Судьба разведчика: Книга воспоминаний - Виктор Грушко

Порочная практика непродуманных действий и чрезмерных уступок, «сольных» ходов и закулисных интриг сложилась в МИД при Шеварднадзе, который не только не согласовывал, как было принято ранее, внешнеполитические вопросы на межведомственном уровне, но и отодвинул на второстепенные роли опытных профессионалов в самом министерстве. Однако главную ответственность за ослабление международных позиций страны в то время несет первое лицо в стране — Горбачев. По поводу его роли продолжают спорить, но, думается, он войдет или уже вошел в историю как фигура, ввергнувшая все советские народы в трагедию.

Глава 19

Чрезвычайное положение — так называемый «Путч»

В середине августа 1991 года средства массовой информации во всем мире известили о «путче», происшедшем в Советском Союзе. «Хунта» из восьми человек якобы попыталась отнять власть у Президента и других законных органов страны путем введения чрезвычайного положения. Такая оценка происшедшего абсолютно предвзята и неверна. Она распространялась политическими противниками вынужденных инициаторов принятых мер.

Кто же «захватил власть»? Те, кто в августе 1991 года уже ею обладал. Государственный комитет по чрезвычайному положению состоял из ключевых фигур, представлявших законную власть. В него входили вице-президент страны Г.И.Янаев, премьер-министр В.С.Павлов, министр внутренних дел Б.Н.Пуго, министр обороны Д.Т.Язов, председатель КГБ В.А.Крючков, первый заместитель председателя Совета обороны О.Д.Бакланов, руководители организаций аграриев и промышленников В.А.Стародубцев и А.И.Тизяков. Активную поддержку им оказывали руководитель аппарата Президента В.И.Болдин, главнокомандующий сухопутными войсками генерал армии В.И.Варенников и советник Президента СССР маршал С.Ф.Ахромеев. «Путч» сводился, таким образом, к попытке правительства Советского Союза восстановить управляемость страной в соответствии с ее законами, предотвратить развал, кровопролитие и экономический хаос.

Было ли введение чрезвычайного положения необходимым? Лично у меня на этот счет есть сомнения, но лавинообразное нарастание кризисных явлений в 1991 году делает понятным, почему все же вечером 18 августа такое решение было принято.

Объективно ситуация давно уже была экстраординарной. В месяцы, предшествовавшие августу, дестабилизация обстановки отнюдь не началась, а лишь углубилась. Экономический кризис поставил на грань выживания целый ряд регионов, производств и большинство простых людей. Этнические и национальные конфликты стремительно и безнаказанно развивались, требуя все больших человеческих жертв. Появились тысячи убитых. Указы Президента оставались пустым звуком и откровенно саботировались. Шла самая настоящая война союзных и республиканских законов. Разве все это можно было считать нормальным?!

Еще в сентябре 1990 года Верховный Совет Союза ССР принял закон о чрезвычайном положении, который создавал правовую базу для необходимых в таких случаях вынужденных мер. Вскоре после этого Министерству внутренних дел, Министерству обороны, Комитету госбезопасности и другим ведомствам Президентом было поручено проработать по своим линиям действия, которые могли потребоваться на случай введения чрезвычайного положения. Именно Горбачев задолго до августа давал такие поручения. По его указанию проводились соответствующие координационные совещания. В этом не было ничего необычного, хотя, разумеется, и приятного мало. Рассматривая различные сценарии развития ситуации в стране, было бы безответственным не принимать во внимание худшие из них. Сам Горбачев, по моим сведениям, неоднократно был в 1991 году на грани введения чрезвычайного положения, но в самый последний момент передумывал.

Такое поведение вообще было характерным для Горбачева. Путь любого политика не усыпан розами, но Михаил Сергеевич чрезвычайно не любил брать на себя ответственность за непопулярные и спорные решения. Например, после известных событий в Закавказье и Прибалтике, в силу ряда причин повлекших за собой человеческие жертвы, он сделал вид, что ничего не знал, и публично обещал разобраться. В августе 1991 года манера Президента не вмешиваться в решение жизненно важных для страны вопросов, оставаться как бы в стороне от них проявилась ярче всего.

