Человек в лабиринте. Сборник зарубежной фантастики - Сидней Боундс

«А если я умру в течение ближайших десяти минут?»

Все озарилось ярчайшим, мерцающим светом. Идущий в пяти шагах Боудмен превратился в пульсирующий, колеблющийся призрак. Оглянувшись, Роулинг вынужден был помахать рукой перед глазами, чтобы увидеть эти конвульсивные движения. Казалось, он с каждой секундой погружается в беспамятство.

Он слышал голос компьютера: «Пройди десять шагов и остановись. Раз, два, три. Пройди десять шагов и остановись. Раз, два, три. Быстро подойти к краю той рампы».

Он уже не помнил, что бы его уничтожило, не выполни он указаний компьютера. Здесь, в секторе Аш, ужасы подстерегали буквально на каждом шагу, их обилие сбивало с толку. Может быть, вот этот валун, весящий по меньшей мере тонну, обрушится на неосторожных? А где же смыкающиеся стены? Где тот милый предательский мост, ведущий в огненное озеро?

Если учесть продолжительность жизни, то Роулинг мог бы прожить еще двести пять лет. И он хочет жить как можно дольше. «Я еще слишком мало узнал, чтобы умереть», — подумал он.

Он плясал в такт мелодии компьютера и таким образом избежал и пылающего озера, и смыкающихся стен.

Зверь с длинными зубами сидел перед ними на притолоке. Осторожно двигаясь, Чарльз Боудмен отцепил от ранца оружие и поставил на автоматический прицел. Настроил на массу в тридцать килограммов в радиусе пятидесяти метров.

— Не промажу, — сказал Роулингу и выстрелил.

Огненная стрела уперлась в стену. Сияющие зеленые полосы на фиолетовом фоне. Зверь спрыгнул с притолоки, в агонии вытянул лапы и упал. Откуда-то прибежали три маленьких зверька, питающиеся падалью, и принялись рвать его на части.

Боудмен захихикал. Чтобы стрелять из оружия с автоматическим прицелом, не надо быть хорошим стрелком, это он признавал. Но он давно не охотился. Когда ему было только тридцать лет, то провел длинную неделю отпуска в резервации Сахара, в обществе значительно старших персон: правительственных консультантов и промышленных магнатов. Он охотился с ними, ибо заботился о своей карьере. Но ему охота не нравилась: раскаленный воздух, обжигающий ноздри; резкий свет солнца, мертвые бурые звери, лежащие на песке, хвастовство охотников, бессмысленность убийств. В тридцать лет не видишь смысла в нехитрых развлечениях людей среднего возраста. Но он выдержал до конца, считая, что для возведения его великой карьеры такие знакомства пригодятся. И они пригодились. С тех времен он никогда не охотился. Но сейчас это была иная охота, даже с автоматическим прицелом. Это уже не развлечение, не спорт.

Менялись изображения на золотистом экране, который был размещен на опорах у стены возле внешнего края сектора Аш. Роулинг увидел, как в начале четкое лицо его отца сливается с фоном в полосах и крестах, распадается и окутывается пламенем. Проекция возникала в ответ на взгляд, брошенный на экран. Проходящие мимо роботы видели его пустым. Сейчас Роулинг увидел шестнадцатилетнюю Мерибет Чемберо, ученицу второго класса лицея Милосердной Девы в Рокфорде, штат Иллинойс. Мерибет Чемберс несмело улыбнулась и принялась раздеваться. Волосы ее были мягкими, шелковистыми, как освещенная солнцем тучка; глаза — небесно-голубыми, губы — пухлыми и влажными. Она расстегнула лифчик и обнажила две тугие белые полусферы с огненными кончиками. Эти груди стояли так высоко, словно не подчинялись силе тяжести, и были разделены щелью едва в одну шестнадцатую дюйма, хотя и шестидюймовой глубины. Мерибер Чемберс покраснела и обнажила и нижнюю часть тела. В ямочках над ее пухлыми ягодицами сверкали аметисты. Бедра украшала золотая цепочка с крестиком слоновой кости. Роулинг старался не смотреть на экран. Он прислушивался к голосу компьютера, который руководил каждым его шагом.

— Я — воскрешение и жизнь, — произнесла Мерибет Чемберо хрипло и страстно.

Она призывала его тремя пальцами. Строила глазки. Ворковала непристойности.

— Иди сюда, за этот экран, мой смельчак. Я покажу тебе, что такое наслаждение…

Хихикала. Извивалась. Вздымала руки, и тогда ее груди, чудилось, звонили, как колокола.

Кожа ее позеленела. Глаза меняли место, каждую минуту оказываясь в другой части лица. Нижняя губа выдвинулась лопатой. Бедра таяли. И внезапно экран закрыло пляшущее пламя. Роулинг услышал глубокие, рокочущие аккорды неведомых органов. Повинуясь шепоту мозга, который вел его, он прошел эту ловушку благополучно.

Экран показывал какие-то абстрактные узоры, царство геометрии, прямые линии на марше, неподвижные фигуры. Чарльз Боудмен задержался, поглядел и через минуту двинулся дальше.

Лес кружащихся ножей у внешней границы сектора Аш.

Жара. Странная, удушающая жара изнуряла его. По раскаленной мостовой надо было идти на цыпочках. Это тревожило, потому что ни с кем, прошедшим до этого, такого не происходило. Или на трассе произошли изменения? Как еще долго будет мучить эта жара? Может быть, город отколол свой дьявольский номер? Где кончается эта зона? Может быть, за ней начнется зона стужи? Переживет ли он это все и дойдет ли до сектора Е? А может, это Мюллер так пытается не пропустить их к центру лабиринта?

Может, это Мюллер увидел Боудмена и хочет его убить? Не исключено. У Мюллера много всевозможных поводов для ненависти, а здесь он не мог сделаться терпимее. Может, пойти быстрее, чтобы удалиться от Боудмена? Жара усиливается. Но, с другой стороны, Боудмен сможет обвинить его в трусости. И в нелояльности.

Мерибет Чемберс никогда не поступила бы трусливо или нелояльно. Интересно, а монахини до сих пор бреют головы?

В глубине сектора Г Боудмен стоял перед дезориентирующим экраном, вероятно, худшим из всех. Он не боялся этих ловушек лабиринта, только Маршаллу не удалось выйти из зоны действия экрана. Но Боудмен страшился вторгнуться туда, где предают органы чувств. До сих пор он им доверял. Уже третий раз заменил сетчатку. Ведь трудно анализировать действительность, если нечетко ее видишь.

А сейчас он уже был во власти миража.

Сошлись параллельные линии. Треугольники, которые подобно гербам украшали влажную рваную стену, состояли только из тупых углов. Текущая по долине река взбиралась в гору. Звезды повисли — рукой достать, а луны вращались одна вокруг другой.

Следует закрыть глаза и не позволить себя заманить.

«Левая нога. Правая. Левая. Правая. Чуть-чуть влево… пододвинуть ногу. Еще немного. И повернуть вправо. Именно так. И снова прямо».

Запретный плод манил Боудмена, всю жизнь он старался сам все повидать. И, наконец, соблазн победил. Боудмен остановился на широко раздвинутых ногах. «Единственная надежда выбраться отсюда — закрыть глаза, — твердил он себе. — Если открою глаза, то буду обманут и пойду на смерть. Я не имею права погибнуть здесь так глупо, когда столько людей боролись, чтобы я прошел безопасно».