Сойка-пересмешница - Сьюзен Коллинз

— Эффи.

— Привет, Китнисс. — Она встает и целует меня в щеку, словно со времени нашей последней встречи в ночь перед Квартальной бойней ничего не произошло. — Похоже, нас ждет еще один большой, большой, большой день. Давай начинай, а я пойду и проверю, как идет подготовка.

— Ладно, — говорю я ей в спину.

— По слухам, Плутарху с Хеймитчем еле удалось ее спасти, — вполголоса замечает Вения. — Когда ты сбежала, ее посадили в тюрьму.

Назвать Эффи Бряк врагом Капитолия можно лишь с большой натяжкой. Но я не хочу, чтобы Койн убила ее, и поэтому заранее готовлюсь представить Эффи как мятежницу.

— Значит, Плутарх не зря вас похитил.

— Мы — последняя команда стилистов, участвовавшая в Квартальной бойне. Все остальные погибли, — говорит Вения, не уточняя, кто именно их убил, но мне кажется, что это уже не важно.

— Какие будем делать ногти, красные или черные? — спрашивает Вения, осматривая мои израненные руки.

Флавий тем временем сотворил чудо с моими волосами: не только подровнял их, но и уложил так, чтобы они закрыли проплешины на затылке. Лицо не пострадало, поэтому работы с ним относительно немного. Когда я облачаюсь в костюм Сойки-пересмешницы, созданный Цинной, видны только шрамы на шее, предплечьях и кистях. Октавия прикалывает мне на грудь брошь с сойкой-пересмешницей, и мы все смотрим на меня в зеркало. Невероятно: я опустошена, но им удалось вернуть мне нормальный облик.

Раздается стук в дверь, и в комнату заходит Гейл.

— Можно тебя на минутку? — спрашивает он.

Я смотрю в зеркало на стилистов: они не знают, куда им деться, и, натыкаясь друг на друга, скрываются в ванной. Гейл встает у меня за спиной, и мы разглядываем друг друга в зеркале. Я пытаюсь найти то, что напомнило бы мне о мальчике и девочке, которые пять лет назад случайно встретились в лесу. Думаю о том, что бы произошло, если бы девочку не отправили на Голодные игры, если бы она влюбилась в мальчика и даже вышла за него замуж, а в будущем, когда братья и сестры подросли, убежала бы с ним в лес и навсегда покинула Двенадцатый. Была бы она счастлива с ним там, в глуши, или же тьма и печаль разделили бы их и без помощи Капитолия?

— Я принес тебе вот это. — Гейл вытаскивает колчан с одной стрелой. — Это символ. Ты сделаешь последний выстрел в этой войне.

— А если я промахнусь? — спрашиваю я. — Что тогда? Койн принесет мне стрелу обратно или сама застрелит Сноу?

— Не промахнешься. — Гейл поправляет колчан на моем плече.

Мы стоим лицом к лицу, но не смотрим друг другу в глаза.

— Ты не навестил меня в больнице. — Он молчит, и в конце концов я не выдерживаю. — Бомбу сделал ты?

— Не знаю. И Бити тоже не знает, — отвечает Гейл. — Какая разница? Все равно ты всегда будешь об этом думать.

Он ждет, что я начну возражать, и я хотела бы возразить, да не могу. Даже сейчас я вижу вспышку, которая подожгла Прим, чувствую жар. Для меня этот миг навечно связан с Гейлом. Мое молчание — мой ответ.

— Это был мой единственный плюс — то, что я заботился о твоей семье. Не промахнись, ладно?

Гейл легонько гладит меня по щеке и уходит. Я хочу позвать его, сказать, что я ошибалась, что я вспомню, при каких обстоятельствах Гейл создал бомбу, не забуду и про свои собственные преступления. Я хочу выяснить, кто сбросил парашюты, доказать, что виноваты не повстанцы, хочу простить его. Но я не могу принять то, что произошло, и поэтому мне придется жить с этой болью.

Возвращается Эффи: нам нужно идти на какое-то совещание. Я беру лук и в последнюю секунду вспоминаю про белоснежную розу, которая стоит в стакане с водой. Открываю дверь в ванную — стилисты, ссутулившись, сидят на бортике ванны, и вид у них подавленный. Я не единственный человек, чей мир уничтожила война.

— Идемте, — говорю я. — Зрители ждут.

Я думала, что мы придем на съемочную площадку и Плутарх укажет, где я должна встать и когда застрелить Сноу. Вместо этого мы оказываемся в комнате, в которой за столом сидят шестеро — Пит, Джоанна, Бити, Хеймитч, Энни и Энорабия. Все одеты в серую форму Тринадцатого дистрикта, и вид у всех довольно бледный.

— Что происходит? — спрашиваю я.

— Точно не знаем, — отвечает Хеймитч. — Кажется, встреча оставшихся в живых победителей.

