Чекисты. Книга первая - А. Лукин

Время от времени Коваленко открывал у себя новые отделы — то картины знаменитых художников, то старинных икон, начал поторговывать и редкими рукописями. Так что ничего удивительного не было в том, что однажды к нему явилась некая женщина и, представившись, как наследница старинного дворянского рода Шангирей, близкого к Лермонтовым, предложила ему несколько десятков подлинных писем поэта.

Удивительным было другое — то, что ответил ей хозяин магазина.

— Это большое богатство, — бережно поглаживая письма холеными пальцами, сказал барон, — настолько большое, что я бы не советовал вам продавать их сейчас. Повремените немного, милая. Валюта стабилизируется, тогда я дам вам за эти рукописи то, чего они стоят…

Ответ более чем странный для комиссионера, не брезгавшего ничем в погоне за прибылью. И узнай об этом гестаповцы, они бы внимательнее следили за тем, кто носил имя Коваленко. Но мягкие интеллигентные манеры барона, его происхождение, заверенное печатью с орлом и свастикой, поначалу ни у кого не вызывали подозрений. Что касается Максима и Марии Ильиничны, то для них барон фон Мантейфель был просто Алексеем — человеком, активно помогавшим нашей разведке. Мария Ильинична частенько бывала у него в магазине. Обычно хозяин, увидев ее в зале, радушно сияя улыбкой, проводил ее к себе в кабинет.

— Зачем сегодня пришла?

— Срочно нужна копирка.

Алексей лезет в стол за копиркой. В это время в кабинет входит немецкий офицер. Барон мягко улыбается, поднимаясь ему навстречу. Он бегло говорит по-немецки, расспрашивает о чем-то офицера, что-то советует. Оказывается, немец решил заказать себе кольцо с бриллиантом. И, проводив клиента с той же мягкой радушной улыбкой, говорит Марии Ильиничне:

— Одна сторона дела выполнена. Теперь приступим к другой… — И достает из стола пачку копирки.

Алексей был такой же “крышей”, как и Мария Ильинична, только более эффектной, и прикрывал он не Кудрю, а Митю Соболева, и не только прикрывал, но и обеспечивал его деньгами, оружием, связью и зачастую документами. Однако весной 1942 года неожиданно для всех барон был арестован гестапо. Арестовали его якобы за незаконную продажу золота. Правда, спустя десять дней он был освобожден. Но у Максима было такое правило: если человек побывал в гестапо, дел с ним больше не иметь. И это было верно, потому что за “бароном”, как оказалось потом, вели непрерывное наблюдение пять агентов гестапо и абвера. Вдобавок выяснилось, что радист “барона” также вызывался в гестапо. Пользоваться его рацией Кудре было нельзя.

Последняя ниточка, связывавшая его с Центром, порвалась.

И Максим решил идти в Москву. В попутчики он выбрал себе боевика Жоржа Дудкина — бывшего работника Киевского уголовного розыска, парня атлетического телосложения и отчаянной храбрости. Руководство группой на время отсутствия он передал своему помощнику Мите Соболеву — старому чекисту, работавшему в органах еще с 1918 года.

Он был готов ко всему и придумал хороший предлог на тот случай, если по дороге его схватят гестаповцы: Иван Кондратюк, сын священника из Мерефы, расстрелянного Советской властью, идет в Харьков, чтобы восстановить свои права на наследство. На базаре он накупил всякой мелочи — камешков для зажигалок, крестиков, карандашей, чтобы кормиться, продавая их селянам. На всякий случай в подкладку зашил золотые монеты.

Было начало апреля, но в полях еще лежал снег и Днепр стоял, скованный льдом. Зима в тот год была на редкость долгой и холодной. Вдвоем с Дудкиным они тайно перешли на левую сторону Днепра.

И надо же так случиться, что через несколько дней в дом Марии Ильиничны постучались и, назвав условный пароль: “Чи здесь живе Иван Данилович?”, вошли двое наших разведчиков. Это украинские чекисты позаботились о Максиме и прислали ему денег. А когда они попрощались, в дверь снова кто-то тихонько стукнул. Мария Ильинична открыла. На пороге стоял грязный оборванный мальчик и держал в руке смятую бумажку.

— Ты что?

— Вам от Ивана Даниловича.

Ноги у нее подкосились, когда она прочитала несколько слов, наспех написанных карандашом: “Я задержан. Ты как жена можешь меня выручить”. Она отогрела и накормила мальчика, и он рассказал, что Иван Данилович был схвачен жандармами где-то в 80 километрах от Киева, избит и брошен в Дарницкий лагерь, где находится в специальном отделении полевого гестапо.

Живыми оттуда не выходили.

Две старухи — мать Груздовой и ее свекровь — и она сама всю ночь обсуждали, что делать. Решили: надо выручать. Иного мнения был Соболев: нельзя идти на явную смерть. Мария Ильинична сама отдавала себя в руки гестапо, могла быть провалена вся организация.

Она еще раз обдумала все и рассудила так: я отвечаю за жизнь Ивана. Раз он просит — значит, надо.

Рассказ Груздовой о том, как она выручала Максима, мы воспроизводим с ее слов.

Лишь рассвело, я бросилась к Лантуху — помните нашего соседа, который так нетерпеливо дожидался немцев? “С Иваном несчастье, выручайте!” И рассказала ему, что немцы забрали много студентов мединститута, в том числе и Ваню, бросили в Дарницкий лагерь и должны вывезти в Германию и что якобы я уже была в лагере и мне посоветовали подать заявление на имя коменданта, подписанное людьми, знавшими Кудрю с положительной стороны.

— Ай-ай-ай, — развел руками Лантух, — такого щирого украинца забрали. Нет, Ивана Даниловича мы не отдадим.

И он побежал к соседям, сочинил бумагу, сходил в домоуправление, и скоро я с листом, в котором свидетельствовалась полная благонадежность Ивана Даниловича Кондратюка, летела домой.

Идти в лагерь — это недалеко от Киева — я решила не одна, а со свекровью. Прасковьей Яковлевной: пусть товарищи узнают, что со мной случится. Добрались до Дарницы, подошли к охране. По правде сказать, руки, ноги дрожат, но иду. Прошу полицаев:

— Пустите к коменданту.

— Не велено.

Даю пятьсот рублей.

— Проходи.

Так я оказалась на территории Дарницкого лагеря. То, что я увидела здесь, было ужасно: заключенным не давали ни пищи, ни воды. Даже к луже было нельзя подойти — стреляли. Я шла мимо пожарной бочки с зеленой гнилой водой; возле нее лежал застреленный человек. А ведь это была та часть лагеря, где содержались военнопленные. Иван же находился в еще более страшном отделении — для задержанных гестапо.

Вхожу в кабинет коменданта. Чувствую, внутри все похолодело. Но ничего, беру себя в руки. Рассказываю, что разыскиваю Ивана Кондратюка, — он шел на родину, в Мерефу, и, как мне известно, попал сюда.