Стимпанк - Пол Филиппо

Аллен не обращал внимания на поведение людей и продолжал смотреть в направлении вечно заходящего солнца.

Уолт взял руку Эмили в свои. Ее пульс был стремителен, как весенние ручьи.

– Теперь я в мире с моим отцом, – сказал он. – Хотя я не видел его души, облаченной в человеческий облик, чего я по-глупому так желал, я понял то, что знал всегда, но забыл. Мой отец повсюду вокруг меня – в струпьях мха на трухлявых изгородях, в грудах камней, в бузине, коровяке и черемице. Мне незачем искать дальше.

Эмили почувствовала, как ей щеки обожгли слезы экстаза.

– О, Уолт, я так за вас счастлива!

Уолт перенес руки на ее талию.

– Позволь мне разделить мои обновленные радость и силу с тобой, Эмили.

И тут он ее поцеловал.

Джордж Гулд поцеловал ее – один раз. Но это было много лет назад. И у него было гладенькое лицо юнца, а не зрелого, бородатого мужчины!

Уолт оторвался от нее и зашептал:

– Злодейское прикосновение? Что ты творишь? Мое дыханье сперто в горле! Отомкни ворота шлюза! Ты одолеваешь меня. Мои часовые покинули свои посты…

Отлив, уязвленный приливом, прилив, уязвленный отливом. Любовь – плоть во вздуваньи и восхитительной боли. Безграничные прозрачные фонтаны любви, жаркие и огромные. Дрожащий студень любви, белый вихрь и пьянящий сок. Женихова ночь любви, проникающая верно и нежно в распростертую зарю, волнами вздымаясь в приветный и покоряющийся день!

– Да, Уолт… я день, а ты моя ночь!

– И теперь наступает заря!

Уолт испустил дикий рык и навалился на нее, заслонив небо.

Эмили не могла себе представить, что остальные не услышали кульминационный вопль Уолта. Конечно же, конечно, они выберутся из палаток узнать причину. Однако она не попыталась высвободиться из объятий Уолта. Ее не пугало их осуждение – здесь, на грани смерти, в этом чуждом краю. Пусть все увидят, какая она царственная шалунья!

Божественный титул – мой! Без знака стала Женой!

Слегка повернув голову, Эмили обнаружила, что ее ограниченное поле зрения вмещает маленькие ступни зеленого ребенка. Опознав их, она испытала странное чувство, что он – невозможный сын их только что консуммированного союза.

Наконец Уолт зашевелился, и его грузное тело исчезло с нее.

– Мы должны вернуться в наши палатки, Эмили, прежде чем пас хватятся.

– Как скажешь, Уолт.

Пока они шли к своим палаткам, Эмили понемногу овладели грусть, и тревога, и усталость, ее экзальтация угасла.

– Уолт? – Что?

– Для любимого Шмеля Колокольчик развязала пояс девичьей одежды, будет Шмель чтить Колокольчик так, как прежде?

– Я для тебя, а ты для меня, Эмили. И не только ради нас самих, но и ради других. Ты пробудилась только для моего прикосновения и ничьего другого.

– Ах, Уолт!

13

«И была на каждый холмик предназначена фигурка»

Когда Эмили проснулась, вот как она себя чувствовала: 

Когда б вес горести моиСегодня здесь собрались,Они от счастья моегоСо смехом бы умчались!

Затерянная в жутком пограничном крае между жизнью и смертью, без всякой надежды на спасение, она должна была бы впасть в то же уныние, что и ее злополучные спутники. Но ласки и объятия Уолта позволили ей вознестись над условностями, в тисках которых она пребывала.

Наконец-то она обрела друга души своей, выковала вместе с ним древние плотские узы, которые время бессильно разорвать. И какая завидная поимка! Нежный, но и закаленный мужчина, достаточно глубокий, чтобы отвечать ее женским нуждам, необузданный поэте корнями, уходящими в потаенную мудрость Вселенной. Наконец-то Эмили узнала, как чувствовала себя ее досточтимая Элизабет Баррет, когда обрела своего Роберта. В эту минуту Эмили поняла, что все эти годы, пожалуй, тайно ревновала к «Португальцу». Теперь она могла легко расстаться с этими детскими эмоциями.

Блаженно потягиваясь в пустой палатке, не обращая внимания на то, что ее длинные каштановые локоны были распущены и неприлично растрепаны, Эмили восхваляла Уолта, который столько для нее сделал. И поклялась, что сделает для него не меньше. Чего бы он ни пожелал, в чем бы ни нуждался, где бы ни странствовал, что бы ни делал, она всегда будет рядом с ним, поддерживая и вдохновляя.

Велика я или мала – да какая б ни была – лишь бы я подходила Тебе.

