Мёртвый гость. Сборник рассказов о привидениях - Теодор Кернер

— Значит, эта семья — не плод больного воображения вашего мужа?

— Нет!

Позже я еще раз говорил с ней об этом:

— Фердинанд умер. А вы по-прежнему храните тайну? Я имею в виду поручение, данное вашему мужу призраком, и все, что касается той семьи.

— Я не могу говорить об этом. Даже с вами. Тем более с вами.

— Почему «тем более»?

— С вами может случиться несчастье.

— Вы боитесь, что призрак отомстит и мне?

— Да, я боюсь этого.

Она повторила последние слова странным голосом и так же странно посмотрела на меня: «Я боюсь, боюсь! Мне очень жутко».

Со страхом я взглянул на нее, словно в нее также вселилось безумие — болезнь мужа, которую эта страдалица, эта мученица в лице жены скрывала от всех до самой его смерти.

Она, неправильно поняв мой взгляд, задрожала всем телом и, бледная от ужаса, воскликнула: «Это что-то наподобие истории о Каспаре Хаузере[18] на итальянский манер. Ребенок обоих… Но нет, нет, нет! Больше я не скажу вам ни слова».

Немного успокоившись, она сама стала рассказывать о том, как умирал Фердинанд:

— Я вам уже говорила однажды, что он узнал о своей смерти за три дня до нее.

— Да, вы говорили это.

— Это случилось однажды ночью, когда я сидела у его постели. Прислуга спала. Он лежал с закрытыми глазами и тихо дышал. Неожиданно открылась дверь, которая вела из коридора в спальню.

— Вы видели, как она открывалась?

— Да, и я увидела…

— Что?!

— Продолговатое, узкое и бледное, почти прозрачное светящееся пятно.

— Которое проникло в комнату через открытую дверь?

— Которое проскользнуло в комнату из коридора и плавно приблизилось к кровати. В то же мгновение Фердинанд открыл глаза и громким, ясным голосом произнес: «Магдалена!»

— Он бредил!

— Он трижды произнес громким и ясным голосом: «Магдалена».

— А вы?

— Я видела, как продолговатое и бледное пятно остановилось рядом с его кроватью, у изголовья. Оно было размером с человека.

— Потом оно исчезло?

— Потом оно снова выскользнуло из комнаты.

— И это вы видели сами?

— Да, сама. И я не бредила.

— Что вы тогда стали делать?

— Я последовала за этим пятном до самой двери. Дальше я ничего не увидела. Я заперла дверь и вернулась к мужу. Он, сидя в постели, сказал мне, что у него была сестра Магдалена и что через три дня он умрет. Он радовался своей смерти, которая была его спасением и спасением для меня, как он считал.

— Как вы страдали!

— Да, временами было нелегко… Знаете ли вы, что бывали минуты, когда я на коленях благодарила Бога за его милость.

— За какую милость?

— За то, что Он взял к себе наше милое дитя.

— Не говорите так! Как можете вы говорить такие страшные слова? Я не ожидал от вас этого!

— Возможно, я всю жизнь оставалась бы хранительницей и сторожем моего ребенка. Я, правда, не чувствовала бы себя от этого несчастной, но лучшим из того, что могло бы выбрать для себя мое дорогое дитя, была смерть. Представьте себе только…

Я отвернулся, чтобы несчастная супруга и мать, которая до замужества так охотно и часто смеялась, не увидела моего лица.

ГЕНРИХ ЗАЙДЕЛЬ

Старый бедный призрак

За опушкой соснового леса находилось одно заброшенное песчаное поле. Оно было давно предоставлено самому себе, и на нем росло все, что хотело, и этого тоже было немного, так как требовалось много усилий, чтобы здесь расти. Отдельные продолговатые кусты можжевельника с их неукротимой энергией добились в этом больших успехов и казались издалека одинокими темными фигурами, погрузившимися в глубокие раздумья по поводу своей незавидной участи. Какой-то смелый и хитрый вид песчаной травы, пускающий под землей на надежной глубине длинные и прямые лучи-отростки, из которых потом на точно выверенных расстояниях посылаются вверх заостренные листки, полностью оплел отдельные участки земли; в более уютных местах целые участки занимал красноватый вереск, а на низком песчаном холме стояла узловатая, изогнувшаяся сосна, корни которой, отражая изменчивые настроения господствующих здесь ветров, были частично обнажены, а частично на фут ушли в песок. Этот небольшой песчаный холм, который в ясные, солнечные дни ослепительной точкой выделялся на плоском ландшафте, еще не определил своей окончательной формы, и удивленным окрестностям то и дело представлялось его поощряемое ласковыми воздушными течениями старание принимать все новые и новые образы.

