Творения - Велимир Хлебников

Качаются стяги с надписью — «Славийская весна», «Веничие и величие славян», «Дедославль», «Веселые детинушки» и др. Мелькают одежды русского рода. Мелькают тяжелые золотые косы. Блестят глаза юношей.

Руководитель празднества (с помоста). Сегодня праздник Очищения — Чистый день. Клянемся ли мы носить только славянские одежды?

Все. Клянемся — единым будущим славян!

Руководитель празднества. Клянемся ли мы не употреблять иностранных слов*?

Все. Клянемся!

Руководитель празднества. Клянемся ли мы утвердить и прославить русский обычай?

Все. Да!

Руководитель празднества. Клянемся ли вернуть старым славянским богам их вотчины — верующие души славян?

Все. Клянемся!

Некоторые из присутствующих надевают славянские одежды. Здесь же предлагается несколько иностранных слов заменить русскими.

Кто-то из присутствующих. Вы пришли позже. Здесь разрушали царства, там созидали новые. Вы молоды. Вы превосходите численностью наших угнетателей. Вы превосходите их красотой души и простором занятой земли. Смелее! смелее, славяне!

Присутствующие бурно выражают свой восторг. Начинаются состязания русских в беге, борьбе, звучобе и славобе. Русские скачут, прыгают, бегают. Играют на свирелях. Поют.

Кто-то. Но где же Снежимочка? Снежимочка где?

Рокот. Снежимочка где? Где Снежимочка?..

Смятение.

Руководитель игры (после некоторого промежутка, всходя на помост). Снежимочки нет. Она таинственно исчезла, но то место, где она была, покрыто весенними цветами. Унесите же в руках, как негасимые свечи, разнесите по домам знаки таинственного чуда и, может быть…

Голоса многих. Чудо! Чудо! Снежимочка растаяла цветами.

Голос удаляющихся. Мы будем помнить ее заветы…

Проходят, наклоняясь, тела благообразных стариц, юношей, детей и срывают благоговейно длинные голубые цветы. Они горят, как свечи.

Голоса удаляющихся

Забыли мы, что искони*Проржали вещие кони.Благословляй или роси яд,Но ты останешься одна —Завет морского дна —Россия.

Новые голоса удаляющихся

Ушедшая семья морейЗакон предвечный начертала,Но новою веков зарейПора текущая сметала.Но нами вспомнится, чем были,Восставим гордость старой были.И цветень* сменит сечень*,И близки, близки сечи.

Конец 1908

222. Чертик

(Петербургская шутка на рождение «Аполлона»)

Старик. О, дайте мне рог!..

Другие внимающие. Рок…

Старик. Просторы смерьте…*

Внимающие. Смерти…

Старик. Есть он, радейте в нем любить…

Кто-то с застывшим взором. Внемлю: бить.

Старик. Смерть шествует с нами…

Внимающие. Снами…

Старик. О, лукавое имя! (Роняет рог и исчезает во мгле.)

Слушающие. Ими…

<Ученый> (с бритым худым лицом и в длинных волосах пробегает ученый и кричит, разрывая на себе волосы). Ужас! Я взял кусочек ткани растения, самого обыкновенного растения, и вдруг под вооруженным глазом он, изменив с злым умыслом свои очертания, стал Волынским переулком с выходящими и входящими людьми, с полузавешенными занавесями окнами, с читающими и просто сидящими друг над другом усталыми людьми; и я не знаю, куда мне идти: в кусочек растения под увеличительным стеклом или в Волынский переулок, где я живу. Так не один и тот же я там и здесь, под увеличительным стеклом в куске растения и вечернем дворе? Вселенная на вопрошания мои тиха!

Кусты (протягивая смехи как лица). Ха-ха-ха…

Скачут голые ведьмы с буйным свитком волос и, оседлав ученого, мчат его на край видимого поля.

Ведьмы

На водопой, на водопой седого ученого,За очки его держитесь, как поводья,Верхом, на коняке верхом.Мы мчимся по полю на скакуне плохом?На седом длинноволосом ученом —О покажи, конь, свое робкое лицо нам!