Наиболее критическим, пожалуй, в тот момент было состояние национального вопроса. Дело было даже не в том, что некоторые из республик выступали за независимость и самоопределение, а в том, что начали преобладать безответственные и односторонние шаги к отрыву от Союза без урегулирования всего комплекса взаимоотношений между республиками и Центром. Это было чревато катастрофическими последствиями для всей интегрированной советской экономики и судеб миллионов людей. На 90 процентов все обсуждения о целесообразности принятия чрезвычайных мер сводились именно к экономике.

Начало «ново-огаревского процесса» подготовки нового союзного договора, на мой взгляд, было ходом Горбачева в борьбе за сохранение хоть какой-нибудь власти. К этому времени он уже не пользовался доверием ни в партии, ни в Верховном Совете СССР, ни в республиках, ни в народе. Он панически боялся Ельцина, который заметно укреплял свое положение.

Лишившись поддержки практически повсюду, Горбачев попытался обратить свой взор на руководителей республик, согласовать с ними размытый союзный договор и сделать их гарантами своего пребывания на посту Президента неясно какого образования. Свои шаги на переговорах в Ново-Огарево с 11 из 15 республик Горбачев, как обычно, ни с кем не согласовывал, не обсуждал в единственном конституционном органе, полномочном принимать решения о государственном устройстве, — Верховном Совете СССР, до последнего момента держал проекты в секрете, явно вознамерившись поставить общество перед свершившимся фактом. Союзный договор в новом варианте неминуемо должен был повлечь за собой распад СССР.

Подписание договора намечалось на 20 августа, но вместо тщательной проработки его в установленном Конституцией порядке Горбачев предпочел взять отпуск и уехать отдыхать в Форос. Все остальное руководство Советского Союза было в недоумении: как относиться к происходящему? Можно ли было позволить в спешке, келейно, вопреки ясно выраженной на референдуме воле народа развалить Советский Союз?

Отношения между руководителями ряда республик Советского Союза и центральными властями были напряженными. Хотелось бы, однако, подчеркнуть, что КГБ не во всем безоговорочно и беспрекословно выступал на стороне Центра. Комитет являлся союзно-республиканским ведомством, в котором прекрасно понимали интересы и проблемы советских республик. Приведу для примера отношения между КГБ и Российской Федерацией. После принятия Верховным Советом РСФСР решения о верховенстве российских законов над союзным законодательством в нашем, тогда еще едином, государстве появилась весьма сложная, почти неразрешимая юридическая проблема.

Еще в январе 1991 года В.А.Крючков пригласил меня к себе для того, чтобы познакомиться, по его словам, с «весьма интересным собеседником». Им оказался Юрий Владимирович Скоков, являвшийся в то время первым заместителем Председателя Совета Министров России. Крючков представил нас друг другу и порекомендовал договориться о регулярных контактах. Из беседы я понял, что у Скокова были соответствующие полномочия от Председателя Верховного Совета Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина. Когда Скоков ушел, я поинтересовался у Крючкова, какими будут мои задачи. «Оставляю их на ваше со Скоковым усмотрение, — ответил председатель КГБ. — Цель состоит в обмене мнениями для лучшего взаимопонимания. Контакт рассматривайте как рабочий, а меня информируйте лишь тогда, когда сочтете необходимым».

Мы встречались со Скоковым два-три раза в месяц, обычно вечером. Скоков произвел на меня впечатление достойного и озабоченного судьбами государства человека, хорошо разбиравшегося в вопросах внутренней и внешней политики, не говоря уже об экономике. Вскоре у нас сложились хорошие отношения, позволявшие отлично понимать друг друга. Это не только помогало нам обоим лучше представлять развитие обстановки в стране, но и имело практическое значение. Когда Российская Федерация начала проводить более самостоятельную, чем ранее, линию в области внешней торговли, я предложил Скокову снабжать российское руководство информацией о возможностях и надежности западных партнеров. Соответствующие поручения были даны Первому главному (разведка) и Шестому (экономическому) управлениям КГБ СССР. Полагаю, что это было важным шагом, поскольку своего, республиканского Комитета у России, в отличие от других союзных республик, не было.