КГБ в смокинге. Книга 2 - Валентина Мальцева

— То есть? — удивился Воронцов.

— Искать будут двоих, — пояснил Карпеня. — Следовательно, надо разделиться и уходить порознь.

— А если нельзя? Если велено только вместе?

— Тогда изменить внешность. До неузнаваемости.

— Но рост-то не изменишь, — возразил Малышев. — Вес не изменишь, посадку головы, форму рук и ног, характерные приметы… Портреты обоих будут размножены в тысячах экземпляров. Кто-нибудь да сличит, это уж точно…

— Лечь на дно, — изрек Карпеня. — Притаиться. Выждать.

— Это неплохой для нас вариант, — кивнул Воронцов. — И все-таки рассмотрим их действия. Итак, сделал Мишин то, что ты предложил нам сейчас. Дальше куда? В какую сторону ты бы подался?

— Думаю, в ту, где его ждут меньше всего. Он так обучен, товарищ генерал.

— То есть домой, в СССР? Ты это имеешь в виду, Игорь Иваныч?

— Ну не то чтобы прямо в СССР, но…

И вновь в кабинете воцарилась тишина. Прервал ее спустя минуту сам хозяин:

— То, о чем я вам сейчас скажу, является государственной тайной. По ряду причин создалось положение, при котором изъятие этой дамы является вопросом чрезвычайной важности. И потому мы будем действовать в нескольких направлениях сразу. Времени у нас — не больше суток. А успеть надо многое. Теперь конкретно. Полковник Терентьев, вы вылетаете в Прагу и руководите блокированием Мальцевой и ее сопровождающего. Особое внимание — границам и транспортным центрам. Задача-максимум — убрать. Задача-минимум — не дать покинуть пределы страны и таким образом выиграть немного времени для других наших мероприятий. Используйте все средства, какие сочтете необходимыми. Забирайте и Щербу из Лодзи — может, хоть в третий раз ее не упустит. По прибытии информируйте меня каждый час, невзирая на время суток. Выполняйте!

Терентьев встал, сухо кивнул и вышел из кабинета, плотно притворив за собой дверь.

— Подполковник Малышев, — Воронцов повернулся к «зампотеху», — мне необходим посредник для контакта с Моссадом. Желательно, чтобы контакт этот произошел в какой-нибудь нейтральной стране. Лучше всего в Швеции. Этот человек не должен быть советским подданным. Используйте кого-нибудь из социал-демократов или лояльных к нам журналистов, но не скомпрометировавших себя связями с нами. Короче, на ваше усмотрение. Думаю, будет неплохо, если этот человек окажется по происхождению евреем. В течение часа подберите мне по вашим картотекам кандидатуру. Выполняйте!..

Когда дверь закрылась и за Малышевым, Карпеня вопросительно уставился на начальника управления:

— Что ты задумал?

— Понимаешь, дед, что-то мне не верится, что наши капканы в Чехословакии сработают. А мне нужны гарантии. Ему, — Воронцов многозначительно кивнул на потолок, — нужны гарантии. Уберем их — слава Богу. А если нет? Короче, с Малышевым займешься сам, Игорь Иванович. Вернее, с его кандидатурой.

— Что нужно?

— Предложить им сделку. У нас — их человек. Молодой парень, настоящий патриот. Хотят спасти его от пули — пусть меняются. Они нам — Мальцеву с Мишиным, мы им — Офера Тиша…

— Неравноценно получается, Юлий Андреич… — Карпеня поскреб состоящий из сплошных складок затылок. — Двоих на одного…

— Хорошо, — кивнул Воронцов. — Пусть скажет, что мы еще дадим адрес одного из арабов, отличившихся в Мюнхене, в семьдесят втором. Им это понравится. Но не более одного, понятно, дед?

Карпеня кивнул.

— А если они не пойдут на это?

— Тогда плохо, — задумчиво протянул Воронцов. — Тогда, дед, очень плохо. А потому раскинь мозгами и придумай какую-нибудь виртуозную пакость. Такую, чтобы, скажем, из Аргентины или Колумбии местные власти вышвырнули сразу десятка три американских дипломатов.

— Для чего столько?

— А так. Баш на баш.

— А-а… — понимающе протянул Карпеня. — Похоже, что хозяина нашего крепко прижали. Надо же!..

— Похоже.

— Понял, товарищ генерал-лейтенант, — Карпеня, кряхтя, встал и аккуратно задвинул на место стул. — Дайте мне пару часов — кое с кем покалякать. Надеюсь, что-нибудь толковое сочиним…

— Давай, дед, давай, — хмуро кивнул Воронцов. — Все к тому идет, что если не придумаем, как вывернуться, то… — он выразительно развел руками.