— Выжили только мы?

— Такова цена славы, — замечает Бити. — Нас ненавидели обе стороны. Капитолийцы убивали победителей, которых подозревали в сотрудничестве с мятежниками. Повстанцы уничтожали тех, кого считали союзниками Капитолия.

— А она что здесь делает? — рычит Джоанна, глядя на Энорабию.

— Она получила неприкосновенность по условиям так называемого Договора Сойки, — отвечает Койн, входя в комнату вслед за мной. — Китнисс Эвердин согласилась поддержать повстанцев в обмен на гарантии безопасности для пленных победителей. Она выполнила свою часть соглашения, и мы поступим так же.

Энорабия презрительно улыбается, глядя на Джоанну.

— Смейся, смейся, — бурчит Джоанна. — Мы все равно тебя убьем.

— Китнисс, садись, пожалуйста, — говорит Койн, закрывая дверь. Осторожно положив розу на стол, я сажусь между Энни и Бити. Как обычно, Койн сразу переходит к сути дела. — Я пригласила вас сюда, чтобы уладить один вопрос. Сегодня мы казним Сноу. За последние недели сотни подручных Сноу, угнетавших население Панема, также предстали перед судом и теперь ждут казни. Однако жители дистриктов считают, что это слишком малая плата за их страдания. Более того, многие требуют уничтожить всех граждан Капитолия — но мы не можем на такое пойти, ведь подобная мера поставит под угрозу выживание нас как вида.

Я смотрю на руки Пита сквозь стакан с водой. Следы ожогов. Теперь мы оба огненные переродки. Языки пламени лизнули его лоб и спалили брови, но чудом не тронули глаза, — те самые глаза, которые украдкой глядели на меня в школе. Так же, как глядят на меня сейчас.

— Мы предложили альтернативный вариант, но, не сумев прийти к единому решению, согласились, что это должны сделать победители. План утверждается большинством из четырех голосов, воздержаться от голосования нельзя. Предложение заключается в следующем: вместо того, чтобы уничтожить все население Капитолия, мы устроим последние, символические Голодные игры, в которых будут участвовать люди, напрямую связанные с бывшими властителями.

Мы все поворачиваемся к ней.

— Что? — спрашивает Джоанна.

— Мы устроим еще одни Голодные игры, в которых примут участие дети Капитолия, — отвечает Койн.

— Вы шутите? — восклицает Пит.

— Нет. И если мы в самом деле проведем Игры, все будут знать, что это сделано с вашего одобрения, однако результаты голосования мы сохраним в тайне — ради вашей же безопасности, — говорит Койн.

— Это придумал Плутарх? — спрашивает Хеймитч.

— Нет, это моя идея, — отвечает Койн. — Нам нужно уравновесить жажду мести и число жертв. Можете приступать к голосованию.

— Нет! — восклицает Пит. — Я, конечно, против! Нельзя устраивать еще одни Игры!

— Почему бы и нет? — парирует Джоанна. — Так будет справедливо. У Сноу даже внучка есть. Я голосую «за».

— И я тоже — говорит Энорабия почти безучастно. — Пусть узнают, каково пришлось нам.

— Именно из-за этого мы и подняли восстание! Помните? — Пит обводит нас взглядом. — Энни?

— Я, как и Пит, голосую «против», — говорит она. — И если бы Финник был здесь, он поступил бы так же.

— Но его здесь нет. Его убили переродки Сноу, — напоминает Джоанна.

— Нет, — говорит Бити. — Это создаст плохой прецедент. Нельзя считать всех остальных врагами; сейчас главное — единство, иначе нам не выжить. Я против.

— Остались Китнисс и Хеймитч, — напоминает Койн.

Интересно, а как это произошло семьдесят пять лет назад? Другая группа людей тоже сидела и голосовала за и против Голодных игр? Единогласно ли они приняли решение? Может, кто-то взывал к милосердию, но его заглушили вопли тех, кто требовал смерти детей? Аромат розы проникает из носа в горло, и оно сжимается от отчаяния. Все, кого я любила, умерли, а мы обсуждаем следующие Голодные игры, чтобы предотвратить дальнейшие жертвы. Ничего не изменилось. И ничего не изменится.

Я тщательно взвешиваю возможности, обдумываю все варианты.

— Я голосую «за»... ради Прим, — говорю я, не отводя глаз от розы.

— Хеймитч, твой голос решающий, — напоминает ему Койн.

Пит в ярости. Он произносит целую речь, призывая Хеймитча не становиться соучастником преступления. Хеймитч наблюдает за мной. Настал решительный момент. Сейчас мы узнаем, насколько мы похожи и действительно ли Хеймитч меня понимает.

— Я поддерживаю Сойку, — говорит Хеймитч.

— Отлично. Решение принято, — резюмирует Койн. — А теперь нам пора. Казнь состоится совсем скоро.