Ракеты и люди. Лунная гонка - Борис Черток

После надлежащих выступлений Бушуева и Охапкина Келдыш задал неожиданный вопрос:

— Вот вы все говорите, что это можно сделать за год, если вам помогут организовать работу без выходных и даже чуть ли не круглосуточно. А как все это отразится на ваших же работах по Н1-Л3?

Охапкин ответил за всех:

— Работами по ДОСам должны заниматься совсем другие люди. На H1 у нас работает постоянный контингент, и мы, упаси Бог, никого там не трогаем.

Умолчал Сергей Осипович о том, что, если все начальство будет руководить «штурмом» ДОСа, это неизбежно отразится на всех других работах и на Н1-Л3 в первую очередь.

Тут уже все мы следовали по направлению, указанному «перстом судьбы»: приоритет в создании орбитальной станции должен быть нашим. Мне показалось, что на всех участников этого судьбоносного совещания нашло некое озарение. Было очевидно, что наше предложение пришлось как нельзя вовремя.

Совещание закончилось указанием срочно готовить приказ министра, решение и график ВПК и не позднее января выпустить постановление ЦК КПСС и Совета Министров о создании орбитальной станции.

Убедившись в поддержке Устинова, мы, появившись на следующий день после совещания в ЦК на работе, объявили о наступлении новой эры: за год мы обязаны создать мощную орбитальную станцию. Самое удивительное, что эта новая работа в большинстве коллективов была воспринята как очень актуальная. Более того, раздавались голоса: «А где вы были раньше? Давно пора объединяться с ЗИХом и создавать реальную станцию, а не витать в облаках фантастических проектов».

Пользуясь ситуацией, многие специалисты, необходимые лунной программе, перебрались с разработок Л3 на ДОС. Бушуев откровенно высказал опасения за судьбу Л3.

В подведомственных мне коллективах после объявления о совещании в ЦК началось ликование, которое через три-четыре дня сменилось законными требованиями о легализации работ соответствующими графиками, введении их в месячные планы и пересмотре других работ в пользу ДОСа. Раушенбах, объединив основных, как он выразился, «смутьянов»: Легостаева, Башкина, Карпова, Сосновика, Князева, Бабкова, — явился ко мне с этой галдящей делегацией, которая поставила ультиматум: «Немедленно давайте графики координации работ с проектантами, с конструкторами из Филей, сдвиг сроков по лунным кораблям, быстрее приказ о новой работе и легализуйте все приказами. На одном энтузиазме такую работу вести нельзя».

Тянуть с организационными решениями дальше было недопустимо. Но как выпустить приказ в отсутствие главного конструктора, заведомо зная о его отрицательном отношении? Нужен срочно и приказ министра, и график ВПК по смежникам.

В зазорах между шумными разборками я выкроил время, чтобы разобраться в состоянии дел по новому стыковочному агрегату. Калашников, Вильницкий, Сыромятников и Уткин были полны авторского оптимизма. Оригинальный электромеханический агрегат, несмотря на кажущуюся на первый взгляд сложность, смотрелся. Главное, что требовалось, — в него надо было поверить. Команда, которая работала над чертежами, состояла из конструкторов-peaлистов, понимающих, что требуется и на что способна наша технология. Теперь дело за производством. Это было наше общее мнение. Директора завода Ключарева на следующий день после совещания в ЦК мы ознакомили с предстоящими проблемами. Еще через день Ключарев вместе с главным инженером Хазановым детально обсуждал с нами проблемы изготовления и экспериментальной отработки нового стыковочного агрегата. Договорились о срочной командировке специальной команды на Азовский оптико-механический завод, который был основным изготовителем механики стыковочного агрегата. Я вместе с Калашниковым выкроил время, чтобы посетить московский завод «Машиноаппарат», которому мы выдали задание на электродвигатели и демпфирующие устройства. С этим заводом и его главным конструктором Георгием Катковым уже 20 лет, со времен освоения первых рулевых машин, у нас были отличные отношения. Приближался еще один качественный скачок в истории создания больших орбитальных станций.

С Охапкиным и Бушуевым мы решили, что надо рисковать и для координации работ, подготовки приказов министра, решений правительства, постоянной связи с ОКБ-52 и его филиалом необходимо немедленно назначить ведущего конструктора, освободив его от всех других забот.

— По-моему, — сказал Охапкин, — сегодня работы по Л1 закругляются. Ну, может, будут еще один-два пуска. Все равно, что бы Мишин ни обещал «верхам», на пилотируемый облет Луны никто не решится. Да и кому он сейчас нужен? Как ты смотришь, если Семенова с Л1 перебросить на ДОС?

