Хранитель пчел из Алеппо - Кристи Лефтери

Итак, мы сели на борт самолета, заняли свои места, и я закрыл глаза, слушая разговоры людей и инструктаж по безопасности, ожидая, когда заработает двигатель. Афра схватила меня за руку и крепко сжала.

– Мы улетаем, – прошептала она. – Нури, мы улетаем к Мустафе, мы будем в безопасности.

Не успел я подумать об этом, как самолет взлетел в огромное синее небо. Наконец мы улетали. Улетали прочь.

Глава 14

Просыпаюсь ночью, в кладовке, прижавшись головой к пылесосу. Надо мной висят куртки; ботинки и сапоги впиваются в спину. Я встаю и иду по коридору. Слышу, как спят другие постояльцы. Марокканец громко храпит, а когда я прохожу мимо его комнаты, то на дверной ручке замечаю бронзовые наручные часы. Внимательно смотрю на цветочный узор корпуса, перламутровый циферблат, выгравированные внизу инициалы: «А. Л.». Время замерло на четырех часах. Дверь в комнату Диоманде открыта. Он спит на боку, накинув на себя одеяло. Я тихо захожу в темную спальню и кладу руку ему на спину, ожидая нащупать крылья. Под моими ладонями перекатываются тугие комки в области лопаток, где повреждена кожа и остались чудовищные шрамы, словно от ожогов. Мои глаза увлажняются, сглатываю ком в горле. Я думаю об этом парне, чья душа полна мечтаний.

Диоманде вздыхает и переворачивается на бок.

– Маман, – говорит он, приоткрывая глаза.

– Это Нури, – шепчу я. – Твоя дверь была открыта, а одеяло сброшено. Я подумал, что ты замерзнешь.

Я накрываю парня одеялом, укутываю, словно ребенка. Он что-то бормочет и снова засыпает.

Иду вниз, отпираю стеклянную дверь и стою во дворе, в лунном свете. Сенсор улавливает движение, зажигается свет. На нарциссе спит пчела. Глажу ее мягкое тельце, нежно, чтобы не потревожить. Удивительно, что она выжила в этом крохотном саду, ставшем ее новым домом. Смотрю, как она отдыхает среди цветов рядом с блюдцем подслащенной воды: насекомое научилось выживать без крыльев.

Знаю, что Мухаммед не придет: ведь я сам создал его. Поднимается ветер, шуршит листва, а холодок пробирается мне под кожу. Я представляю щуплую фигурку мальчика в тени сада. Храню память о нем, будто в темном уголке моей души он начал отдельную жизнь. Вместе с этим осознанием приходят мысли о Сами. Помню, как накрывал его одеялом в комнате с синим кафелем и сидел рядом, читая детскую книгу, которую нашел на базаре. Глаза сына загораются от предвкушения. Я переводил ему с английского на арабский.

«Кто стал бы строить дом из соломы? – засмеялся Сами. – Я бы использовал металл, самый прочный в мире, как тот, из которого делают космические корабли!»

Он обожал смотреть на звезды и сочинять истории. Датчик света выключается, и я сижу в темноте, уставившись в черное небо. У меня остались лишь воспоминания. Ветер приносит запах моря. Шелестят листья на деревьях, я снова вижу, как Сами играет под деревом в саду Алеппо, в нашем доме на холме, как складывает червяков в кузов игрушечного грузовика, решив покатать их.

«Что ты делаешь? – спросил я. – Куда везешь их?»

«У них нет ножек, вот я им и помогаю. Хочу отвезти их на луну!»

В ту ночь в синем небе стояла полная луна.

Захожу в нашу комнату. Афра спит, подложив руки под щеку. На прикроватной тумбочке вижу еще один рисунок. Поднимаю его, и на секунду у меня перехватывает дыхание. Она нарисовала вишневое дерево в бетонном саду, с изогнутыми ветвями и нежно-розовыми лепестками. На этот раз цвета подобраны правильно, линии и тени слегка искажены. Небо ясное, голубое, с облаками и белыми птицами. Но под деревом серая зарисовка, почти незаметная: мягкий силуэт мальчика – быстрыми, легкими штрихами, словно он пойман в движении. Он здесь – и в то же время его нет. На футболке Афра оставила красный штрих, будто начала раскрашивать его, но передумала. Он похож на призрака, но мне совершенно ясно, что его взгляд устремлен к небу.

Забираюсь на кровать рядом с женой, смотрю на плавный изгиб ее тела, вспоминая сверкающие очертания зданий. Тянусь к Афре и впервые за долгое время прикасаюсь, провожу пальцами по руке, затем по бедрам. Трогаю ее так, словно она сделана из хрупкого стекла и может сломаться от дуновения ветра, но жена вздыхает и, все еще во сне, придвигается ко мне. Как же сильно я боялся притронуться к ней!

Встает солнце, лицо Афры в рассветных лучах прекрасно: этот изящный разрез глаз, линия подбородка, темные волоски на висках, изгиб шеи, нежная кожа на груди. Но вдруг представляю, как он лежит на ней, принуждает, вижу ее глаза, страх, застрявший в легких крик. Думаю про ключ, который оставил на столике в квартире проводника, вспоминаю, как ехал по улицам Афин и не повернул назад. Меня трясет. Я перебарываю себя, отгоняю прочь этот образ. Похоже, я забыл, что значит любить свою жену. Вот же ее тело, лицо, мягкая кожа, шрам на щеке, который, словно дорога, ведет глубже, к самому сердцу. У всех свои дороги.

– Афра, – говорю я.

Жена вздыхает и слегка приоткрывает глаза.

– Прости меня.

– За что?

– Прости, что забыл ключ.

Вместо ответа Афра обнимает меня, и я вдыхаю аромат розы. Жена всхлипывает у меня на груди.

Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее: глаза наполняются грустью и воспоминаниями, любовью и потерями. Пробую на вкус ее слезы, сглатываю их. Вбираю в себя все, что она видит.

– Ты забыл про нас, – говорит Афра.

– Знаю.

Я целую ее лицо, тело, мои губы касаются каждого дюйма, каждого изгиба, каждого шрама – всего, что она видела, чувствовала, пережила. Кладу руку ей на живот, она гладит меня по волосам.

– Может, однажды у нас будет еще ребенок, – говорю я. – Не Сами, но мы все про него расскажем.

– Ты не забудешь его? – говорит Афра.

Она некоторое время молчит, и я слушаю ее сердцебиение.

– Помнишь, как он любил играть в саду? – спрашиваю я.

– Конечно.

– А как катал в грузовике червяка, словно правда куда-то вез его?

Мы с Афрой смеемся. Смех звенит в комнате, словно падающие монетки.

– Помнишь, я купил ему карту мира, – говорю я, – а он сделал из камешков семью и выслал их из Сирии. Он наблюдал, как мы с Мустафой по глобусу планировали нашу поездку.

– И он не знал, как переправить эти камни через воду! Как же он боялся воды, – говорит Афра.

– Мне даже приходилось мыть ему голову в раковине!

– И он всегда