— Ну и что? — утешил Карпеня. — Ну и потопаем в отставку! Зато времени сколько будет! Опять-таки свобода… Порыбачим наконец вволю.

— Может, и порыбачим. Да только в качестве наживки.

— Это как же? — Карпеня вскинул кустистые брови.

— А так же, — усмехнулся Воронцов. — В виде земляных червей…

9

ЧССР. Прага

9 января 1978 года

…Когда мы пересекли железнодорожное полотно с задранным носом полосатого шлагбаума и оставили позади грязно-синий щит с надписью: «Welcome to Prague!», было уже темно. Витяня выглядел неважно. Почти навалившись всем телом на обитую кожей рулевую колонку, он внимательно всматривался в малолюдные улицы, то и дело косился в сторону вытянутого смотрового зеркала и вел «мерседес» с осторожностью новичка, сдающего последний экзамен строгому инструктору.

По мере того как затягивалось наше вынужденное путешествие по братским странам социализма, мой школьный приятель тускнел буквально на глазах. Я вдруг обратила внимание на то, что в слабых отсветах уличных фонарей черты его лица как-то заострились и нос, почти как у ростановского Сирано, заметно вытянулся. Конечно, я понимала, что усталость и колоссальное напряжение минувшей ночи и дня способны свалить любого, даже самого выносливого человека. Но к тому моменту я уже достаточно хорошо знала Мишина, чтобы не заблуждаться относительно истинных причин его хандры — мой поводырь почуял опасность. При всей своей затертости, сравнение этого элегантного молодца с загнанным зверем казалось весьма наглядным. Даже через плотный плащ на теплой подкладке я кожей ощущала, как он напряжен, как собраны для стремительного броска его мышцы…

Помню, я тогда обратила внимание на то, что первые признаки реальной тревоги проступили в жестах Витяни уже при въезде в Прагу. Я-то полагала, что на пустынных заснеженных трассах, по которым мы выбирались из приграничных районов, вероятность быть обнаруженными и схваченными была значительно выше. Но Витяня, судя по его поведению, думал иначе, а почему — я поостереглась спрашивать: уж больно серьезно и, что мне особенно не нравилось, затравленно вглядывался он в дорогу.

Мне казалось, что Витяня колесит по немноголюдным улицам Праги без какого-то определенного плана — так просто, выигрывая время. Вместе с тем бросалось в глаза, что город Мишин знает превосходно. Почти без усилий, автоматически, как тогда, инструктируя меня по дороге от Дома кино, он сворачивал на какие-то узкие улочки, выныривал на ярко освещенные, широкие проспекты и вновь окунался в темноту переулков среди старинных особняков, многоэтажных типовых коробок и неброских витрин…

Надо сказать, что неопределенность — обычное состояние любой нормальной женщины, которая, миновав томительный период девичества, зависимости от родителей и тревог за судьбу выпускных экзаменов в школе, почти всю остальную жизнь практически ни в чем не уверена. Неопределенность в большом, среднем и малом. Неопределенность во всем. В ожидании прекрасного принца, в мечтах о покое и грезах о материальной независимости, в предчувствии материнства и в надеждах на повышение по службе… В каком-то смысле состояние это хроническое, сродни аллергии на тополиный пух. Излечиться от неопределенности невозможно даже теоретически: у женщины в этом смысле очень стойкий иммунитет. Можно лишь развлечь или отвлечь ее на какое-то время. Причем подавляющему большинству женщин, даже самым толковым бабам, вполне достаточно абсолютно идиотской по форме и содержанию фразы типа: «Дорогая, все будет хорошо!» И это — при минимальнейших требованиях к личности успокоителя. Сущие пустяки, если разобраться: чтобы эти слова были сказаны трезвым, выбритым и по возможности неженатым человеком. Вот все.

С моей стороны было бы не просто наивно, но и глупо рассчитывать на тонкость и психологический такт Витяни Мишина — киллера-одиночки, скрывающегося, как и я, от охотников и еще меньше рассчитывающего в случае чего на пощаду. Но подсознательно я все-таки ждала, что Витяня если и не успокоит меня, то хотя бы объяснит, почему он так напряжен. Как и любому человеку с развитым стадным инстинктом, его нервозность передалась мне, и не лишенная приятности дремота, одолевавшая меня в комфортабельном «мерседесе», рассеялась, как туман под отвесными лучами солнца.

Потянувшись за сигаретой, я обнаружила, что коробка «Парламента» пуста. Почему-то мне стало очень обидно.

— Курить хочется, — тихо напомнила я о своем существовании.

— Мне тоже, — буркнул Витяня, пристраиваясь в хвост какой-то обшарпанной «шкоде».