Внезапно Эмили почувствовала, что должна немедленно, сейчас же увидеть своего возлюбленного. И поспешно покинула палатку.

Все сидели вокруг потухшей лампы, услаждаясь легким завтраком.

Уолт развалился на траве, одним локтем опираясь на скатку одеял, вытянув перед собой ноги. Его взгляд был сосредоточен на единственном сорванном стебельке, который он держал между большим и указательным пальцами.

– А, мисс Дикинсон! – окликнул ее Крукс. – Мы думали, вы тайком подышали эфиром, так крепко вы спали! Но вы проснулись как раз вовремя. Мы намерены сняться с лагеря. Уолт, не расскажете ли вы мисс Дикинсон то, что вы узнали?

Теперь Уолт поднял глаза на Эмили. Его лицо ничем не намекнуло на то, что произошло между ними ночью, и выражало только обычную благожелательную и солнечную беспристрастность, несколько пригашенную тяготами их положения.

Какой заботливый любовник, – подумала Эмили. – Он старается скрыть наши отношения и избавить меня от любой возможной неловкости. Мне придется сказать ему с глазу на глаз, что в этом нет нужды. Я прокричу о моей любви с крыш Амхерста…

Уолт отбросил травинку.

– Я поговорил с Алленом. В течение «ночи» он узнал побольше о том, что ему следует делать. Он должен найти шестерых себе подобных, чтобы они сопровождали его к морю. Только как единое целое смогут они обрести свою судьбу и подняться на следующий уровень существования.

– Это, – сказал Дэвис, имеет глубокий смысл. – Семь – высшее мистическое число. Семь планет, семь дней, семь металлов и семь цветов… Магические свойства семерки должны быть в Обители Лета такими же могущественными, как на земле.

– В этом смысле, следовательно, – добавил Крукс, – наша собственная экспедиция была численно неполной и не сбалансированной до тех пор, пока в последнюю минуту к нам, по счастью, не присоединилась мисс Дикинсон.

Мадам Селяви поспешно заглотила маринованное яйцо, чтобы освободить рот и объявить:

– Сама я предпочла бы быть un peu [146] безнравственной, чем иметь рядом такой враждующий интеллект.

Но в это утро даже мадам не могла вывести Эмили из себя. Она одарила ясновидицу любезной улыбкой, а свои слова адресовала Круксу:

– Я бы отдала весь мир за эту поездку, профессор.

Теперь мрачно заговорил Остин:

– Если Аллен и его компатриоты не смогут помочь нам вернуться домой, дорогая сестра, боюсь, мы именно эту цену и заплатили.

Лишний раз вспомнив, что времени терять нельзя, изгнанники, не мешкая, нагрузили страусих и отправились в путь. На этот раз – следом за сверхсосредоточенным и безмолвным Алленом и Уолтом, шедшим сразу позади мальчика.

Каким-то образом поводья страусихи, на которой ехала Эмили, оказались в руках Крукса, а Остин повел цепочку вьючных. Они оказались несколько в стороне от остальных, и профессор занял Эмили разговором:

– Мне кажется, если мы можем сделать выводы из событий нашего первого дня, то следует ожидать рождения новой души из травы каждые двадцать четыре часа или около того. Иными словами, потребуется примерно неделя, чтобы их собралось столько, сколько нужно Аллену. По-моему, на такой срок мы можем растянуть наши припасы лишь с некоторой экономией. Хотя на что мы можем надеяться далее, я предсказать не берусь.

Эмили оценила, что Крукс разговаривает с ней так откровенно и так умно. Нет, в сущности, он очень милый человек. Хотя, конечно, не такой великолепный, как Уолт. Она попыталась ответить в том же тоне:

– Меня, профессор, удивляет, что мы в буквальном смысле слова не спотыкаемся на каждом шагу на ту или другую младенческую душу.

– Как так?

– Подумайте. Сколько миллионов и миллионов умерших было в прошлом и сколько миллионов грядет в будущем? Если какая-то их доля поступает в Обитель Лета регулярно – хотя я не берусь судить о несовпадении времени между мирами, – в таком случае через каждые несколько футов почва должна была бы извергать очередного призрака. Древние римляне и греки, персы и мидяне, не говоря уж о будущих пришельцах вроде Аллена.

Анализ Эмили явно ошеломил Крукса. После минутного размышления он сказал:

– Я не вижу никаких нелогичностей в ваших рассуждениях, мисс Дикинсон, и нахожу только два возможных ответа. Не исключено, что подавляющее большинство мертвецов вечности уже перенеслись в Обитель Лета. Из этого следует, что мы прибыли сюда в особое время, в уникальный момент истории загробной жизни. Однако как ученый я склонен считать любую ситуацию репрезентативной, пока не будет доказана ее уникальность. А потому я склоняюсь ко второму постулату.