Сыновья - Вилли Бредель

они шли по эспланаде. Он рисовал ей картины прекрасного будущего и не замечал, как она молчалива и подавленна.

Они присели на одну из массивных скамей, стоящих среди по-зимнему оголенных кустов на берегу Альстера, неподалеку от Ломбардского моста.

Перед ними простиралось затихшее, почти черное озеро, освещенное тусклым светом луны. Тишина окутала и город с его домами, шпилями, башнями, с его людьми. Порой откуда-то издалека доносился пронзительный свисток паровоза. Едва слышно плескались волны о гранит набережной. И никаких других звуков. Оголенные ветви деревьев и кустов застыли в мертвенной неподвижности.

Тревога охватила его. Что же это происходит? Днем восстание, а вечером такая тишина! Неужели все опять войдет в свое старое русло и революция, едва начавшись, заглохнет? Он ждал, что в этот вечер на улицы города выйдут с песнями необозримые массы народа, готовые к борьбе. Вальтеру уже виделись баррикады. Точно такие, какие были на старых гравюрах и рисунках, изображавших эпизоды французской революции 1848 года и Парижской коммуны.

Она думала: «Гейнца Отто освободят одним из первых. Его будут чествовать — ведь он самовольно отказался вернуться в армию и был разжалован из офицеров в солдаты. И он придет ко мне и станет спрашивать. Задавать вопросы, на которые нужно ответить. Есть у меня ответ? Что я могу ответить?»

— Мне холодно! — шепнула она и положила голову на плечо Вальтеру.

Он ласково обнял ее, притянул к себе и подумал: «А может, люди испугались холода? Нет, ерунда, разве так бывает? Отложить революцию по случаю холодной погоды!» Он вспомнил, как стояли перед Домом профессиональных союзов рабочие верфей, смертельно усталые, совершенно обессилевшие; многие едва держались на ногах. Неужели все опять рухнет?.. Где-то, вероятно, собрались все члены кружка, который возглавлял когда-то доктор Эйперт. Как глупо, что он упустил случай и не расспросил обо всем Эриха!

Она подняла на него глаза:

— Поцелуй меня!

Вальтер удивленно повернулся к ней. Какой молящий и грустный взгляд! Он крепче прижал ее к себе, успокаивая и согревая, но взор его вновь устремился на озеро. На противоположном берегу тускло светились в ночной мгле слабые мигающие огоньки.

— Ну, поцелуй же меня, — опять шепнула Рут.

Он наклонился и с закрытыми глазами поцеловал девушку. Ее влажные, горячие губы дрожали, Вальтер чувствовал жар ее дыхания. Она обеими руками обняла его и все прижималась губами к его губам.

Когда он оторвался от нее, она лежала в его объятиях, словно заснув. Как она бледна! Как красив ее полный рот, как прекрасны длинные ресницы! Он крепче прижал к себе ее голову. На руку ему упала слеза.

— Ты плачешь? Что с тобой, Рут?

— Целуй меня!

Он услышал шаги. Шаги множества людей.

По Ломбардскому мосту проходила беспорядочная толпа. Мужчины, несколько сот, пожалуй. Шли молча, быстро, видимо куда-то торопясь. Лишь железнодорожная насыпь отделяла их от Вальтера и Рут.

Кто бы это мог быть? Вальтер вскочил и единым духом взбежал на насыпь. Он разглядел в передних рядах вооруженных людей. Матросы!.. Вон тот обмотан в три ряда пулеметной лентой — через плечи и вокруг пояса. Нет, это не кайзеровские матросы! Это — сама революция! Да, это она, она! Он поспешил назад к Рут, крича:

— Рут, революция!.. Матросы!.. Бежим посмотрим, куда они идут, что задумали.

— А не опасно?

— Да нет же! Ведь у них винтовки!

Взявшись за руки, они побежали к переезду, где столкнулись с шагавшим отрядом. Человек триста — четыреста. В рядах — несколько женщин. Впереди — пятеро матросов. Ленты на своих бескозырках они вывернули наизнанку. Были тут и солдаты. Один — с винтовкой через плечо.

Значит — все-таки! Значит — все-таки! Но почему их так мало? Может, в городе не один такой отряд? А у этого отряда свое задание?

Вальтер не мог насмотреться на одного матроса, крепкого, коренастого, в кирзовых сапогах. На широком кожаном поясе болтался у него внушительных размеров револьвер. Бескозырка лихо сдвинута на затылок…

Может, город уже в их руках? Вот это настоящие ребята, они-то уж знают, чего хотят! Эти не будут с бараньей покорностью часами простаивать перед запертым Домом профессиональных союзов.

Когда отряд свернул на Рингштрассе, Вальтер догадался, куда он направляется. К тюрьме, конечно! Освободить заключенных!

Рут заговорила с рабочим, который нес винтовку через плечо, дулом вниз.

— А если придется драться? — спросила она.

Рабочий спокойно ответил:

— Там видно будет.

— А разве вы не знаете, — продолжала Рут, — что повсюду стоят наготове войска? В городских казармах, в пригородных лагерях, повсюду? Говорят, целый армейский корпус размещен здесь. А вас — вас ведь очень мало.

— Там видно будет, — повторил рабочий.

— Да вы сами-то верите, что все это может хорошо кончиться?

— Милая фройляйн! Не для вас это все. Послушайте меня, отправляйтесь-ка лучше домой!

Сторожевые будки на Тотеналлее были пусты. Может, тюремная стража спряталась в засаде?

— У кого винтовка, выходи вперед!

А! Вот и друзья из его группы и с ними Эрих… Эрих Эндерлайт.

— Привет, Эрих!.. Эрих!

Сконфуженно и в то же время лукаво улыбаясь, Вальтер спросил:

— Разве вы незнакомы? Рут, моя подруга! Эрих, мой товарищ!

Эрих протянул руку Рут.

— Не опасно ли здесь для вас? — И, обращаясь к Вальтеру, сказал тихо, чтобы она не слышала: — Ну, теперь мне все понятно. Вот почему ты так бесследно исчез!

— Скажите, что здесь происходит? — спросила Рут.

— Освобождают политических.

— Политических? — Рут испугалась. — А вы не знаете, в этой тюрьме и военные сидят?

— Возможно, — просто ответил Эрих.

Вальтер смотрел на высокую кирпичную стену и на темное, угрюмое здание, поднимавшееся за ней. Вон там — ворота. И там, на тротуаре, у самой обочины, стоял Науман, отказавшийся воевать. Оттуда он помахал Вальтеру рукой. Где-то за этой стеной, во дворе, они его и казнили… Его, который стал убийцей потому, что не хотел убивать людей…

Что произошло в тюрьме, никто не знал, но в отряде увеличилось число вооруженных рабочих. Очевидно, в тюрьме нашли оружие.

Друзья Вальтера по группе окружили одного из освобожденных. Все хотели пожать ему руку. То и дело раздавались возгласы и радостный смех. Это был Фитэ. Фитэ Петер. Его освободили. Он был очень бледен. Лицо стало маленьким, но тем ярче горели большие темные глаза. Он отвечал на все рукопожатия. У него была винтовка. Где он ее взял? В тюрьме? Отнял у кого-нибудь из караульных? Горячая головушка этот Фитэ. Он не только говорить умел, он и действовал. Едва выйдя на волю, он сразу же взялся за оружие.

Вальтер тоже с радостью пожал ему руку, но колонна двинулась дальше, и Фитэ вместе со