Лучше, чем идеально (ЛП) - Симона Элькелес

Дотянувшись, я переворачиваю ценник. Платье стоит семьсот долларов. Весь мой гардероб не дотягивает до отметки в семь сотен долларов, и у меня даже нет туфлей на шпильках. У меня не было возможности носить столь дорогое платье и туфли на таких высоких каблуках.

Я прикасаюсь к шелковой ткани платья. Я ни разу в жизни не чувствовала ничего столь же мягкого, и поэтому я задаюсь вопросом, как оно будет ощущаться на моей коже. Мое полотенце падает, я прижимаю платье к телу и смотрюсь в зеркало. Воодушевленная тем, что никто не видит, я расстегиваю молнию и одеваю его. Я воображаю себя принцессой и как будто это платье одно из многих в моем гардеробе дизайнерской одежды.

Я смотрю в зеркало и не узнаю себя. Платье очерчивает мои изгибы и грудь, обхватывая материалом так, что они приподнимаются, образуя большую ложбинку, чем я привыкла. Это делает меня сексуальной и даже, смею думать, впечатляющей.

Дерек обвинил мне я в том, что я здесь, потому что мне не хватало его. Это правда, я много о нем думала. Мысли о нем вторгались в мой разум. Я хотела, чтобы они исчезли. Каждый раз, когда я нуждалась в поддержке, я думала о его словах. Каждый раз, когда я чувствовала себя одинокой, я думала о том, как мы целовались, и как он улыбался мне.

Одаренный квотербек.

Дерек может спасти нашу команду. Он сказал, что больше не играет. Неужели он даже не размышляет о том, чтобы снова принимать мяч? Если бы я смогла бы влюбить его в себя, он мог бы изменить свое мнение и присоединиться к команде Фримонта? Я смотрю на себя в зеркало, а затем на туфли.

Есть только один способ это выяснить. 

Глава 45

Дерек 

Бабушка, мелькавшая вокруг словно бабочка, игнорирует меня. Я уже три раза пытался привлечь ее внимание с тех пор, как оставил ее в библиотеке вместе с Эштин. Я знаю, что Эштин не ушла, потому что все время не свожу глаз с входной двери.

В конце концов, я нагоняю бабушку, когда она огибает угол на пути в столовую.

— Где она? — спрашиваю я.

Бабушка кладет свою руку мне на грудь.

— Ты напугал меня. Не стоит так подкрадываться к пожилым леди. Ты мог стать причиной сердечного приступа.

— У тебя отличное сердце. Где Эштин?

— Ты имеешь в виду ту несчастную девушку, которая одета как мальчишка?

Я киваю.

— Угу.

— Ту, которую ты называл Лапулей?

— Лапочкой.

— Ох, ведь правда, — она смахивает воображаемую пушинку с моего пиджака и вновь застегивает все пуговицы на рубашке. — Ты... Дерек. Прямо как твоя мама в этом возрасте.

— Если ты думаешь то, о чем думаю я, то ты ошибаешься.

— Тогда ты не будешь возражать, что я предложила Лапочке остаться на ночь.

Я не хочу, чтобы Эштин находилась рядом с бабушкой. Она что-то замышляет. Эта женщина рассчитывает и продумывает каждый свой шаг. Она неспроста была столь любезна к Эштин, что пригласила ее остаться на ночь. Я могу сказать по блеску в ее глазах, что она хочет получить от Эштин информацию — информацию о нас. Это так же опасно, как и разбалтывать секреты врагу.

— Я отвезу ее назад в общежитие, — говорю я ей.

Она взмахивает рукой.

— Не говори ерунды. Было бы дурным тоном отправить несчастную девушку в комнату общежития с сомнительными удобствами, когда здесь у нас более чем достаточно места.

Вот, черт! Это бесполезно обсуждать, поскольку совершенно очевидно, что мне не победить в этом споре.

— Где она?

— В одной из гостевых комнат. Я предоставила ей платье, чтобы она его одела. Она не может присутствовать ни на одной из моих вечеринок одетая в грязный свитер и шорты. Благослови господь ее сердце.

Ох, нет. Ей снова надо было говорить «благослови господь ее сердце»? Эти слова в Техасе подобны заряженному ружью — фраза может быть оскорблением или ласковым обращением, в зависимости от тона и цели.

— Не лезь в мои дела, бабуля.

— Что это за дела такие, Дерек? — когда я не отвечаю, она похлопывает меня по груди в покровительственной манере. — Не называй меня больше бабулей. Просто помни, что ты джентльмен, коим и должен быть хозяин Уортингтона.

— Я — Фицпатрик.

Она приподнимает брови, уходя.

— Благослови господь твое сердце.

Я поднимаю глаза вверх, интересно, мама сейчас радуется своим стараниям или проклинает тот день, когда написала письмо бабушке.

Я начинаю болтать с кучкой парней, одновременно осматриваясь, интересно, скоро ли появится Эштин. Мне известно только, что она заперлась наверху и не спускается. Тут, безусловно, не ее место — девушки здесь расфуфырены и любят все преувеличивать, а парни надели улыбки и костюмы. Если бы это была борьба в грязи, она, вероятно, запрыгнула на ринг прямо сейчас.

Мой взгляд цепляется за что-то белое на лестнице.

Стоп.

Это Эштин в коротком белом платье, которое плотно облегает ее фигуру, и в ярко-красных туфлях на шпильке, которые демонстрируют ее длинные ноги. Я застываю на месте и не могу отвести от нее глаз. Она привлекает внимание моей бабушки, которая кивает ей.

— Кто это? — спрашивает один из парней.

— Никогда раньше ее не видел, — отвечает другой.

Парень, который представился мне, как Орен, тихо присвистывает.

— Черт, она горяча. Я требую приоритетное право выбора.

Никто не заявит никакие права на Эштин, если мне есть что сказать. Без колебаний я подхожу к ней. Верх ее сливочно-белой груди вытолкнут платьем, соблазняя каждого парня в этом помещении, а секси-туфли открывают огромный простор для фантазии.

— Что на тебе надето? — спрашиваю я более жестким тоном, чем собирался.

— Тебе нравится? — она медленно поворачивается кругом, давая мне и всем наблюдающим парням полный обзор. Она почти спотыкается на своих каблуках и хватает меня за руку, чтобы не упасть. — Твоя бабушка позволила мне позаимствовать его. И туфли тоже. Разве не круто?

— Мне ты больше нравилась в футбольном свитере, — бормочу я.

— Почему?

— Потому что это ты.

— Может, это тоже я, — она кивает в сторону буфета. — Я проголодалась. Как ты знаешь, тренироваться весь день — это тяжкий труд.

— Да, я знаю. Тебе не хотелось бы вернуться обратно в общежитие?

— Пытаешься избавиться от меня? — она рассеяно берет печенье и начинает его есть.

— Нет. Я пытаюсь уберечь тебя от посягательств местных парней.

— Зачем ты это делаешь? — она кусает печенье. И еще. И еще. Затем облизывает глазурь с губ. Если ее цель свести меня с ума, то это ей чертовски удается.

— Потому что я... забочусь о тебе, — говорю ей я.