Обратная сторона вечности - Виктория Угрюмова

Мертвец понимает, что ему не одолеть человека. И хочет понять, может ли человек одолеть его. С одной стороны, он приставлен охранять сокровища Джаганнатхи, но ни его владыки, ни хозяина меча и венца нет на этой планете столько тысячелетий, что даже самая память о них осталась только благодаря избранным. Жалкие обрывки подлинных историй, предположения и намеки – вот все, чем владеют сейчас нынешние правители Арнемвенда. Их знания подобны его истлевшему плащу, некогда богатому и драгоценному, а ныне не стоящему упоминания. Зачем же ему вечно быть беспокойным? Ведь меч Джаганнатхи может дать ему то, чего лишил его господин... Мертвец хочет умереть окончательно. Ему не за что сражаться, если рассудить здраво.

А у Самаэля впереди жизнь, бесконечные победы, слава и власть. И еще – невероятная жажда узнать, кто же он на самом деле, откуда пришел и куда направлялся и что с ним случилось в этом долгом пути. Для этого он готов победить не одного мертвеца, не тысячный отряд скелетов, не жалких варваров, но весь этот мир. И он чувствует себя достаточно сильным, чтобы сделать это.

Урмай-гохон заносит над головой меч Джаханнам и изо всех сил обрушивает его на костлявую руку, сжимающую копье. Мертвый рыцарь издает леденящий душу вой, в то время как его рука падает на землю, а скелет коня уже проносит его мимо. Левой рукой он вытаскивает шипастую булаву, вращая ее в горизонтальной плоскости. Когда кони снова сшибаются, положение Самаэля незавидно – у него нет ни щита, ни лат. И любое попадание врага грозит ему серьезньм увечьем. Но гигант все еще не ощущает опасности, опьяненный радостью битвы. Он легко уклоняется от наносимых скелетом ударов, некоторые из них отражает мечом – просто чтобы проверить его крепость и свои новообретенные способности. Наконец эта игра немного надоедает ему.

И ошеломленные люди видят, как урмай-гохон замахивается кулаком свободной руки и наносит сокрушительный удар по черепу мертвого коня. Раздается жуткий треск, у скакуна подламываются ноги, и он грудой костей падает на землю, поднимая клубы пыли. Между обломков костей неуклюже возится рыцарь в съехавшем набок рогатом шлеме. Самаэль пинает его ногой. От этого пинка череп слетает с покрытых панцирем костей туловища, и уже безголовый скелет шарит руками по земле в поисках оброненной булавы. Но человек не дает ему подняться. Легким и плавным движением клинка он разрубает его пополам на уровне пояса. А затем его конь обрушивает всю тяжесть своих передних копыт на искалеченное, развороченное нечто, и предводитель мертвецов перестает существовать...

В этот момент толпа варваров будто обретает новую суть и новое дыхание. С дикими воплями и визгом она лавиной катится вниз, врезаясь на всем скаку в стройные ряды армии скелетов. Только что найденное в пещере оружие подходит воинам как нельзя лучше. И пусть они еще не умеют с ним управляться и не пробуждается в них неосознанное, как в их урмай-гохоне, но храбрости и ненависти к врагу им не занимать.

И еще бы раз посмеялся демон Мэлор, если бы увидел, как бесценными мечами плашмя лупят своих врагов безмозглые варвары, как колотят по черепам уникальной работы шлемами, как бросают издали щиты и те летят, словно заправское метательное оружие, круша старые кости, снося головы, разрубая позвонки. И осыпаются на землю драгоценные камни, которые были вставлены в них многие тысячелетия тому назад. Степь вся покрыта камнями общей стоимостью с небольшое княжество, вроде Тевера. Да только дикарям это невдомек. Они во всей полноте ощутили правоту урмай-гохона: золото и камни – это бесполезный хлам, а оружие нужно воину как воздух. Они выхватывают у поверженных противников копья и палицы, боевые топоры и мечи, они шпорят коней и с диким гиканьем прыгают с седел на плечи солдатам вражеской армии.

Барабаны больше не стучат – по ним прошлись копытами взбешенные кони.

Самаэль сказал правду стражу пещеры: он действительно не помнил ничего вплоть до того момента, как открыл глаза посреди бескрайней степи.

Солнце стояло высоко в зените, и ему было немного жарко. Плечи слегка пощипывало. Он наклонил голову и увидел, что они у него громадные, мускулистые, широкие и покрыты смуглой бархатистой кожей. Но он не знал, нормально ли это. Он даже не вполне представлял себе, что, собственно, он такое. И еще долгое время потом думал, что именно так и рождаются люди – верхом на черном коне, посреди знойной степи, а на горизонте громоздятся невиданные черные пятна (кто же знал, что это горы? и кто же знал, что это горизонт?).

