Собор - Измайлова Ирина Александровна

Измученный событиями этого дня, он не мог уснуть часов до трех ночи, а уснув так поздно, и проснулся позже обычного, часов около десяти.

Взглянув на часы, он вскочил с постели, кинулся умываться, накричал на Алексея за неполный кувшин воды и мятое полотенце, не стал завтракать, а проглотил наспех чашку чая, оделся, побрился и причесался с такой быстротой, точно делал это, собираясь в боевой поход, затем заметался по гостиной в поисках своей трости, но тут же вспомнил, куда она делась.

Без десяти одиннадцать он вылетел из дому, едва успев поцеловать Элизу, и бегом направился на строительство.

В одиннадцать он вошел в конторский сарайчик, расположенный вблизи неразобранных алтарных стен. Ему хотелось посмотреть записи мастеров об израсходованных материалах.

В сарае было человек шесть мастеров и подрядчик Крайков, строитель рабочих бараков. Все разом обернулись к архитектору и уставились на него, оторвавшись от своих дел. Но ни лицо, ни взгляд, ни походка Огюста — ничего не выдавало пережитого им смятения.

— Доброе утро, господа! — сказал Монферран с порога.

Все сразу закивали головами, здороваясь и с почти нескрываемым любопытством ожидая, что будет дальше, ибо в сарайчике, как нарочно, оказался в это время и мастер Карлони. Он стоял в глубине, возле стола, склонившись над раскрытой книгой для записей, и при появлении архитектора сразу склонился еще ниже, как-то весь пригнулся, будто хотел залезть под стол.

Огюст твердым шагом направился прямо к нему. Каменных дел мастер поднял голову от стола, и на лбу его Монферран увидел белое пятно пластыря, а на щеке косую жирную полосу пудры.

Карлони сделал едва заметное движение навстречу архитектору и съежился еще больше.

«Как бы и в самом деле не кинулся в ноги!» — с ужасом подумал Огюст и поспешно проговорил:

— Здравствуйте, Карлони.

— Здравствуйте, мсье, — ответил чуть слышно итальянец.

— Как дела у западного котлована? — голос начальника строительства был ровен и тих. — Блоки для укладки подготовлены?

Карлони вздрогнул всем телом и в неестественной тишине, разом поглотившей контору, пробормотал уже почти шепотом:

— Нет, мсье… Невозможно было… Прошел дождь, груды земли слиплись… Люди не могут справиться.

— А когда будет расчищено? — спросил Монферран.

— Завтра утром. К вечеру начнется обработка блоков.

Мастер втянул голову в плечи, будто вновь ожидал удара. Находившиеся в конторе люди перестали дышать.

— Хорошо, — произнес спокойно архитектор. — Спасибо.

В измученных глазах итальянца промелькнуло облегчение.

— Мне можно идти? — спросил он.

— Нет, постойте.

Огюст что есть силы вздохнул, чувствуя, как противный липкий комок застревает в горле. Но он сделал над собою усилие и необычайно звонким, почти ломающимся голосом произнес:

— Выслушайте меня, сударь. Вчера я нанес вам публичное оскорбление, за которое теперь прошу у вас извинения. Я сознаю, сколь отвратительным было мое поведение. Если можете, простите меня.

— Мсье! — вскрикнул пораженный Карлони.

Он побледнел, его глаза расширились, и Огюст вдруг заметил, что каменных дел мастер совсем молод, наверное, ровесник ему.

— Погодите! — Монферран не дал мастеру сказать больше ни слова и продолжал: — Если работать со мною вы больше не захотите, я выдам вам рекомендацию на другое строительство. Но вы сейчас здесь очень нужны, время нелегкое, и потерять такого опытного мастера для меня ужасно. Согласны вы принять мои извинения и остаться?

— Боже мой, ваша милость! — вскрикнул мастер. — Да что вы?!

— Да? — спросил Огюст, протягивая ему руку.

— Да, да, конечно! — Карлони схватил его руку и сжал в горячей потной ладони. — Ах, сударь!

— Ну, спасибо вам!

Огюст повернулся и пошел к двери, но с порога обернулся и сказал с насмешливой улыбкой:

— А вас, господа, оставляю обсуждать происшедшее.

Он вышел. Внутри у него все горело. Досада, облегчение, стыд, недоумение от того, что он сейчас сделал, самые несовместимые чувства одолевали его. Ему захотелось дойти до Невы, глотнуть ветра.

