Ржавые листья - Виктор Некрас

— Ба! — воскликнул он. — Дружище Жар! Здорово!

— Гой еси, Варяжко, — усмехнулся ирпенич, спешиваясь. — Воевода в избе ли?

Не дожидаясь ответа, он двинулся к крыльцу.

— Что-то важное?

Жар покачал головой, вытянув губы трубочкой и словно говоря — может, а может, и нет.

— Добро, — Варяжко пошёл с ним рядом, бросив через плечо воям. — А вы продолжайте. Увижу в окно, что перестали — выйду и повторю.

— Новики? — указал за плечо Жар. Варяжко только хмуро усмехнулся, и ирпенич полюбопытствовал. — А чего это ты с ними так жёстко?

— Некогда мягко, — вздохнул Варяжко. — Времени мало, а их больно много…

— Сколь?

— Не менее сотни за последние дни прибыло, — нехотя процедил Варяжко. — И ведь как только дорогу находят. А из сотни той половина — неумехи, вот вроде этих. А тут того и гляди начнётся…

— Уже, — уронил Жар сумрачно.

— Что — уже? — не понял Варяжко и растерянно хлопнул ресницами.

Жар не ответил, привязал коня к коновязи, поднялся на крыльцо и огляделся.

В остроге и впрямь стало мало не вдвое больше народу — сразу от ворот он этого не заметил. Туда-сюда сновали вои, на конюшне ржали кони, где-то за избами звенел молот кузнеца, и пыхала жаром походная кузня, от изб вкусно тянуло свежим хлебом, жареным мясом пареной репой и печёным луком. У Жара, не евшего со вчерашнего вечера, в желудке заурчало. Он сглотнул, но, наткнулся на насмешливый взгляд гридня, разозлился и на него, и на себя и буркнул:

— Пошли.

Свенельд сидел за столом, опершись подбородком на руки, и что-то читал, едва заметно шевеля губами. Обернулся на скрип отворяемой двери и невольно встал:

— Жар?!

Варяжко прошёл в горницу следом за ирпеничем, уселся, лавку в углу, кивнул Жару: садись, мол, и ты.

Жар собрался с духом и, избегая глядеть в глаза воеводе и гридню, быстро рассказал про то, что стряслось третьего дня в Ирпене. Когда он договорил, в избе на миг упало молчание, да такое, что в ушах звенело. Потом Варяжко смачно, непристойно и цветисто-весело выругался. Свенельд осёк его коротким движением руки и кивнул вестоноше:

— Жар… ты устал, должно, да и оголодал, небось. Поди в соседнюю избу, там и отдохнёшь, и накормят тебя. А через час-другой сюда приходи.

Когда Жар ушёл, Свенельд обернулся к Варяжко и голос его дрогнул:

— Что скажешь?

Варяжко смолчал, да и Свенельд не ждал ответа.

Ещё третьего дня их слухачи в Киеве донесли, что Волчий Хвост на пиру на самого великого князя наорал, с пира злой ушёл, а после с дружиной и вовсе из Киева ушёл. А к вечеру по городу весть прошла про его опалу.

А вот ныне и вовсе — весть о мятеже. Волчий Хвост захватил Ирпень, и с кровью, ирпенского голову Чапуру поковал в железа. А его вои Свенельда поминали…

Свенельд сказал, покусывая губу:

— Чего делать будем?

— Хрен его знает, — пожал гридень плечами. Он и сам был в большом затруднении. — С одной стороны, Жару не верить нельзя…

— Вот-вот.

— А другояко… вдруг — ловушка? — усомнился Варяжко, пристально разглядывая острый узорный носок своего сапога.

— В ловушках не кладут своих навьём десятками, — решительно отверг Свенельд. — Такого не бывает, Варяжко.

— Чего ж тогда Волчий Хвост ждал-то четыре года? — скривил губы гридень.

— Да это-то как раз просто, — Свенельд задумчиво постукивал по столу пальцами. — Оскорбил его Владимир. А для Военега честь всегда на первом месте была, тебе ль того не знать? А тут ещё и мы со своим будятинским налётом…

— А ведь за ним пойдут многие, — так же задумчиво сказал Варяжко.

— За ним нет ни одного проигранного сражения, — кивнул Свенельд. — А меня за спиной — Любеч, а у тебя — Родня. Как бы не пришлось ему и старшинство-то уступить.

— Уступишь?

— Как случай покажет… да войсковой круг скажет, — угрюмо обронил Свенельд.

— Придётся тебе, Жар, обратно в Ирпень поехать, — Свенельд буравил вестоношу взглядом. — Отдохнул ли?

— Отдохнул, воевода.

— Обратно в град пройти сможешь?

— Чего ж не смочь-то? Они ведь только за ворота никого не выпускают, а впускают всех. Пройду.

— Ин ладно. А теперь — главное. Из кожи вон вылезь, но с Волчьим Хвостом встреться с глаз на глаз. И тогда скажешь, что я послал, отдашь ему кольцо, — воевода уронил на стол с ладони простенькое серебряное кольцо. Даже не скань, только по ободку идут едва заметные руны. Рядом с кольцом Варяжко выложил берестяной свиток, стянутый печатью. — И грамоту от меня отдашь.

Солнце уходило. Зарево встало на полнеба, где-то в непредставимой вышине переходя белой полосой в лазурно-голубой цвет. Лес вздымался над окоёмом чёрно-зелёной острозубчатой стеной и над ним тонкой полупрозрачной черноватой ниткой вытянулась вверх струйка дыма.

Вот и всё. Волчий Хвост устало провёл рукой по усам, по лицу, словно стирая невидимую паутину, отвернулся и задумчиво уставился на мелко рябящую под ветром поверхность реки. Сразу со стены уходить было нельзя. Дым — это знамено от Гюряты. Сотня Роговича вышла на боевое положение и ждёт.

Влажный ветерок с Ирпеня шевелил седеющий чупрун, щекотал бровь, усы намокли. Волчий Хвост натянул длинные кожаные перстатицы, надел шелом с хвостом волка на темени, устало повернулся и медленно пошёл вдоль заборола к лестнице.

Когда вовсе стемнело, в дверь к воеводе стукнул кметь. Остоялся у порога, щурясь в неярком свете свечей.

— Что ещё? — недовольно спросил Волчий Хвост.

— От воротной варты, старшого Самовита, — негромко ответил вой. — Жар вернулся в Ирпень.

Военег Горяич помолчал несколько мгновений, чуть кивая головой, потом хотел что-то сказать, но только шевельнул рукой, отпуская кметя.

Без сомнения, Жар уже успел побывать в стане Свенельда и вернулся. Сутки ушли у всадника, чтоб обернуться туда-обратно. Где ж стан Свенельдов? Родня? Перевесище? Немиров? Переяславль? Зарубин? Гадай, не гадай — не поможет.

Проснулся Волчий Хвост от едва внятного скрипа двери. И тут же рванулся к мечу, уронил на пол ножны, поднял нагой клинок.

В ярко светящийся в лунном свете дверной проём бесшумно проскользнул человек. Волчий Хвост мельком подивился тому, что во сенях ярко светит луна — не иначе дверь на крыльцо отворена настежь… а стало быть, кметь на крыльце…

Вошедший на миг замер у двери, и воевода осторожно потянул из гнезда на ножнах меча хитрую придумку переяславского кузнеца — гусиное перо с тонкой стальной насадкой. Несмотря на презрение, что витязи-кмети по обычаю питали к метательному оружию, Военег Горяич никогда с этим пером не расставался, и не пораз бывало, что оно спасало воеводе жизнь.