Верь мне и жди - Ольга Тартынская

В моем окружении не было ценителей любовных романов. К Кате и Шурке я не рискнула обратиться из ложной стыдливости. К тому же мы почти не виделись и очень редко созванивались. Можно было послать написанное Ларисе Васильевой из редакции, но с ней я тоже давно прервала всякие отношения. Оставалась Марина.

Подруга опять удивила меня до чрезвычайности, когда я выложила ей свою просьбу.

— С удовольствием почитаю! — сказала она. — Люблю на досуге побаловаться дамским чтивом.

В последний месяц мы и с ней редко виделись. Занятия в фитнес-клубе забросили. Сначала я, потому что не хотела посвящать время своему здоровью, когда болен ты. Марина же совсем недавно перестала ездить туда, ссылаясь на неважное самочувствие. В канун Нового года я дважды побывала на ее концертах и в который раз восхитилась ее талантом. Однако посидеть и поболтать времени у нас не было: я боялась надолго исчезать из дома.

— А знаешь что, приезжай ко мне! — предложила Марина.

Я удивилась: моя таинственная подруга никогда не приглашала к себе. Впрочем, и я тоже. Только в Туапсе мы нарушили привычную дистанцию, пересекли границы интимного пространства.

— Прямо сейчас? — спросила я.

— Да конечно! К тому же мне надо кое-что тебе сообщить в приватной обстановке.

У меня заныло сердце. С таким предисловием я не ждала для себя ничего хорошего. Все ее сообщения, как правило, были о тебе, о твоей тайной жизни. Быстро собравшись (ты еще с утра уехал в студию и намеревался пробыть там до вечера), я выскочила на улицу, поймала машину и только тогда сообразила, что не знаю Марининого адреса. Она жила где-то в районе Таганки. Пришлось звонить с мобильного телефона, уточнять. Отчего я так разволновалась? После всего случившегося что еще могло поразить мое воображение? Однако входила в квартиру Марины я на трясущихся ногах. Совсем сдали нервы в последние месяцы.

Марина встретила меня радушно. Она была одета в какой-то красивый темный балахон с вышивкой, украшена оригинальными деревянными безделушками. Всегда коротко стриженные волосы ее отросли и сделали весь облик женственнее и мягче. Марина представила меня маме, приятной интеллигентной даме лет шестидесяти. Елена Ивановна пригласила нас пить чай в гостиную, центром которой был старинный рояль. Марина подмигнула:

— Надо соблюсти церемониал.

Когда-то Елена Ивановна пела в Большом театре. Правда, в основном вторые партии, примадонной так и не стала. В гостиной висели ее портреты в сценических костюмах и фото с фрагментами оперных спектаклей. Я ничего не знала об отце Марины, его давно уже не было в живых. Здесь же увидела его портрет. Вот на кого походила Марина как две капли воды! Ее отец был известным артистом оперетты лет тридцать назад и значительно старше Елены Ивановны. Они очень мало прожили вместе, всего шесть лет. Но какие это были годы! После чая с потрясающе вкусным тортом Елена Ивановна провела меня по квартире, попутно рассказывая о муже. Его многочисленные фотографии в самых причудливых костюмах украшали стены бывшего кабинета.

Я смотрела на фотографии и удивлялась редкому сочетанию красоты и мужественности в облике Марининого отца.

— Поистине талантливый человек талантлив во всем, — повествовала Елена Ивановна. — Борис обладал исключительным баритональным тенором, но он мог бы стать художником, писателем, драматическим артистом. Ему все давалось легко. Это, конечно, еще и гены, дворянские корни…

Меня тотчас ознакомили с ветвистым родословным древом, заключенным в роскошную рамку, красующуюся на стене кабинета. Я так увлеклась интересным рассказом, что забыла, зачем пришла.

— Я овдовела в тридцать два года и всю жизнь после прожила одна, без мужчины, я никого не могла поставить рядом с ним. Такие мужчины рождаются нечасто. Мне выпало счастье быть его женой. И я ни о чем не жалею! — Голос ее задрожал.

— Ну будет, мама! — Марина обняла Елену Ивановну и чмокнула в щеку. — Ты не одна прожила эти годы, а со мной. Согласись, я сделала все, чтобы никто не встал между нами.

И она хитро улыбнулась мне.

— А вот это ты напрасно! — воскликнула Елена Ивановна. — И теперь еще не поздно создать семью. И не говори, что не делаешь этого из-за меня!

Марина снова чмокнула маму в щеку.

— Я скажу больше: и тебе еще не поздно найти близкого, понимающего человека. — Она шутливо зажмурила глаза, предугадывая возмущенный вопль Елены Ивановны. — Такого, как папа, на свете нет, но есть другие.

— Ну-ну… — Елена Ивановна покачала головой, бережно закрыла семейный альбом и убрала его на место.

