Цепная лисица - Кира Иствуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты что, оглохла? Я же ясно сказал, что делать, — нетерпеливо бросил он и заковылял по коридору. Алек, наконец, рассмотрел кто его тащит, и принялся слабо, обморочно брыкаться.
— Н-но, как я пройду сквозь стену?
— Также как раньше! Иди!
Я кивнула, попятилась спиной, не сводя с Павла взгляда, подмечая испарину на лбу, вспухшие на шее росчерки вен, запавшие измождённые глаза. Точно такие бывали у моего отца наутро после бурной попойки. Койот — взлохмаченный и беспокойный, исподлобья следил за мной. Мне вдруг представилось, что если отвернусь хоть на миг, то место Павла снова займёт бездушная подделка, ничем не отличимая от оригинала. При этой мысли у меня свело желудок от страха, а сердце жалобно заныло.
Коридор казался слишком длинным, на моей памяти по правой стороне должна была располагаться как минимум одна дверь в аудиторию, на которую сейчас не было даже намека.
Я успела отойти всего на пару метров, когда, дребезжащий смех, отскакивая от стен коридора, заполнил пространство. Спину пробрал холодный озноб. Это смеялся двойник.
Теперь, когда чужая личина спала, я узнала в нём врага, про которого успела забыть. Запрокинув головы, Гиены гогатали сидя на полу, как ополоумевшие клоуны. Сиамские близнецы, навечно соединённые через руки. У правого брата глаза были кроваво-красные, у левого — голубые. Как и в ту ночь, они были одеты в потёртые байкерские куртки и джинсы с хромированными заклёпками. За двухголовым Эмоном мелькнуло лицо одного человека — испещрённое оспинами, с мутным, влажным взглядом разноцветных глаз и безжизненной, точно наспех пришитой улыбкой.
— Нильс, брат мой, кажется детки нас раскусили, — хихикал красноглазый брат, разевая клыкастую пасть.
— Это ты виноват, Жак. Ржал как конь после каждой фразы! — облизнулся второй.
— Не-е, твой непоседливый язык — вот кто настоящий виновник.
— А помоему Белоснежке понравилось. Вон, до сих пор плачет от удовольствия. Не переживай, будет тебе продолжение! — подмигнул он мне голубым глазом.
Моя рука непроизвольно дёрнулась к шее, к тому месту где, я не сомневалась, наливалась кровью уродливая метка.
Заметив мой порыв, братья заржали в голос. Павел скосил глаза, тоже уставившись на мою шею. А я, поверить только, нашла в себе силы покраснеть. Будто волноваться больше было не о чем!
Койот, словно устыдившись, перескочил взглядом на стены. Алек продолжал недвижимым грузом висеть на плече Павла, глаза его то и дело норовили закатиться и оборвать связь с реальностью.
Гиены поднялись, пружинисто оттолкнувшись передними лапами от пола. Судя по их насмешливо оскаленным мордам, они предвкушали забаву.
— Отпустите нас! — голос мой дрожал, губы не слушались, точно я заново училась говорить. — Вы совершаете ошибку! Преступление! — сказала уже твёрже. Павел сделал мне знак глазами, чтобы я двигалась к концу коридора. Неужели полагал, что я способна их бросить? Даже если от меня никакого толку, разве могу просто сбежать? Если потяну время, Павел что-нибудь да придумает. Кажется, он говорил, что Гиены — мастера иллюзий. И если вспомнить, мы улизнули, найдя в их наваждении слабую точку. Прошли сквозь стену…
— Вас накажут! — пошла я ва-банк. — Казнят! — как там, его… — Эмозор это просто так не спустит!
Гиены наклонили головы, якобы внимательно прислушиваясь:
— Что-что ты мяукнула? — сощурился красноглазый Жак.
Сжав кулаки, я отчаянно крикнула:
— У нас Узы. А значит, вы не имеете право нас трогать!
— Ах, простите великодушно, — глумливо раскланялись братья. — Мы не какие-то там уголовники, и если ошиблись, то конечно откланяемся и открытку вышлем с извинением. Вот только есть одна малюсенькая загвоздка, — они синхронно шагнули вперёд. Теперь нас разделяло меньше десяти шагов. — Вы так мило сюсюкали с Рыжим пёсиком. Та-ак неосторожно.
— Как неудачно для вас, что мы оказались рядом и всё слышали, — осклабился красноглазый. — Тебя растрогали их романтичные признания, а Нильс?
— Ещё бы! Едва слезу не пустил! Особенно, когда Рыжий Ромео стал ползать на коленях по полу! Думал, лисичка прямо там ему и отдастся. Жаль только, что это прямое доказательство лживости Уз, — Нильс похлопал по карману рваных джинс, из которого торчал телефон. — Улик достаточно. Закон переводит вас в рамки нелегалов. А значит теперь можно слопать не только Белоснежку, но и одного её серого гнома!
— Ну хватит болтать! Говорила тебе мамаша не играться с едой? Хочешь опять без обеда остаться?
— Извини, Нильс.
— Только на этот раз, Жак.
Гиены растянули пасти в мерзких ухмылках и двинулись к нам. Они шли вразвалочку, не торопясь, наслаждаясь нашим страхом.
Павел выругался сквозь зубы, опустил бессознательного Алека на землю и, наклонив голову, кинулся к ближайшей стене, словно собрался проломить её лбом. Но вдруг встал как вкопанный.
Краска стен и потолка неожиданно пошла волнами, запузырилась, вспенилась как кипящее молоко, и вдруг окрасилась в тёмно-красный, словно в краску плеснули густой крови. Сквозь бордовую пену живыми горельефами стали выступать полу-звериные морды. Они точно ломились из самой преисподни. Звери уставились на нас черными, пустыми глазницами. Косматый медведь, одноухий заяц, лошадь с серой, точно переваренное мясо, кожей, и множество других… Полумёртвые замученные создания, они смотрели со всех сторон, качая головами в единый такт.
Я понимала, что передо мной иллюзия, но моему скачущему пульсу и ватным ногам было на это плевать. Нос заполнил дух протухшей рыбы, от которого живот скручивали настойчивые рвотные спазмы. “Значит души тоже гниют?” — пронеслось у в голове прежде, чем очередной спазм едва не вывернул мой желудок наизнанку.
— Впечатляет, не правда ли? — хвастливо спросил красноглазый, обводя свободной рукой пространство. — Вы тоже скоро станете частью этой коллекции! Мы собирали её десять лет! Самое время отметить юбилей ещё двумя трофеями. И не надейтесь, что слепые людишки вам помогут. Для них иллюзия — привычное дело, они в ней живут в конце концов. Даже наступив в вашу кровь, решат, что вляпались в кетчуп, просто потому, что так думать спокойнее. Однако, не переживайте! Никакой крови! Потрошить будем только ваши души.
Медвежья голова в стене напротив Павла с рёвом разинула пасть и попыталась дотянуться до него зубами, но лишь впустую клацнула челюстью. Койот отшатнулся, хвосты его прижались к ноге от страха, а в зрачках отразилось красное марево стен.
— О, это мой любимец. Я зову его Вдовец, — ласково глядя на медведя, сказал голубоглазый Нильс, словно рассказывал о домашнем хомячке. — Прозрел в 41, после того как заснул за рулём. Он выжил, а вот вся семья погибла. Когда я кромсал его душу, он всё звал их и
