Астральные битвы Второй Мировой - Иван Афанасьев

Сейчас они объединились, чтобы убить Густава Кроткого. Пусть. В присутствии доктора алхимии Раунбах всегда ощущал какой-то животный страх. Страх почти мистический, ибо Густав Фрицу доверял и никогда не старался запугать. Фриц боялся не намерений Кроткого, он боялся той силы, что в нем пряталась.

Эти двое, на переднем сидении, Фрицу не доверяли. Они согласились оставить ему жизнь — как капитулировавшему врагу — при условии, что он проведет их в убежище алхимика. Швед, как оказалось, прекрасно говорящий по-немецки, так и сказал:

— Попытаешься уклониться, даже в мыслях, — убьем без предупреждения. Ты имеешь представление не более чем о трети наших возможностей.

Сказал, и с безразличием отвернулся. Да и зачем ему на Фрица смотреть, если он его мысли способен прочесть за десятки километров. Если потребуется, он в мозги Фрицу любую мысль засунет. И Фриц ее исполнит, с радостью и прилежанием. Но этого швед не делал. Тополь же вообще Раунбаха не замечал, как будто в машине не он присутствовал, а, скажем, щетка для чистки обуви валялась на заднем сиденье.

Чех говорил с Набаевым на его родном языке и вечно насупленный болгарин прямо расцветал. Чех поздоровался с Еленой на польском языке, и женщина смущенно, но с удовольствием ему ответила. С Мирчей Тополь говорил по-русски. И только к Йоханнссену он не обратился ни разу. Для общения им не требовались слова.

Когда группа Раунбаха выезжала на задания, заставы и проверки документов они проходили с помощью гипнотизеров. Сейчас за рулем был Тополь, и их машину просто никто не замечал. Они и получили ее совершенно непонятным путем: в условленное время на шоссе остановилась машина, роскошный мерседес, вышедший из машины эсэсовец раскрыл дверцу перед Еленой и отдал честь Тополю. Они сели и поехали, оставив эсэсовца на дороге.

Но эти двое, превосходящие все, о чем имел представление Раунбах, презиравшие его, подчинившие его своей воле; эти двое не вызывали у Фрица чувства животного страха. Лучше они, чем Густав Кроткий. Лучше жизнь в Швеции с Еленой и ребенком, его ребенком, чем служение обреченному Третьему Рейху.

Машина затормозила возле одного из многоэтажных домов. Тополь впервые заговорил по-немецки:

— Госпожа Елена, Мирча, Христо — идите за мной. Переночуете у одной тихой старушки. Утром мы заедем за вами. На всякий случай возьмите все же паспорта. Фриц, они у тебя?

Раунбах кивнул и полез в карманы плаща. Странным образом обращение к нему Тополя, да еще на немецком языке, его успокоило. Отдавая паспорт Елене, он нежно сжал ее руку, и женщина тихо успокоила его:

— Со мной все будет хорошо.

Вскоре Тополь вернулся. Завел мотор, ни слова ни говоря, поехал в темноту. Фриц быстро потерял ориентацию. Возле развалин они вынуждены были остановиться. Повернувшись назад, чех негромко произнес:

— Прошлой ночью английские бомбардировщики сбросили на электростанцию бомбы. Они перекопали все вокруг, но ни одна бомба на территорию электростанции не попала. Они отводились в сторону умелой рукой. Дальше машина не пройдет, нам придется карабкаться через руины. Запоминай дорогу, Фриц. Ты проведешь нас только через проходную, а там у тебя сильно заболит нога. Так сильно, что ты ни о чем постороннем думать не сможешь. Когда она перестанет болеть — возвращайся к машине. Жди нас не больше часа. Не придем, поступишь по своему разумению.

Раунбах кивнул. Теперь становилось понятно, как именно они собирались добраться до доктора алхимии. Густав пропустит Раунбаха через проходную, и сразу потеряет с ним мысленную связь. Не слушать же ему, сопереживая, чужую боль! Фрицу оставалось лишь молиться всем богам, чтобы чертов швед быстрее добрался до Густава. Потому что, пока Кроткий жив, Тополь будет мучить его этой болью, чтобы скрыть от алхимика проникновение в его крепость врагов.

Обреченно вздохнув, он принялся карабкаться через горы кирпича и мусора. Тополь объяснил Фрицу не все, а ровно столько, чтобы их человек-ключ понимал свою задачу. На самом деле Павел Недрагов уже закрыл непроницаемой ментальной сетью сознание всех троих, пропуская только те ощущения Фрица, которые отражали его путь сквозь обломки и бомбовые воронки.

Кроткий, почувствовав приближение Раунбаха, опознав его, все же не мог влезть в сознание Фрица. Он понял лишь то, что группа Фрица погибла, что ее руководитель в панике, что он пришел за защитой и указаниями. Присутствия рядом с Фрицем Кондрахина и Недрагова доктор алхимии не ощутил. Поэтому он снял заклятия, сторожившие на проходной непрошеных гостей, и дал команду охране:

— Пропустить.

Привычное всесилие подвело Густава Кроткого. Охрана к тому моменту подчинялась уже другим людям. Густав получил от охраны подтверждение, что нужный человек вошел на территорию электростанции, и забыл о ней. К этому моменту охрана — вооруженный вахтер, двое явных часовых с винтовками и трое спрятанных в подсобных помещениях автоматчиков — вся охрана уже находилась в бессознательном состоянии. В помещении проходной без мыслей стоял совершенно белый от страха Раунбах, тупо глядя на лежащего навзничь вдоль стены вахтера.

В машинный зал входят двое, уверенно, не глядя по сторонам, идут по своим делам. Встретивший их рабочий, подчиненный Кроткому настолько, что стал просто продолжением тела алхимика, его глазами и ушами, видит незнакомцев. Он не успевает даже сфокусировать взор на том предмете, который вынимает из-за пазухи первый незнакомец, как вдруг его сердце останавливается. Рабочий падает замертво, а в то же мгновение в помещении проходной ногу Раунбаха вдруг пронзает дикая боль, от которой бывший руководитель группы валится на пол с истошным криком.

Густав получает два сигнала. Первый — это образ проникших на станцию незнакомцев. Только образ — ни места, ни облика. Чтобы разобраться, ему придется вчувствоваться в предсмертные переживания подчиненного ему рабочего. А второй сигнал — болевые ощущения Раунбаха, в которых, если немного разобраться, можно отыскать немало для Густава интересного.

Но алхимик не пытается разобраться ни с первым сигналом, ни со вторым. Нет в нем нужной дотошности, нет и мужества. Ведь, чтобы разбираться в переживаниях умирающего или страдающего, нужны или бесстрашие перед лицом смерти, или холодная жестокость истинного убийцы. Нет, Кроткий не такой. Он закрывает свое сознание, он отбрасывает уже увиденное, воспринятое, он просто действует по заранее подготовленной схеме.

Собрав всю силу, которой он владеет, доктор алхимии бьет по всему живому, что есть внутри электростанции. По всему сразу: мухам, крысам, собакам. По людям, которые ему подчинены. Только его кабинет избежал удара, потому что он и так закрыт от чужаков невидимыми смертоносными загородками. Всего искусства Густава Кроткого не хватило бы, чтобы создать такую защиту. Ее создал другой, Тот, к которому он иногда обращался за помощью.