Этот клочок земли был пустынным и располагался на самом краю городских полей; никто не искал здесь ничего, так как здесь трудно было найти что-либо. В течение короткого промежутка времени все здесь было по-другому — вскоре после вырубки жалкого леска, который здесь был когда-то. Власти объявили, что горожанам разрешается за совершенно незначительное встречное исполнение сажать здесь картофель, и нашлись два соседа, чьи сердца это предложение наполнило отчаянными надеждами и далеко идущими планами, и которые в каком-то странном ослеплении ждали от этой «целины» обильных урожаев. Умные люди пожимали плечами, опытные огородники предостерегали их с высоты своего богатого опыта, но демон собственничества заворожил души обоих мужчин, так что они были слепы и глухи ко всему остальному.

В одно прекрасное утро один из них, сапожник, велел погрузить и вывезти туда все сельскохозяйственное добро, которое произвела его прилежная корова в течение всей долгой зимы. Сам он вооружился трехзубыми вилами и с удовлетворением смотрел на щедрые дары природы, испускавшие многообещающий пар.

На следующий день подобное событие произошло и с его соседом-портным. Но — ах! — это была лишь жалкая пародия на то, что мы увидели прежде. Бедный портной немногого смог добиться от одного экземпляра животного, мужские представители которого еще издавна находились в известном, многократно обыгрываемом бессовестными шутниками отношении к портняжьему сословию, и кто по своему опыту знает об ограниченных для этой цели возможностях этого четвероногого, тот поймет, как хлипкий портной и его жалкая прекрасная половина смогли в течение одного дня доставить на двух тачках все накопленное добро на поле. Тяжело вздыхая, супружеская пара созерцала богатства соседа, представленные крутыми холмами, — ах, как несправедливо все распределено в этом мире!

Через несколько дней портной снова отправился туда, чтобы вскопать поле. Равномерно распределенное, подобно бархатному покрывалу, лежало теперь соседское добро на поле. Портной снова вздохнул и принялся за работу. Но крепкий запах, доносившийся с соседского поля, не оставлял его в покое и вдохновлял его фантазию. Его воображению рисовались оба поля: одно зеленое и так густо заросшее картофельной ботвой, что не видно было почвы, и другое, по соседству с ним — засаженное низким желто-зеленым кустарником, так что невольно напрашивалось сравнение с двумя животными, которые столь прилежно поработали для их процветания. Эта мысль не оставляла его в покое, и к демону корыстолюбия присоединился демон зависти. И от их союза родилось злодеяние, которое стало роковым для бедного портного. Он был наичестнейшим портным на земле, и отверстие для обрезков ткани в его столе и по сей день пустовало. Даже когда он шил сюртук из изысканнейшей ткани в мире для богатого господина, бывшего у них проездом, подобной которой он не видел ни прежде, ни потом, то не оставил себе ничего, кроме — с разрешения этого незнакомого господина — крохотного кусочка, который ему служил бы подтверждением космического взлета на его жизненном пути. Он надежно хранился дома, завернутый в семь бумаг, в шкатулке. Но человек должен беречь свою душу от проникновения в нее пагубных страстей.

Он бросил копать и осторожно оглянулся, затем взобрался на камень, потянулся и посмотрел вдаль, так что своей утлой фигурой он напоминал одинокий восклицательный знак, нависший над местностью. Однако вокруг не было ни души, только углубившийся в свои продовольственные проблемы аист ковылял вдалеке по лугу. Портной снова уставился на соседнее поле. Каким оно казалось ухоженным и многообещающим! Затем он еще раз осторожно посмотрел по сторонам и крадучись пошел на поле сапожника. После короткого колебания он осторожно сунул свою лопату под одно из тех плоских творений, которые, как всем известно, в таком совершенстве удаются только коровам, и швырнул его на свое поле. Умелое распределение лежащего вокруг материала позволило заполнить возникший пробел, и вскоре последний след проступка был скрыт под песком. Вдруг на лугу послышалось хлопанье: это аист какое-то мгновенье подпрыгивал, высоко поднимая ноги над травой, затем поднялся в воздух и полетел куда-то в сторону города. Портной затрясся в ужасе: ему показалось, будто умная птица все увидела и теперь спешит донести на него. Однако страх улегся, и поскольку первый шаг был сделан, то за ним последовали и другие, причем осторожный вор удобрений каждый раз старался аккуратно скрыть следы своего действия.