Чуб земли. Туланский детектив - Макс Фрай

Но в целом это, повторяю, были невеселые времена. И очень непростые для Тайного Сыска. Думаю, еще никогда Малое Тайное Сыскное Войско не было так близко к полному развалу. Не то чтобы кто-то всерьез намеревался подавать в отставку и отправляться в кругосветное путешествие. Не скажу даже, что в Доме у Моста был объявлен траур — с чего бы, собственно? Мы держались молодцами, хладнокровно пожимали плечами. Говорили друг другу: без потерь в нашем деле не обойтись, а сэр Макс — ну что сэр Макс… В конце концов, не погиб, не превратился в чудище с восемью головами и дюжиной задниц, даже в Приют Безумных не загремел, а просто уехал. Бывает. Тем более, если верить рассказам Джуффина, не так уж плох этот самый Тихий Город. Уютное потустороннее захолустье, вполне подходящее место для отдыха усталого героя, а значит, все в порядке, или почти, — примерно так мы рассуждали вслух. О чем мы при этом молчали — отдельный вопрос. Каждый о своем, конечно, но на Джуффина косились с одинаковой почти незаметной, но неистребимой неприязнью. Мы не знали подробностей этого дела, и нам было очень неприятно думать, что наш шеф преспокойно принял такую жертву, а теперь сидит в своем кресле как ни в чем не бывало и пальцем о палец не ударит, чтобы хоть как-то исправить положение. Мало ли что Тихий Город — с каких это пор наш всемогущий начальник стал отступать перед трудностями?!

Мы злословили по утрам и зубоскалили вечерами, но днем все валилось у нас из рук. И, что хуже всего, нам было плевать. Валится — и ладно. Все равно и этот день пройдет, и год когда-нибудь закончится, и вообще жизнь человеческая слишком коротка и нелепа, чтобы пытаться привести ее в порядок. Даже сэр Шурф Лонли-Локли не особо усердствовал — а мы-то думали, его ничем не проймешь…

Душевная болезнь, одолевшая нас в те дни, хорошо изучена и не представляет большой опасности. Она называется серая тоска; наши знахари шутя справляются с этой напастью: зашивают в подкладку одежды больного Кристаллы Радости, и через несколько дней никто не вспоминает о былой меланхолии. Но если подобное настроение охватывает сразу нескольких человек, членов одной семьи или просто близких, дело плохо, это вам любой знахарь скажет. Для начала их надо изолировать друг от друга, а уже потом лечить, иначе толку не будет.

Но разгонять Малое Тайное Сыскное Войско или хотя бы временно распускать нас на каникулы никто не собирался. Сэр Джуффин, конечно, мог бы, но он, надо думать, хотел поглядеть, сумеем ли мы самостоятельно справиться с этой — пустяковой по большому счету — проблемой. У нашего шефа есть одно слабое место: он нечеловечески любопытен. Впрочем, сам он считает любопытство своим сильным местом; спорить с ним тут бесполезно.

Словом, облегчать нам жизнь сэр Джуффин Халли не собирался. Мы-то и сами видели, что вместе чувствуем себя гораздо хуже, чем порознь, но продолжали ежедневно встречаться в стенах Дома у Моста, да и после службы нередко отправлялись ужинать в один и тот же трактир — просто потому, что давно привыкли быть друг для друга самыми близкими людьми и не собирались ничего менять. Магистры с ней, с серой тоской, пусть будет, если иначе не получается. Бывает, значит, и такая жизнь.

Кстати, пару лет спустя сэр Кофа Йох признался, что однажды ночью притащил в Дом у Моста несколько дюжин отборных Кристаллов Радости, рассовал их по всем углам, попрятал под половицы, раскидал по ящикам письменных столов, заодно и себе за подкладку зашил парочку — в надежде, что атмосфера в Доме у Моста чудесным образом переменится. Ничего из этого не вышло. Приободрился только сам Кофа — да и то, думаю, лишь потому, что знал, какие деньги уплачены за лекарство, и не желал выбрасывать их на ветер. Он очень, очень практичный джентльмен, это всем известно.

Что до меня, я в ту пору всерьез подумывала бросить службу и вернуться в Арварох, к буривухам. Я почти не сомневалась, что эти мудрые птицы снова приютят меня и станут учить уму-разуму. Возможно, через пару сотен лет я выучусь летать не только во сне, но и наяву, потом окончательно обрасту перьями, совью гнездо и наконец снесу яйцо. До сих пор не уверена, что из этого яйца могло бы вылупиться что-то стоящее, но все лучше, чем путаться под ногами у хороших людей, с которыми мне, в сущности, давно уже не о чем говорить. Разве только помолчать всегда найдется о чем, и это, честно говоря, хуже всего…

Я бы, собственно, и уехала, просто обстоятельства были против: арварохские корабли в тот год не заходили в Ехо, а найти капитана, который согласился бы рискнуть и доставить меня — ладно, пусть не на побережье этого далекого материка, а хотя бы на один из близлежащих островов, — никак не удавалось. Репутация у арварохских вояк та еще: для них всякий гость — незваный, поймают — зашибут, не поздоровавшись, и только потом отправятся к своему шаману выяснять, каковы были намерения чужеземцев. Если добрые, беднягу похоронят с честью, в противном случае выкинут в море, как дохлую рыбу, да еще и потомков его проклянут — на всякий случай, чтобы мстить не заявились.

Словом, охотников отправляться на край света не было, да и поиски я вела вяло, от случая к случаю. По вечерам, укладываясь в постель, ревела — не от тоски, от злости. Ведь умела же когда-то использовать сновидения как дивную возможность превратиться в птицу, полететь куда глаза глядят, а утром проснуться на новом месте, оглядеться по сторонам и, недолго думая, начать какую-нибудь новую жизнь. И куда все ушло? Во что я превратилась?! Сил едва хватало на то, чтобы справляться с повседневными делами и делать вид, будто жизнь продолжается. Даже как Мастер Преследования я не слишком много стоила в ту пору — навыки-то при мне остались, да кураж пропал. Какие уж тут сновидения и полеты… Тьфу!

Дядюшка мой Кима Блимм, человек немолодой и чрезвычайно проницательный, как-то раз взялся мне объяснять, что на самом деле все мы — и я в первую очередь — одурели от безделья. Дескать, если бы сейчас запахло государственным переворотом, от нашей общей «серой тоски» к вечеру и воспоминаний не осталось бы.

Я тогда страшно разозлилась. Швырнула в стену бутылку коллекционного вина из подвалов Ордена Семилистника, которую он принес мне в качестве утешительного гостинца, разнесла в щепки пару стульев, а уж вопила так, что под окнами моего дома стали собираться соседи и полицейские. И те, и другие очень хотели узнать, кого именно убивают, но не решались войти и спросить. Теперь-то стыдно вспоминать, а тогда казалось — праведный гнев. Хорошо хоть самого Киму пальцем не тронула, с меня бы сталось драку затеять…

Пару дюжин дней спустя мне пришлось извиняться. И не потому что я очень люблю Киму — это, конечно, так, но к делу отношения не имеет. Просто он оказался совершенно прав.