкать, пока не лопнут жилы — а можно сделать длинный подкоп, по которому валуи сам откатится в сторону, и останется только засыпать яму. Времени на изысканные хитрости у чародейки не было, да и настроения изощряться — тоже. Но она рассчитывала отыскать какой-нибудь более или менее подходящий способ справиться с сопротивлением линий магической напряженности, иначе не стала бы и браться.

Краем сознания девушка осознавала, что со стороны ее действия, должно быть, производят странное впечатление. То ли танец, то ли занятие аэробикой, то ли попытка стряхнуть муравьев — все нелепо, неритмично, алогично до ужаса. Конечно, определенный ритм в ее действиях был, но уловить его смог бы только тот, кто сейчас был бы созвучен энергии сразу трех источников. Как она.

У энергетических каналов оказался свой пульс и своя жизнь, и определенным образом упорядоченное взаимодействие. Каин дел уже не боялась за себя и свое тело (что уж поделаешь, раз решение принято, работа должна быть выполнена и жалеть себя поздно), поэтому без колебаний погружалась в самое средоточие энергии, поражаясь тому, насколько мощна эта система трех областей магической напряженности. Собственно, до сего момента полной ее силы не мог ощутить ни один из трех создателей источников. Для этого нужно было почувствовать одновременно все три.

«Мы еще плохо знаем всю эту механику, — подумала девушка. — Право, и для общего развития энергетики планеты было б куда лучше, если б мы пока не слишком-то сильно вмешивались в естественные процессы». Несколько мгновений ей казалось, будто она нырнула в кровеносную систему мира и всем своим существом ощущает пульсацию его сердца. Казалось, вокруг столько энергии, сколько нужно для создания целой новой вселенной. Здесь невозможно было выжить обычному, даже подготовленному человеческому существу, однако чародейка продолжала видеть, слышать, обонять и осязать, и даже вкус ветра, казалось, разбирала.

Системы искусственно упорядоченных областей магической напряженности напоминали остановленный баррикадой сель. Кайндел дотянулась, убрала несколько камушков из основания искусственно созданной чародеями баррикады, и та перестала существовать…

Она пришла в себя в тот же самый миг, как потеряла сознание, и только после «пробуждения» осознала, что ее способность чувствовать на какое-то время дала сбой. Алан терпеливо теребил ее, шлепал по щекам, пальцами оттягивал веки, мял подушечки пальцев рук и приговаривал:

— Не уплывай… Слышишь? Не уплывай. Э-эй, Аэда!

Она попыталась сконцентрировать на нем взгляд и почувствовала, что глаза неудержимо закатываются.

— Э-эй! Куда?! Стой! Не уплывай! Держись! Ты слышишь меня?… Открой глаза, сейчас же!

Он оттянул ей веки, и смотреть пришлось. В глубине души девушка понимала, что если сейчас потеряет сознание или уснет — все равно — то в этот мир уже не вернется, а если и вернется, то не в этой жизни. Правда, ей все это было безразлично, по-настоящему хотелось только одного — чтоб от нее наконец отвязались. Вместе с тем она испытывала смутное ощущение смертельной опасности, которая угрожает ей, если ее сейчас оставят в покое, что являло саму суть противоречивости человеческой натуры. Все это затрудняло чародейке понимание того, что происходит, почему происходит, зачем происходит и как вести себя дальше.

Ей захотелось, чтоб ои взял ее под мышки и поволок куда-нибудь — тогда ничто не помешает ей с облегчением отключиться. Но Алан словно догадывался о ее хитрости и продолжал теребить, причем изобретательно. Он словно чувствовал, когда очередной раздражитель перестает действовать, когда неприятные ощущения сглаживаются, и менял тактику — то принимался хлопать ее по ушам, то за волосы дергал, а потом отколол откуда-то английскую булавку и начал покалывать кончики ее пальцев.

Все это доходило до девушки с задержкой, но все-таки доходило. Просто терпеть не помогало, тогда она стала пытаться отодвигать руки, отворачиваться, а потом простонала на выдохе:

— Отста-ань!

— Ага, оживаешь! — обрадовался он. — Давай-давай… Алло! Смотри на меня! Уже можешь? Смотри!

— Меня от твоей рожи скоро начнет тошнить…

— Пусть тошнит. Это будет означать, что ты уже совсем оклемалась. Слышишь? Хорошо… Давай, вставай. Понимаю, что трудно. Вставай! Вертикально умирать труднее. Понимаю, что идти не можешь. И не надо. Главное держись на ногах, а остальное я сделаю сам. Ну давай, давай…

— Аспид…

— Ругайся, ругайся. Еще какие ругательства знаешь? Давай, ругайся!

