Жизнь на кончиках пальцев - 3 - Маруся Новка

— Дальше? — Халфин удивленно взглянул на любовницу, словно только что понял, что он не один в комнате. — Конечно, расскажу. Разве не для этого я начал разговор?

Суд был быстрым, а адвокат неопытным.

Все осуждали скорого на кулак пьянчужку и жалели его жену. Халфин был осужден на двенадцать лет за предумышленное убийство, совершенное с особой жестокостью, и отправился отбывать срок на зону. В колонию строгого режима.

Еще в тюрьме Тимур дал себе слово, что больше никогда не притронется к спиртному. Что, освободившись, отыщет и заберет дочь.

Попав на зону, держался особняком. Отработав положенные десять часов в мастерской по изготовлению товарных поддонов, не желая вести с сокамерниками бесконечные разговоры о несправедливости судьбы и предвзятости судейства, брал книгу в небогатой тюремной библиотеке и погружался в чтение.

Закончив знакомство с художественной литературой, перешел к публицистике, которая тоже не была в изобилии.

«Капиталл» Карла Маркса, издание в трех томах, блестело нетронутостью глянцевой обложки и манило девственной белизной никем не листанных страниц.

— Запиши на меня, — Халфин ткнул пальцем в первый том.

— На кой тебе эта мутотень? — удивился тюремный библиотекарь.

— Больше нечего, — пожал плечами. — Запиши.

Библиотекарь, сделав пометку в формуляре, протянул книгу с портретом бородатого незнакомца.

Сказать, что для Тимура время летело незаметно — солгать. Первый год заключения показался равным десяти.

Когда в камере выключали свет, не имея больше возможности читать, но не в состоянии погрузиться в сон, невзирая на усталость, Халфин вновь и вновь мысленно прокручивал в голове свою жизнь и то, к какому финалу она пришла.

Если вначале он во всем винил обстоятельства, то понемногу стал смотреть на все более реалистично.

«Я сам во всем виноват», — повторял одно и то же. — «Никто не заставлял меня после армии возвращаться в банду. Я мог бы, как многие, пойти работать», — тотчас возражал самому себе: — «Куда работать?!» — и отвечал себе же. — «Да хотя бы на завод! Жил бы с бабушкой. Мог бы, встретив Валюшу, привести её в дом единственного родного человека. И моя дочь сейчас жила бы в полной семье, была бы опекаема и любима двумя прекрасными женщинами, в чьей смерти виноват только я».

Снова вспоминал свою короткую и такую несуразную семейную жизнь:

«Почему Валюша терпела побои? Ведь она не была одной из шлюх, для которых синяк под глазом словно дополнение к вырванным из чьих-то ушей сережкам или сорванной с шеи цепочке. Обычная девчонка, приехавшая к тёплому солнышку Южной Пальмиры из глухой воронежской деревушки. Надеявшаяся обрести здесь счастье и нашедшая смерть. Почему она относилась к моему пьянству как к чему-то привычному, а к избиению — как к закономерному? Неужели у неё на родине так живут все? Мужики пьют и бьют, а бабы терпят и пашут? И я оказался ничем не лучше тех, в чьем окружении она выросла, от кого сбежала в другой город», — снова вздыхал и вспоминал тот день, когда из простого пьянчужки, скорого на кулак, стал убийцей.

Он еще не забыл то чувство, когда после определенной дозы спиртного, его разум словно заливало злобой и нежеланием смириться с происходящим. Когда агрессия требовала выхода.

И всегда рядом была безответная, такая же пьяненькая Валюша, смотревшая на него с жалостью и улыбкой. Валюша, в которой он с некоторых пор видел первопричину своих бед. Которую он, желая снять с себя ответственность, начал винить во всем. Даже в смерти бабушки. Ведь если бы не она с её дурацкой любовью, то у дружков не было бы повода поджигать дом бабушки. Им незачем было бы «наказывать» его, Тимура.

Занесенный над головой кулак летел в лицо женщины.

Обычно, на этом избиение прекращалось.

Да и кого там было бить? Валюша слетала со стула и падала на пол после одного-двух ударов. Тимур, опомнившись, бросался её поднимать, успокаивал и нес в кровать. Словно пытался совокуплением попросить прощения за побои. Жена с восторгом принимала ласку, даже не думая сопротивляться столь неестественному завершению попойки.

Спустя год ему начала сниться жена. Такой, которую он помнил, когда встретил. Валюша приходила ближе к утру, брала его за руку и смотрела в глаза. Как всегда с жалостью и нежностью.

Тимур, успевший забыться зыбким сном, просыпался с криком и в слезах. Сокамерники злобно шипели, грозились избить, если он не перестанет будить их горестным воем каждое утро. Но выполнять угрозы не торопились. Одного взгляда в глаза полубезумного татарина было достаточно, чтобы понять — жизнью он не дорожит, но так просто с нею не расстанется. Прихватит с собою как минимум одного, а то и двух.

Прошло почти два года, когда Тимур, доведенный до отчаяния снившейся женой, взмолился, прося женщину не являться каждую ночь. Дать ему покоя. Объяснял, что не хотел её смерти. Что все вышло случайно. Что он не думал, будто удар об уголок плиты, к которой он отшвырнул жену, окажется роковым. Умолял поверить ему и простить. Говорил, что отдал бы все на свете, чтобы повернуть время вспять, но это не в его силах.

«Позаботься о нашей девочке», — прошептала Валюша. — «Я тебе верю и приходить больше не стану».

В это утро сокамерники еле разбудили Тимура, который спал, плотно сжав губы, словно давал кому-то обещание и намеревался его выполнить.

— Халфин! На выход! — голос охранника перекрикивал шум работающих деревообрабатывающих станков.

Тимур знал, что подать документы на условно-досрочное освобождение сможет, только отсидев половину срока. До этого дня оставалось еще четыре года. Он успел переговорить с начальником тюрьмы и оповестить о своих намерениях. И даже попросил устроить встречу с дочерью.

Если услышав о том, что убийца встал на путь исправления, начальник, благосклонно покивав головой, пообещал оказать поддержку, если, конечно, намерения зэка не окажутся пустыми словами, то от второго, узнав, что дочери