Старица болота

Он бывал в гостинице: человек умный и простой.Где останавливаются боги, где приличествует быть богам.И вот он разумом заплатит за постой.И вот он вызвал ведем —Лай и гам.И ликование, вложенное в приподнятые губы: мы вместе с этим едем!

Любовник (с поднятым воротником и блещущими смелостью глазами в тени ворот, где злой стоит младший дворник). Здесь должна пройти Оля. Черт, на помощь! На помощь, милый черт!

Черт. Я здесь, молодой человек, что вам угодно от меня?

Молодой человек. Немногого. Ты видишь на углу? Ты понимаешь, здесь толпы съехавшихся с разных концов русской земли девушек истребляют свои права быть нашим небом и справляют те, которые способны обратить ведьм в бегство. Крашеные кошки и собаки прилежно заменяют соболя расходящихся с учения девушек.

Песнь гуляк

Я пою навстречу тучамСном мгновенным, сном летучим,Именуйте жизни зелье,Жизни тесна, низка келья.Но порою слишком жгучимВзорам тонко покрывало.Мы напевы смерти учимДо седьмого истин вала.

Одна. Кант*…Конт*…Кент*…Кин*…

Молодой господин. Она! (Бросается с поднятой рукой.)

Черт. Куда?

Молодой господин…На звезду, купающую свой лик в котле, орошенном кровью.

Черт. Есть! Вы подымаетесь как два зверя, оставив на земле все ненужное. Среди возгласов: ах! ох! ах! — падаете в обморок. В чем дело? Не нужно ли здесь присутствие черта?

Все (с слабым ужасом). Она улетела.

Черт. Неужели?

Одна

Ах, ее волосы печально порыжели.На образе зимней метели.Они улетели. Неужели!Им чужды стыд и страх.Ах… Ах…

(Закрывают лицо руками и, вынув платочки, плачут, сидя на снегу.)

Черт. Какие прекрасные книги оставлены ею здесь. Целая куча. Все Конт да Кант. Еще Кнут. Извозчик, не нужен ли тебе кнут?

<Извозчик> А? У меня и свой есть.

<Черт> Дело! Неужели вся эта гора книг нужна была для сего весьма легкого и незамысловатого полета по этому зимнему звездному небу? Или это башня для разбега, к которой прибегали все начинающие воздухоплаватели. Ах, по-видимому, скоро будет открыто высшее училище передвижения вскачь на лошадях, лицом, волочащимся по камням, ногами, привязанными к конскому хвосту, хотя некоторые люди говорят, что в старину этот способ передвижения применялся обыкновенно к казни. Но, что хочет погибнуть — погибнет.

Старуха. А то еще есть город, где камни учатся быть камнями и проходят все три рода образования — высшее, среднее и низшее. А мостовая учится быть мостовой, и что же! — Все люди ходят из предосторожности с отбитыми предварительно носами, а кони, от избытка образования, там трехногие. Потому что камни ходят и изучают Канта.

Черт. Да, велик свет и чудны дела его, все не поймешь, да и где понять! Черные службы Наву*. Понял? Понял? Добрый черт? Понимаешь, люди так захотели быть святыми, что самый злой черт все-таки немного добрее самого лучшего человека.

<Молодой господин>. Раз, два — ведьма и лешак. Я или она, но полет, полет по сиво-сумрачному небу, где строи труб, где город, кушающий вершки и оставляющий людям корешки, стремится стать тем, чем давно уже умел стать лишай на корнях берез и их ветках. Полет, черт возьми, Черт!

Черт. Слушаюсь ваших приказаний, добрый и благосклонный господин и вместе с тем молодой человек, в котором кровь играет, как когда-то в вселенной божество. А ныне оно утихло.

Молодой господин. Обдумай в мелочах наше предприятие. Опьем эту ночь и эту легкую метель за наше предприятие и будем на «ты».

Черт. Я предпочитаю следовать вдохновению. Что же касается «ры», «Вы» — плотина пруда <…>, которого мельник — «ры»; и всем, что <…> не луга, а мельник — бывает виновником их затопления. Однако здесь становится жарко даже и для нас, умеющих жить в пекле. Ты знаешь, кто это? В сусличьей остроконечной шапке, в дубленом зипуне, подвязанном зеленым поясом, и притворяющийся пьяным? — Это Перун*.