Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе - Лео Бретхольц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На рассвете я увидел указатель с названием Капверн, что километрах в пятнадцати от Баньера. Сердце упало. Я шел всю ночь, но оказалось — двигался по кругу. Снова начался дождь, и я укрылся в заброшенной лачуге; вокруг лежали сельскохозяйственные инструменты. Измученный и промокший, я погрузился в отчаянье. Я не представлял, как пережить следующий день.
Как только дождь утих, я пошел дальше. Я добрался до маленькой деревни и зашел в таверну. Одежда была мокрой насквозь. Внутренний голос сказал: здесь может быть опасно. И сам себе тут же возразил: в настоящий момент тюрьма кажется убежищем. Хозяин таверны стоял за стойкой бара. «Могу предложить напитки, — сказал он, — но кухня еще закрыта». Было восемь часов утра. Я спросил, нет ли чего-нибудь поесть? Он принес мне тарелку бобов, я ел их с хлебом, который дал мне Брока. Я чувствовал на себе взгляд хозяина.
У меня не было больше сил бежать. Подойдя к двери, я стоял, и смотрел на непрерывно падающий дождь, и знал, что не могу идти дальше. Я вернулся, чтобы доесть бобы, и увидел хозяина у телефона. Он повернулся ко мне спиной, повесил трубку и ушел на кухню.
Трус, думал я, не может даже смотреть мне в лицо. Что я сделал ему? Он ведь даже не знает меня.
Я знал, жандармы неминуемо будут здесь, и не мог сдвинуться с места. Усталость охватила меня. Вскоре вошли два жандарма и одели мне наручники. Один из них увидел бобы на моей тарелке и спросил, хочу ли я их доесть. В комнату вошел хозяин.
— Пусть останутся ему, — ответил я. — Я больше не голодный.
— Он расплатился? — спросил жандарм.
— Еще нет.
— У меня пока не было возможности, — сказал я, показывая на телефон. — Он был очень занят.
— Где деньги? — спросил второй жандарм.
Я застыл. У меня были деньги от Спиры и Броки. Как я мог объяснить это жандармам? На самом деле у меня не должно быть денег, так как они забрали их все, когда месяц назад посадили меня в тюрьму. Мне необходимо было оградить моих друзей. Я указал на карманы брюк, я не мог в них залезть скованными руками.
— Откуда у тебя деньги?
— Они у меня были.
— Исключено, — сказал жандарм. — Деньги у тебя забрали в тюрьме.
— Я спрятал немного в заднем проходе.
— Мы сообщим об этом тюремным охранникам.
И снова мы вышли на дождь. Прежде чем посадить меня в камеру на ночь, меня осмотрели с головы до ног, включая задний проход — к заключению добавилось еще унижение. Они решили отплатить мне за мою ложь.
Рано утром поезд повез меня назад в Тарб. Два жандарма сопровождали меня, но ни один не проронил ни слова. Молчание казалось зловещим. На жандармском посту меня встретили с грубой злостью. Я скомпрометировал их друга. Его строго наказали за мой побег по его недосмотру.
Полдюжины жандармов окружили меня плотным кольцом. Некоторые стали толкать меня. Я извинился и сказал, что очень сожалею. Они передразнивали мои извинения. Легкие толчки перешли в удары. Кто дал тебе деньги? Я попробовал снова извиниться. Кто помогал тебе? Простите за все, что я сделал. Почему ты нам соврал? Простите, я очень сожалею. Я сказал, что я один за все в ответе. Я рассказал им, что заблудился и шел по кругу. Теперь они били меня ногами, и я тщетно искал на полу место, где мог бы, как еж, свернуться в клубок.
— Значит, убегаешь, — сказал один из жандармов. — Быстрые ноги, да?
Он подошел к открытому камину и взял железную кочергу. Я поднял руки, чтобы защитить голову. «Быстрые ноги», — еще раз повторил он. Его лицо исказила ярость. Он наносил удары кочергой по моим бедрам, по ногам. «Быстрые ноги!» Я осел на пол. Сапоги пинали меня в спину, в грудь, по ногам и в пах. Теперь это уже превосходило наказание — это была месть за друга, мрачный урок всем остальным, вынашивающим идею побега.
Наконец, двое мужчин подняли меня под руки, надели мне снова наручники и отвели назад в тюрьму. Снова меня подвергли унизительному обыску и дали тюремную одежду. На этот раз меня поместили в камере на одном из верхних этажей, без сокамерника. Я снова был под надзором охранников Палисса, Гриффа и Лебона.
Я вытянулся на жесткой кровати и ощутил побои своим избитым телом. Спать, думал я. Погружайся в сон, и пусть твое тело само лечит себя. Но пришел не сон, а повернулся ключ и в камеру вошел Лебон. Значит, они прислали громилу, подумал я. Я встал, приветствуя его, — тюремное правило. Он спросил без тени сочувствия в голосе, как я себя чувствую.
— У меня все болит, — сказал я покорно.
— Ах, все болит. И ты знаешь почему?
— Да, месье, знаю.
— Ну а деньги? — спросил он. — Кто тебе их дал?
Он не ждал ответа:
— Скажи нам. И чем скорее, тем лучше.
Слова продолжали звучать, и теперь он начал приближаться ко мне.
— Я жду, — сказал он.
Я подумал о Спире, который ради меня подвергал себя опасности, о Броке, который был так щедр ко мне. Тело мое сильно болело. Лебон угрожающе вращал цепью с ключами.
— Никто мне денег не давал, — сказал я. — Они всегда у меня были.
Лебон зажал ключи в кулак и приблизился. Я почувствовал удар кулаком в правый висок.
— Врешь! — сказал он.
Слово, казалось, донеслось откуда-то издалека и как эхо рассыпалось по камере.
— Врешь!
— Нет, месье, я…
— У тебя они были при себе, да? — он ухмыльнулся. — Ты думаешь, я этому поверю?
Он ударил меня опять. От удара моя голова отшатнулась назад. Я схватился за ближайшую стену, твердо решив не падать, и почувствовал острую боль под правым глазом.
— Это правда, — сказал я.
Как долго будет это продолжаться, спрашивал я себя. Будет ли он бить меня, пока я не умру? Лебон держал кулак перед моим лицом.
— Тебя обыскивали, — кричал он. — Мы тебя всего осмотрели, когда привели сюда первый раз. Где были деньги?
— Здесь, месье, — сказал я, указывая на задний проход.
— Ах ты свинья! — заорал Лебон, схватил меня за плечи, повернул лицом к стене и придавил коленом мой копчик. Затем одним быстрым движением стянул с меня штаны.
— Давай посмотрим, что прячешь ты там на этот раз! — сказал он.
Он пришел убить меня, думал я. Он переломает мне все кости и оставит тут лежать, пока я не умру. Я повернулся и увидел его с огромным ключом, нацеленным мне в обнаженный зад. Он хочет вспороть меня. Я буду истекать кровью, а он будет разрезать меня дальше, пока я не скончаюсь здесь, в камере.
— Не делайте это! — услышал я собственный крик. — Не надо, не надо! Вы там ничего не найдете!
Лебон пнул меня еще раз сапогом в ягодицы и перевернул. Теперь он свирепо пинал меня в пах. Его сапог попадал точно в область грыжи, боль пронзала меня, как острый нож. Затем от удара между ног я скорчился от безумной боли. Лебон отвернулся с отвращением и пошел к двери камеры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});