Самаэль не солгал и тогда, когда рассказывал о найденном в седельной сумке мешочке с круглыми желтяками, за которые он получил первую в этом существовании еду и вино. И о том, что случилось, когда он выхлебал с жадностью весь кувшин, тоже сказал правду.

Его бедная память взорвалась голосами, которые пытались до него докричаться, воплями и стонами, которые пытались воззвать к его милосердию, грозными окриками, которые опирались на его безотчетный страх, и неведомыми звуками, которые потом оказались музыкой, но тогда он об этом не подозревал.

Гигант очнулся с больной головой. Харчевня была разгромлена им основательно и бесповоротно. Он отдал хозяину целую пригоршню желтяков, и тот проводил его в дорогу, осыпая не подходящими к ситуации проклятиями, а бесконечными благословлениями. На эти деньги он мог отстроить несколько таких харчевен.

Из ночного бреда в памяти Самаэля накрепко засели несколько вещей: первая – пещера, которая находилась значительно выше (тут надо сразу оговориться, что чувство ориентации в пространстве у него было отменное, как у перелетной птицы). Название Онодонга тоже мелькало на краю сознания, но с самой пещерой долгое время не было связано, пока наконец он не повыспрашивал об этом у разных людей и не связал воедино разрозненные свои знания. О том, что искать в этой пещере, он уже не знал, но этот вопрос и не интересовал мятущегося исполина. Ему казалось, что вся его жизнь зависит от этих поисков.

Он побывал во многих городах. Путешествовал и на западе, добравшись до Мерроэ и Тевера, посетил Сараган, где ему предлагали целое состояние за того злобного демона, на котором он странствовал. Видел он и Хадрамаут, где ему сообщили о том, что необъятная земля, по которой он странствует, не одна в этом мире, а есть еще несколько континентов: Имана, Джемар, Алан и Гобир. Из них Имана равна по величине Варду, ну разве что немного меньше. А остальные сильно отличаются по величине. Вард гуще всех населен, а самый безлюдный – Гобир. Но это еще ни о чем не говорило страннику.

Наконец он попал в государства востока – и его потрясли богатства Бали, Эреду и Сихема. А еще он стал свидетелем тому, как у этого мира появился новый владыка – молодой фаррский завоеватель, аита Зу-Л-Карнайн. Успехи юного полководца, за короткий срок создавшего целую империю и сумевшего удержать ее от распада, не давали покоя Самаэлю. И он вспомнил, что ему самому было нужно.

С тех пор у гиганта не было ни минуты покоя: он искал способы претворить в жизнь свою мечту. Пока наконец не достиг в своих странствиях земель варваров. Это были бесконечно богатые земли, и населяли их бесконечно разобщенные племена. Искусные охотники, следопыты и рыболовы, красивые, могучие, здоровые люди прозябали в невежестве и нищете, поклоняясь стихиям и духам животных. И Самаэль решил, что именно они станут основой основ его империи. Законы, которым подчинялись дикари, были ему только на руку. Ему ничего не стоило победить их вождей и занять первое место. Ему легко удалось объединить этих людей под своей рукой.

Он и сам не понимал, отчего назвался сыном Ишбаала. Если бы его спросили, кто такой Ишбаал, гигант бы только пожал плечами. Он придумал этого бога, придумал ему и целое царство – Царство Смерти. Но Самаэль был уверен в том, что этот бог не более чем плод его воображения. Просто он успел немного разобраться в людях и понимал, что им всегда приятнее подчиняться кому-то, кто по устройству мира стоит выше их. И тогда многие неприятности сами собой устраняются. Там, в пещере, он не вспоминал про своего вымышленного отца. Однако кто-то словно вложил эти слова ему в уста, и они были произнесены им без особых раздумий. Сам урмай-гохон был слишком разгорячен боем с Мэлором и страдал от действия яда, так что и не заметил тогда, что сказал поверженному демону.

Единственная странность до сих пор не давала гиганту покоя. Если он смирился со своим беспамятством и безродностью, то никак не мог согласиться с тем, что ему не дается в руки оружие. Ни один из мечей или боевых топоров, которые он намеревался не раз и не два купить, не удовлетворяли его. А он словно был противен им. Спустя какое-то время Самаэль отказался от бесплодных попыток. Благо на него никто и никогда не нападал, справедливо полагая, что эта гора мышц способна за себя постоять.