— Он, пожалуй, единственный из возможных кандидатов, кто имел дело с Филями, и в случае чего не испугается самого Челомея, — согласился я с Охапкиным.

Я предложил ему выпустить распоряжение. Но он сказал, что, во-первых, посоветуется с парткомом, во-вторых, позвонит Мишину, а в-третьих, еще и министру.

— Это место, я так чувствую, — продолжал Охапкин, — будет очень горячим, и я не хочу, чтобы мне за несвоевременную самодеятельность дали по шее.

Но дело было сделано. Кандидатура Юрия Семенова прошла через все инстанции. Это определило его дальнейшую судьбу.

Ни мы, выдвигавшие кандидатуру Семенова на пост ведущего по ДОСу, ни сам Семенов тогда, в конце 1969 года, не могли да и не пытались прогнозировать на годы дальнейшее развитие событий по такому, казалось бы, рядовому решению. Но будущее, над которым мы не властны, распоряжается по-своему: через 20 лет Семенов занял тот исторический кабинет, из которого в январе 1966 года навсегда ушел академик Королев.

Люди, находящиеся в закипающем творческим порывом коллективе, целиком погружаются во внутренние проблемы и не всегда способны адекватно оценивать внешнюю обстановку. В такой критической для нашего ракетного руководства обстановке созрела идея разработать и доложить Политбюро шести— или семилетний план развития отечественной космонавтики. В декабре 1969 года началась лихорадочная подготовка к выпуску очередных постановлений.

В субботу 6 декабря к нам в ЦКБЭМ на совещание руководства приехал министр Афанасьев. По его вызову приехали также Пилюгин, Рязанский, Виктор Кузнецов и заместитель Челомея — Эйдис.

Афанасьев объявил, что он получил указание посоветоваться с нами и выработать дополнительные предложения по шестилетнему плану и задачи на ближайшие два года для обсуждения их в ЦК и на Политбюро.

— Как нам поправить дело, чтобы достойно встретить 100-летие со дня рождения Ленина и XXIV съезд КПСС? — такой вопрос поставил Афанасьев, начиная свою длинную речь. — Есть предложения усовершенствовать пилотируемые корабли 7К-ОК и к 100-летию совершить рекордный по длительности полет. По орбитальным станциям пока дело идет плохо. Сильнейшее отставание имеется у Челомея по «Алмазу». Вы подсказали, как исправить положение: взять корпус «Алмаза» и поставить на него «пассивную» аппаратуру «Иглы», «пассивный» агрегат стыковки и с помощью «активного» корабля 7К-ОК обеспечить жизнедеятельность станции. Есть возражения против 7К-С. Надо решать, что делать с этим кораблем. Он очень нужен военным. Это не значит, что мы думаем закрывать «Алмаз». Надо продумать организацию совместных работ.

По Л1 большинство голосов высказывается против пилотируемого облета. Надо использовать имеющийся задел по кораблям для научных целей, установив дополнительную аппаратуру. Орбитальную станцию надо проектировать более продуманно и надо составить поэтапный план отработки. Нужно ли делать Л1 — пилотируемый корабль на «пятисотке»? По Н1-Л3 все жалуются, что заложены очень жесткие лимиты по весам. Говорят, что на ЛК отвели всего 20 секунд для маневра перед посадкой. Это смешно! Если дело так пойдет дальше, то высадить на Луну мы сможем только полчеловека. Некоторые предлагают снять дублирование системы. Это риск, снижающий надежность. Дайте гарантию, что хоть одного человека можно надежно посадить на Луну! Не ясно отношение конструкторов и нет определенности по водородным блокам «С» и «Р» и по двухпусковой схеме — Н1-Л3М. Уже название придумано, а работа не организована!

Если эта схема дает преимущества по весам, я вам даю слово: подключим все предприятия министерства и все сделаем в кратчайшие сроки.

Я требую, чтобы вы тщательно проработали и представили план по Н1-Л3. Есть предложения по Марсу. Мы не должны повторять путь американцев. У нас должны быть опережающие планы.

Зажимая все предложения по весам аппаратуры, проектанты ЦКБЭМ ставят смежников в тяжелейшее положение. Почему у американцев давление в камере двигателя на «Сатурне» 50 атмосфер, а у Кузнецова — 150? Вы погнались за ультрапараметрами и снизили надежность.

Мне говорили, что это инициатива не самого Кузнецова, а Мишин с Мельниковым такие параметры от него потребовали, чтобы двигатель был лучшим в мире. Он действительно «лучший» — по взрывоопасности.