Виртуальное правительство (Virtual Government) - Алекс Константайн

Мы добрались до Мидлэнда, Онтарио. Там нас ждала машина. Короткий переезд – и вот я стою перед клиникой Оак-Ридж, очень похожей на тюрьму. Железные ворота закрылись за мной; обратно я вышел только через восемь месяцев. Меня поразили размеры охранников; никогда в жизни не видел такой коллекции громадных обезьян. Никто из моих родственников или знакомых не знал, что я здесь. Я исчез с лица Земли. Никогда я не чувствовал себя более беспомощным и одиноким. Никто не сказал мне ни слова. Со мной обращались как с куском мяса. Раздели догола. Заглянули в рот, ощупали подмышки, волосы – проверяли, не прячу ли я там оружие или контрабанд Побрили голову. Обрызгали жгучей дезинфицирующей жидкостьк , дали тяжелый полотняный халат и закрыли в бетонной камере, выдав всего одно одеяло. Ни слова. Дверь захлопнулась.

Не знаю, сколько прошло дней. Я думал, что меня могут продержать здесь всю оставшуюся жизнь. Будь у меня хоть что-то, что можно использовать для самоубийства, я бы покончил с собой.

Лампа в камере светила круглые сутки. Ел я с бумажных тарелок. Никакой другой посуды; у меня не было даже пластиковой ложки. Единственным спасением был сон, и я заставлял себя спать как можно дольше. За окном прогуливались люди в обычной одежде. Думая, что это врачи или персонал, я попытался заговорить с ними, чтобы выяснить, что это за чертовщина вокруг. Ни один не взглянул в мою сторону. На меня просто не обращали внимания. Не знаю, сколько дней это продолжалось.

Однажды дверь открылась, и вошел доктор Элиот Баркер. Излучая искренность и обаяние, он с улыбкой похлопал меня но плечу. Назвал по имени. Мне показалось, что еще никогда в жизни со мной не обращались так доброжелательно. Я клюнул на приманку, не зная, какие пытки приготовил для меня этот человек.

“Как считаешь, ты болен?”

“Нет”.

Он усмехнулся, рука его по-прежнему лежала у меня на плече. “А как ты думаешь, почему ты сюда попал?” “Не знаю”.

“Хорошо, я тебе скажу. Парень, ты очень болен – сказал мне Баркер. – Думаю, ты очень хитрый психопат, и я хочу, чтобы ты понял: здесь есть люди вроде тебя, которых мы держим в клинике уже больше двадцати лет. Но у нас есть программа, которая может помочь тебе победить болезнь. Если ты добровольно примешь участие в лечении, это повысит твои шансы на освобождение – но, предупреждаю, ты должен полностью довериться нашей программе”.

Он объяснил мне, что важнейшей чертой психопата является неспособность нормально общаться с окружающими. Под оболочкой его личности скрывается глубоко укоренившийся психоз. Идея доктора Баркера заключалась в том, чтобы с помощью ЛСД, метедрина и других наркотиков вывести наши “скрытые психозы” наружу, и тогда уже их лечить. Другими словами, чтобы вылечить нас, он хотел сперва довести до безумия.

Меня заперли в ярко освещенной холодной камере. Я завернулся в одеяло, но все равно коченел от холода. Скоро я готов был на все, лишь бы согреться! Я согласился на сотрудничество.

XI Документ о моем “согласии” на лечение я подписал 27 декабря 1967 года. Через много лет я получил его согласно закону о свободе информации. Документ предлагает более чем странный подход к “психотерапии”:

ПРОСЬБА О ТЕРАПИИ, ПРОРЫВАЮЩЕЙ ОБОРОНУ

Понимая, что шансы на выздоровление и освобождение могут значительно повыситься благодаря интенсивному лечению, прошу принять меця в группу терапии, прорывающей оборону, в отделение № 6.*

* У авторов – ward “F”.

Я готов принять условия лечения, а именно:

1. Участвовать в течение неопределенного периода времени в групповой терапии под строгим надзором.

2. Принимать препараты, назначенные мне врачом отделения для ускорения моего излечения. Среди назначенных препаратов могут быть скополамин, метедрин, мескалин, псилоцибин, амитал натрия, декседрин и прочие… “

Меня выпустили из камеры, отвели в душ, дали штаны и рубаху цвета хаки и отправили в “солнечную комнату” – помещение, где практически не было никакой мебели. Там находилось шесть или семь парней, приблизительно моего возраста. Все они провели здесь неделю или больше. Доктор Баркер объяснил, что меня поместили к ним “без предварительной подготовки”, чтобы “встряхнуть всех”. Я наблюдал за соседями несколько дней, стараясь поменьше болтать. Все, что они делали, казалось мне бессмыслицей. Парни, казалось, играли в какую-то игру: они разговаривали друг с другом, подражая докторам. Потом они сосредоточились на мне. Стали требовать, чтобы я согласился с мнением врачей, что я психически болен. Давление было сильным и не прекращалось ни на минуту. Ну вот, меня бросили в яму с ядовитыми змеями – заперли в клинике, полной насильников и убийц, которые твердо решили добиться от меня признания в том, что я болен.