— Садист…

— Не то слово. Подлинный садист. Давай, иди! Я тебя все равно заставлю, даже если придется пинками гнать. Ну!..

Конечно, идти она не могла, лишь безжизненно висела на его плече и пыталась двигать ногами. По большей части безуспешно. Боли Кайндел не ощущала, поэтому ей было все равно, что ступни, а иногда и колени проволакиваются по камням. Правда, шевелиться все равно приходилось, а в этой ситуации умирать и даже падать в обморок затруднительно. Когда Алан сволок ее со скалы, она уже настолько пришла в себя, что он рискнул оставить ее одну, чтоб отбежать к костерку.

На костре Лети что-то сосредоточенно готовила в небольшом котелке. Большой деревянной ложкой Пепел немного отчерпал оттуда в круглую керамическую пиалу и подбежал к лежащей неподалеку девушке. Поднес к ее губам.

— Глотнешь?

Курсантка обожгла губы и немного пришла в себя.

Первое, что она поняла — уже поздний вечер или даже ночь, это не в глазах темно, это небо поблекло, лес превратился в могучий монолит всех оттенков черного, серого и темно-темно-кобальтового, белесыми полосами подернулась вода у берегов. Костер был единственной яркой искрой, но и его придавило величавое спокойствие ночи. Он скорее был намеком на свет, нежели настоящим источником света.

Последней к Кайндел вернулась способность ощущать вкус. Оказывается, похлебка, которую она попробовала, была мясной.

— Что со мной? — пробормотала она.

— Ты жива, и это главное. Ты хоть как-нибудь себя ощущаешь?

— Почти никак.

— Зрение есть? Слух есть, я это понял. Дымок чувствуешь?

— Не-е…

— Лети, нашатырь есть?

— У меня есть, — послышался голос Романа. Через несколько мгновений неприятная, но относительно терпимая вонь вовремя не вынесенного кошачьего туалета ударила в переносицу чародейки, и этот удар слегка прояснил ее сознание.

— Ага, ощущаешь. Хорошо. Еще бульону попей.

— Он мясной.

— Правильно. Молодец. Еще глоточек… Ну что ж… Будем надеяться на лучшее… Тут только надеяться остается. — Алан наклонился к ней, посмотрел в глаза. — В том числе и на то, что ОСН действительно оценит твои усилия. И должным образом отблагодарит тебя.

— А как мне благодарить тебя? — выдохнула она. Почему-то желание сказать это было настолько неодолимым, что даже и силы как-то сразу нашлись. — Как отблагодарить за то… что ты когда-то показал мне… что мир — не такое дерьмо… как я думала… что мир… может быть хорош…

Мужчина несколько мгновений молчал, и ей даже показалось, что глаза его заблестели ярче, чем раньше. Но это, конечно, скорее всего был просто обман зрения.

— Ладно тебе, сестренка, — проговорил он хрипловато. — Ты как вообще?

Кайндел приходила в себя с большим трудом, медленно, но верно. Постепенно она начала ощущать, что лежит на чем-то колком, неудобном, и через несколько минут набралась сил попросить переложить ее поудобнее. Алан устроил ее на своей расстеленной куртке. Еще через несколько минут он сумел убедить ее допить бульон. Лети поглядывала на подругу с сочувствием, но от костра не отходила. Вскоре до курсантки добрался и запах дыма, смешанный с ароматом варящегося мяса. Дело потихоньку налаживалось.

— Можно еще грибов покидать в суп, — сказал Роман.

— Грибы — в мае?!

— Ну как же! Сморчки. Я набрал немного…

— А ты уверен, что они нормальные? Эти грибы особенно охотно вбирают в себя всякую гадость…

— Какая может быть гадость в этих краях, где по необходимости снова начали ездить на лошадях?! Тут даже линии электропередачи не действуют!

— Откуда знаешь, что не действуют?

— Те, которые действуют, гудят.

— Ну не всегда, не всегда…

— Хватит вам ссориться, — миролюбиво пробормотала иномирянка. — Грибы хорошие, не ядовитые. Сейчас накрошу их в суп, получится какая-никакая, но похлебка.

— Она и так хороша, — заметил Пепел, запуская ложку в котелок. — Всегда любил крольчатину.

— Откуда у вас котел? — простонала девушка.

— А, в себя приходишь! Хорошо… Это Роман Батькович смотался до ближайшего фермерского хозяйства, выпросил там.