С северной стороны строительная площадка была окутана темным терпким дымом — это густо дымились смоловарни. Монферран подумал, что надо распорядиться отнести их подальше от рабочих бараков: ветры с Невы усилились и заносили дым прямо в двери и в узкие окна.

Почти у самой пристани архитектора догнали шуршащие, торопливые шаги. Робкий голос окликнул сзади:

— Сударь! Мсье Монферран!

Архитектор обернулся. За его спиной стоял Карлони. Лицо мастера, еще недавно бледное, было покрыто алыми пятнами.

— В чем дело? — спросил Огюст. — Что случилось?

Мастер перевел дыхание, потому что бежал во весь дух, и затем выпалил с решимостью самоубийцы:

— Сударь, я хочу, чтоб вы знали: я действительно украл гранит.

— Я это знаю, — спокойно сказал Монферран.

— Сударь! — голос Карлони задрожал, в нем вдруг послышались слезы. — Даю вам честное слово: это было один только раз… И я… Мне пришлось! Клянусь вам! Я… У меня…

— Я знаю, что у вас несчастье, Карлони, — прервал его Огюст и, подойдя, осторожно взял его за локоть. — Вчера я не знал, но мне потом сказали. Ничего, не мучайтесь из-за этого гранита. У нас тут больше наворовали. Но только откровенность за откровенность: я тоже не воровал. Ни разу. Вы зря обвиняли меня.

Каменных дел мастер опустил голову:

— Простите! Я… я от отчаяния вам все это наговорил. Умирает самое дорогое мне существо! Моя Сабина! Все кончено…

— Не говорите так! — с искренним волнением воскликнул архитектор. — Нельзя так говорить, пока человек жив. Я тоже умирал, но вот ведь говорю с вами. Вам надо в Италию отправить жену, да?

— Надо! — Карлони с отчаянием посмотрел на серое, в этот день очень низко повисшее над землей небо. — Здесь она погибнет. Но денег не хватает. Продали все, что можно. Дочка служить пошла, долгов я наделал столько, что не расплатиться и за пять лет. А все на лечение ушло… На поездку в Италию надо около тысячи. Если б еще удалось продать домик…

— Какой домик? — живо осведомился Монферран.

— Дачный. Под Гатчиной. Когда родилась дочка, я купил… Не думали ведь, что здешний климат окажется для жены так опасен. Ну да что там, нынче осень, дома не продать, да его и весной никто не купит. Нелепость кривобокая… Ничего за него не дадут!

Огюст вскинул брови, припоминая:

— Гатчина… Гатчина. Где это? А да, знаю! Там хорошие места, болот мало. А сколько бы вы хотели за ваш домик?

Карлони в изумлении уставился на архитектора. У него опять разлилась по всему лицу алая краска.

— Август Августович (он впервые назвал начальника по имени-отчеству)… Август Августович, неужели вы купить хотите?

— Хочу, — спокойно подтвердил Огюст. — А что? Я тоже хочу иметь дачу. Все архитекторы имеют. На собственный дом мне, быть может, никогда не накопить денег, так хоть дача будет. Ну, так сколько? Восьмисот рублей хватит?

Карлони заколебался:

— Да честно сказать — грош ему цена.

— Да? — Огюст с азартом сощурился и подмигнул мастеру. — А вот посмотрите, что я из него через годик-другой сделаю! Еще и не узнаете его! Покупаю! Даю восемьсот, и больше у меня сейчас нет. Согласны? Загородные дома сейчас подорожали.

И, увидев, с каким сомнением мастер смотрит на пачку кредитных билетов, Огюст почти сердито добавил:

— Если откажетесь, я не поверю, что вы простили меня. Ну, нечего так смотреть, берите!

— Да благословит вас Мадонна, сударь! — проговорил каменных дел мастер и, стремительно повернувшись, кинулся прочь.

— Вот тебе и карета! Покатался! — прошептал архитектор. Сзади опять послышались шаги, и знакомый голос проговорил:

— Это выходит, кто ж теперь хвилантроп-то?

Посреди причала, ухмыляясь и нахально притопывая ногою в новом толстоносом башмаке, стоял Алексей.

— Подслушиваешь? — устало спросил Монферран.

— Не-а, — Алексей любовно поглядел на свой башмак и затем весело глянул в лицо хозяину. — Случайно услыхал. Я пришел напомнить, что ваша милость не завтракали, да сказать, что я в вашем Дидро еще две страницы одолел.