В палате я один был нормальным человеком. В тот момент главной опорой для меня была уверенность, что я психически здоров, и я не собирался от нее отрекаться. Но скоро выяснилось, что кроме коллективного давления в запасе у моих соседей-психов имелись и другие средства. После того, как я несколько дней молчаливо сопротивлялся, один из пациентов пришел к выводу, что нужно назначить мне кое-какие “препараты”, чтобы я “расслабился”. И ПАЦИЕНТЫ НАЗНАЧИЛИ МНЕ ЛЕЧЕНИЕ! Они прописали метамфетамины. Доктор Баркер утвердил их назначение. В палату вошли два санитара и медсестра; они гонялись за мной по всей комнате, пока не загнали в угол и не повалили на пол. Я боролся как мог, но в конце концов им удалось загнать мне иглу в вену. Препарат меня просто оглушил. В следующие пять лет этот наркотик стал целью моей жизни. Я был готов на все, лишь бы его достать.

Программу доктора Баркера проводили в жизнь сами обитатели клиники. Сотрудники только наблюдали и утверждали решения пациентов. Мое сознание подвергалось методичной бомбардировке наркотиками. Сопалатники и врачи хотели сломить мое сопротивление и выявить так называемый “скрытый психоз”. Не думаю, что мощные наркотики выявляют что-либо, скрытое в личности человека. На самом деле они сами порождают наркотический психоз. В своих научных статьях доктор Баркер рассказывает, какие препараты использовал и какие результаты надеялся получить, но ничего не говорит о том ужасе, через который прошли жертвы его экспериментов.

Попробую рассказать о некоторых эффектах препаратов, которыми меня пичкали долгое время. Во время лечебных сеансов несколько пациентов привязывали друг к другу ремнями, застегнутыми па висячий замок.. Если пациент противился инъекциям, па шею ему накидывали полотенце и стягивали до тех пор, пока он не терял сознание. Со мной делали так несколько раз, пока я не понял, что если подчинюсь лечению, у меня будет больше шансов остаться в живых. Вспоминаю, как однажды меня назначили “наблюдателем”. Я должен был всю ночь следить за сном остальных пациентов. Чтобы я справился с этой задачей, мне дали бензедрина сколько я захотел. Еще мне дали журнал для записей и огрызок карандаша. Я должен был заносить в журнал все происшествия. Помню, записывал что-то всю ночь.

После нескольких суток без сна у меня начались галлюцинации. Вначале дымка по краю периферического зрения, потом тысячи жуков, ползающих по коже. Я все старался показать жуков другим пациентам и санитару, который приносил еду. Каждый пристально меня разглядывал, а потом заливался хохотом. Но вот в палату вошли два санитара и, не говоря ни слова, надели на меня наручники и связали ноги.

Потом была паранойя – не общая тревожность, столь частая в обыденной жизни, а настоящий пышный психоз. Мне казалось, что все окружающие сговариваются меня убить. Помню, как лежал на матрасе, брошенном прямо на пол, натянув на голову одеяло. И мучился подозрениями, что два моих соседа вынули из журнала скрепку, чтобы выколоть мне глаз.

Я приподнял край матраса. Пол кишел жуками и червями. В страхе и ярости я вскочил и бросился на соседей. Одного попытался задушить наручниками. Этот взрыв был следствием бессонницы и наркотиков -программы, известной как “терапия, прорывающая оборону”.

Мне давали много разных препаратов. Я вспоминаю скополамин, так называемый “эликсир правды”.Говорят, нацисты использовали его во время допросов. Дозу вводили за три инъекции с часовым интервалом. Нет слов, чтобы описать ужасающий эффект этого препарата. После первой инъекции во рту стало совершенно сухо. Горло сжалось до размеров игольного ушка. Когда я пытался сглотнуть, раздавался какой-то сухой, щелкающий звук. Один из побочных эффектов препарата – очень частое сердцебиение, нехватка воздуха и страх. После второй инъекции сознание начинает метаться между реальностью и делирием. Теряется чувство времени. После третьей следует 8-12 часовой период полного делирия, бессвязной речи, двигательного беспокойства и огромной теплопотери.

Во время этих средневековых пыток жертву привязывали к двум другим пациентам. Пока продолжалось инквизиторское испытание, эти двое должны были следить, чтобы подопытный не разбил себе голову о стену и не умер от переохлаждения. Никакого предварительного инструктажа не проводилось. Жизнь пациента находилась в руках людей, которые пару дней назад сами прошли через тот же препарат. За время пребывания в “солнечной комнате” я прошел, наверно, три курса скополамина – ну, а метамфетамины и барбитураты составляли мой ежедневный рацион.