Дневник полковника Макогонова - Вячеслав Валерьевич Немышев

Душухин грозно кивнул, чтобы метнулся народ по своим палаткам и живо поотодрали всякие пакостные картинки с «голыми бабами» и другими частями тела. Когда же генерал дошел до разведки, то многое ему понравилось. Но Бахин все искал. И нашел-таки… На одной из трех тумбочек обнаружил то, от чего забесился и стал брызгать слюной. На каринке была «голая баба» да такая вся открытая… Бахин, выпучив глаза, орал, что «не солдаты у вас, а банда!». Душухин хватался за сердце. Макогонов злобно узил глаза. Солдаты, вытянувшись по стойке «смирно», ухмылялись про себя: «Генерала жаба душит, что ему такую красоту не вывесить себе на радость на генеральской тумбочке». Масштабы у генерала, от масштабов и неудовлетворенность в интимной жизни. Тимоха же мечтал провалиться сквозь землю — тумбочка была его. Командирского гнева Тимоха страшился больше, чем даже тащить по горам плиту от миномета. Тимоха показался бы человеку неосведомленному, например, генералу Бахину, что солдат он в высшей степени недисциплинированный. Тимохе было далеко за тридцать, и гонять его как мальчишку-срочника уж точно не получилось бы ни у генерала Бахина, ни у кого даже серьезнее и умнее. Но с Макогоновым у них особые дела. Макогонов может и промеж глаз, — и будет очень обидно, что такой парень при всех достоинствах, Тимоха, на самом деле, «тормоз» и «шланг».

Мельник зашептал:

— Идут. Видите. Колонна.

— Вижу.

Из-за поворота выруливал головной бэтер. На броне десант. По экипировке Макогонов узнал «тяжелых». За ним шел второй бэтер. «Урал»-«Бронтозавр». Третий бэтер был «восьмидесятка» с тридцатимиллиметровой пушкой — зушка. И серая «буханка».

— Фебсы радиоперехват настроили, — кивнул Макогонов на «буханку». И поднес к лицу рацию: — Метка — Сотому.

Перед тем как выйти со Слоненком «пошариться», Тимоха проверил, как обосновался на позициях народ. Спирину сунул кулак в ухо, чтобы замаскировался тот под снег и не шелохнулся бы даже. Минометчикам прошипел, чтоб в случае чего смогли «ложить» мины по обе стороны их позиций. За Слоненка остался на «Утесе» второй номер их пулеметного расчета.

Тимоха везучий был. Тимохе и на этот выход повезло. Во-первых, что тащить плиту от миномета досталось не ему, а еще большему залетчику Слоненку.

Слоненка так прозвали потому, что он был длинноносым и здоровым как боксер-тяжеловес. Слон с Геной Плаховым должны были «зачистить» духа — организовать подрыв боевика во время закладки фугаса. Тяжелое тело тащить было неловко, тогда они отрубили ноги по колено, сунули в мешок и поволокли. Когда Тимоха увидел данный беспредел, подумал, что это реальный залет. Командир, понятное дело, узнал об этой истории. Слону выделили еще килограмм тротила для «изуродования взрывом до неузнаваемости». Тут были свои политические задачи: духа взяли на адресе, был он простой дух-солдат. Фебсы выкачали из него информацию, без шума ликвидировали. Труп можно было использовать в информационной войне: «при закладке фугаса на дороге в Ведено подорвался боевик». Нужно было сделать большой «бум» и предать событие огласке. Журналисты — объект стратегический. Но как теперь быть — боевик подорвался при закладке фугаса, но перед этим ему кто-то отрубил ноги!..

Слон все испортил.

Тимохе было высказано, что он «просрал политический момент».

В результате всех этих неприятностей, плюс еще и за «ссаную манду» на прикроватной тумбочке командир обвинил Тиомоху в непрофессиональном подходе к службе. Сказал, что штрафует «тупорылого Слона» на пять, а его, сержанта, на три тысячи в общаковую кассу. Но было более всего обидно Тимохе, что командир презрительно назвал его «Тимошенко» вместо Тимофеев. Это было страшно оскорбительно для Тимохи, потому что хохлов Тимоха презирал за их жадность по отношению к салу и неуважительное отношение к русской святыне, городу-герою Севастополю. Тимоха потомственный сибиряк. Его прадед ушкуйничал по лесным дорогам, а в революцию рубал сначала «жидов-коммунаров», но потом перекинулся на «красную» сторону и душил колчаковских «золотопогонников». Командир сказал, что Тимоха потомственный душегуб. И хоть на войне нет Тимохе равных, но за косяк с духом нести ему ствольную коробку от «Утеса», здоровяк Слон потащит плиту от миномета.

Они зашли не так чтобы очень далеко.

Тимоха, подчиняясь врожденному чутью, вел за собой молчаливого Слоненка, ноги тонули в глубоком снегу. Остановился перевести дух. Обернулся.

— Слон, жрешь на ходу?

— Угу, — промычал Слоненок, заглатывая очередной кусок тушенки.

Он вскрыл банку из сухпая, ковырялся в ней ножом и аппетитно ворочал челюстями.

— Прорва. И куда в тебя лезет? Тебе командир на прошлом выходе вставил, что жрешь на ходу, — с неудовольствием заметил Тимоха.

Они спустились по склону, метров на двадцать пять отошли от своих позиций. Склон порос густо деревом и кустарником — буковые леса были в округе. Вдруг прямо перед ними образовался черный проход — дыра в горе. Тимоха направился туда. На самом же деле приспичило Тимохе по большой нужде, а чтобы одному не шариться по незнакомым местам, прихватил Слоненка — чего только в горах не бывает.

— Слышь, Слон, похоже, пещера, — сказл Тимоха и стал медленно, острожно пробираться внутрь.

Слоненок зашагал следом. Ему было в общем-то все равно, где придется цокнуться с духами. О количестве противостоящих ему духов Слоненок никогда не думал, но в бою точно знал, сколько у него остается патронов и гранат. Вообще он привык за свою службу правильно понимать наставления командира. Командир как-то сказал ему: «Трус не любит жизнь, а лишь боится ее потерять. Храбрец же будет бороться за жизнь до конца». Слоненок всегда брал побольше боеприпасов: тяжело было нести, но на час активного боя у него боеприпасов хватило бы. Тушенка же усваивается лучше, когда в движении — так думал Слоненок.

Тимоха заглянул в темный проход и отшатнулся. Густым и затхлым несло из пещеры, побежали мурашки по спине. Тимоха попятился.

— Слон, Слон.

— Чего?

Слоненок грызет галету.

— Посвети. Хватит жрать!

Выставив дуло перед собой, мягко пружиня на ногах, Тимоха вошел внутрь. Следом крался Слоненок: он перестал хрустеть и напряженно сопел. Тимоха светил под ноги, опасаясь растяжек, светил на стены. Под ногой хрустнуло. Тимоха зажмурился и приготовился к взрыву: кидаться вбок было бессмысленно — стены. Сзади Слон. Впереди фонарь уже высветил тупик. Тимоха хотел вспомнить всю свою жизнь, как бывает перед смертью, и как ему уже приходилось вспоминать в некоторых совсем безвыходных моментах. Но не вспомнил почему-то, а стало стыдно, что не пожелал прадеду Царствия Небесного, когда о нем пересказывал Макогонову, а только вспомнил про ушкуйные дела. Не по-семейному, не по-людски получилось… Пока все это раскладывал Тимоха в мозгу, взрыва все не было. Слоненок сзади снова захрустел галетами.

— Слон,