Марина повела меня в свою комнату, а я подумала, что хорошо понимаю ее маму. После таких мужчин, как ты или Борис Вяземский, отец Марины, другие кажутся скопцами. Да простят они мне это грубое сравнение!

— А каким мой папочка был донжуаном, она не рассказывала? — ворчала меж тем подруга. — Ведь не было дня, чтобы слезы не лила из-за его неверности!

Комната Марины оказалась большой и светлой. Высокие, как и во всей квартире, потолки здесь казались еще выше. Порадовали книги: их было много в старинном шкафу со стеклянными дверцами. На стенах висели странные, авангардные, картины, исполненные в неожиданной, но интересной манере. Цветовая гамма завораживала глаз.

— Чьи это картины? — полюбопытствовала я.

— Так, одного знакомого, — небрежно ответила Марина. — Он давно за границей.

Почетное место в комнате, конечно, занимал пюпитр с нотами. Он стоял у окна, развернутый к свету. Скрипка покоилась в футляре, на подвесной полке резного дерева. На окнах — что меня тоже порадовало — висели не модные жалюзи, а тяжелые, полноценные драпировки из толстой ткани. Мне все чрезвычайно нравилось в доме Марины.

Однако я взглянула на подругу, которая приняла торжественный вид, и вспомнила, зачем пришла. Тотчас заныло сердце, хотя сияние Марининого лица не предвещало ничего дурного. Я напряженно ждала, и все-таки до меня не сразу дошел смысл сказанного.

— У меня будет ребенок!

— Что? — глупо переспросила я.

— Я жду ребенка! — повторила моя удивительная подруга, сияя глазами.

— А мама знает?

— Нет еще, но скоро узнает. — Марина нежно погладила себя по животу.

— Кто его отец? — продолжала я задавать глупые вопросы.

Марина счастливо улыбнулась, и я поняла.

— Он? Твой курортный роман? — наконец изумилась открытию.

— Он.

Конечно, я рада была за нее. Совершенно очевидно, Марина была счастлива. Но сердце мое продолжало ныть. Я думала о нашем ребенке, которого не будет…

— Мне все равно, кто родится, мальчик или девочка. Не буду заранее узнавать пол. Господи, это такое чудо!

Да, любовь творит чудеса. Моя сильная подруга плакала от одной мысли о будущем младенце. Чего же ждать дальше? Я почувствовала, что вот-вот разревусь сама. От радости, от сопереживания.

У меня не будет детей. Я давно уже отказалась от предохранения, но чуда не случалось. И мы так редко бываем близки! Да теперь и помыслить невозможно, что ты согласишься на ребенка, если чудо и произойдет…

Марина прочла мои мысли и почувствовала себя виноватой.

— Прости, я тут раскудахталась… Но знаешь, совсем недавно я тоже не могла и представить, что это случится со мной!

Я кивнула сквозь слезы:

— Я рада за тебя, честное слово!

— Я даже простила Сашу, все простила! — продолжала сиять Марина.

— Какого Сашу? — не поняла я.

— Да его, южного.

— Не будешь искать, чтобы сообщить? — заведомо зная ответ, спросила я на всякий случай.

Марина задумалась.

— Жалко малыша, без отца расти будет… — Она вздохнула и поморгала. — Но Саша в этом не виноват. Бог с ним, пусть живет.

Мы помолчали каждый о своем.

— Ну а где твое детище? — встрепенулась Марина. — Мне не терпится почитать.

Да, у нее ребенок, а у меня «детище»… Я принесла распечатку, по которой правила рукопись. На компьютере ничего не вижу, читать не могу, то же и Марина. Мы привыкли к книге, вот я и принесла материальный, а не виртуальный роман.

— Но он еще не окончен, тебе интересно будет?

— Конечно, интересно!

Она тотчас сунула нос в пачку листов:

— О-о, тысяча девятьсот шестой год! Серебряный век. Безумно интересно!

— Только все честно скажи, — предупредила я. — Мне надо знать, будет ли это читабельно.

— Так тебе нужна точка зрения критика или читательский взгляд?

— Конечно, читательский! Но если покритикуешь, буду тоже очень признательна.

На том и порешили.

Тебе я почему-то стеснялась говорить о том, что пишу. Заставая меня за работой, ты, верно, полагал, что я сижу в Интернете, изучаю диеты. Да и не до меня тебе было. С записей новогодних сборников ты возвращался мрачнее тучи. Фонограмма, которую ты не мог терпеть, лишний раз напоминала о пропавшем голосе. Вполне возможно, что на этих записях ты встречался с нимфой, которая успешно раскручивалась благодаря мужу. Ты по-прежнему боролся с кризисом в одиночку. Мы уже не спали вместе, ты предпочитал кабинетную кушетку. Не знаю, что бы со мной было, не увлекись я сочинительством! И все же, глядя на твои мучения, я искала способы тебе помочь. Накануне Нового года я решилась спросить: