Следы в Крутом переулке - Винокуров Валерий

Первая группа, вскоре прекратившая существование, имела задачей вывод из строя немецкой техники. Впоследствии прекращение деятельности этой группы связали с продвижением техники на восток. Если же быть точным, люди гибли, не добиваясь порой поставленной цели. Отсутствие опыта нелегко возместить самоотверженностью.

Второй группе было поручено осуществлять диверсии на железной дороге, в депо, на мостах, которых в самом городе и в буерачной степи, окружавшей город, было достаточно много. Поскольку в эту группу входили в основном рабочие с Зализницы, немцы довольно быстро ликвидировали ее — где им было искать диверсантов, как не на железнодорожной станции и в депо, а здесь-то все подпольщики и работали. Не обошлось к тому же и без добровольных помощников: предателей немцы тоже устроили на работу в пристанционных службах — на самые, что называется, хлебные должности.

Третья группа распалась сама собой. В ее задачу входило уничтожение продовольственных и вещевых складов, которые, по предположению составителей плана, немцы должны были организовать в городе. Но оккупанты обошлись без складов.

Весной сорок второго года подпольный обком партии предпринял попытку восстановить подполье в Новоднепровске, — организованное подполье. Между тем, стихийное подполье существовало в городе с самой первой ночи оккупации и до последней ночи.

В Новоднепровске остался признанный заводила яруговских ребят Андрей Привалов, которого — по счастливой ошибке составителей общего плана — не включили ни в одну из трех вышеперечисленных групп, и Андрей начал действовать самостоятельно. Кроме того, в плавнях укрылись четверо красноармейцев, бежавших из плена, и среди них уроженец Новоднепровска Волощах. Каким-то чудом им удалось перезимовать: по-видимому, лишь из-за того, что, занятые ликвидацией подпольных групп в городе, оккупанты до степных хуторов в первую зиму не добрались. В городе оставались родственники Волощаха, благодаря чему четверке из плавней удалось выйти на человека, которому они могли безоговорочно доверять. Этот человек был кузнец Рекунов, проживавший в Нижнем городе. Его хата стояла настолько близко к берегу, что из окон были видны, как на ладони, все плавни.

А Рекунов знал о группе, сколоченной Андреем Приваловым, потому что в этой группе оказались его племянники. Их мать, сестра Рекунова, пришла однажды к брату и со слезами на глазах рассказала о ночных отлучках сыновей. Те были совсем еще юнцами — старшему, сверстнику Андрея Привалова, только что стукнуло семнадцать. Мать просила брата повлиять на парней.

Словом, можно определенно считать, что с этой встречи кузнеца Рекунова с сестрой и началась история новоднепровского партизанского отряда, располагавшегося в плавнях и связанного — через кузнеца Рекунова — с подпольной комсомольской группой.

Правда, зимой сорок первого года в отряде было всего четверо бойцов, ничего особенного они совершить не успели, ибо ближе к концу зимы им пришлось все же уйти на дальние хутора, чтобы дождаться поздней весны, когда спадет вода в Днепре, вернуться в плавни, создать новую базу и восстановить связи с городом. Следующую зиму они провели в степи, но к тому времени в отряде уже было почти тридцать человек, и за лето отряд успел совершить несколько заметных акций. Настолько заметных, что немцы с нетерпением дожидались начала зимы, чтобы прочесать плавни. Летом сорок третьего года отряд насчитывал сорок три человека, что установлено документально. Периодически партизанам приходилось сниматься с насиженного, обжитого места и уходить дальше в плавни, в самую глушь, по не проходило недели, чтобы отряд не напоминал оккупантам о своем существовании.

Подпольный обком партии поставил перед отрядом Волощаха практически одну задачу: проводить диверсии на днепровских переправах в районе Новоднепровска и близлежащих рудников. Однако отряд этим не ограничивался, да и жизнь вносила коррективы, особенно в осенние месяцы, с наступлением поры дождей и холодов.

Летом сорок второго года немцам удалось, согнав на строительство множество народа, соорудить переправу через плавни — с двумя деревянными мостами и длиннющей высоченной насыпной дорогой между этими мостами. Дорогу охранял целый батальон, полицаям этого не доверяли. Диверсии на переправе оказывались чрезвычайно рискованным предприятием, поэтому отряд Волощаха появлялся в этом районе крайне редко, но всякий раз с исключительным по важности заданием. К этому времени, к лету сорок второго, уже действовали отряды в степи, а в городе не давали покоя немцам комсомольцы Привалова.

Узнав об исчезновении инженера, согласившегося восстановить домну на «Южстали», Рекунов ни минуты не сомневался, куда мог подеваться этот инженер. Наверняка Андрей Привалов еще до войны через отца был знаком с инженером, кое-что знал о его образе жизни, привычках, да и подозрений не мог вызвать, — вот и сумел убрать предателя. Искать его нужно далеко — где-нибудь под Херсоном, в днепровской воде.

Уничтожен электрокабель, привезенный из Германии, — это тоже наверняка произошло не без участия Андрейки и племяшей Рекунова.

И совершенно точно Рекунов знал вот о чем. На берегу Богучарки, за «Южсталью», немцы наладили ремонт танков. По этой речке на специально сооруженном плоту Андрей пробрался в мастерскую и поджег цистерны с бензином. Конечно, все находившиеся там танки сгорели.

А одна девчонка из комсомольской группы проникла как-то на нефтебазу и открыла краны двух емкостей — всю ночь бежал бензин по бурьянам в днепровскую воду.

Наконец, именно Андрей привел в дом к деду Легейде скрывавшихся в плавнях летчиков со сбитого немцами самолета.

О многом знал Рекунов, хотя лично знал не многих подпольщиков.

Кто надолго вывел из строя все-таки восстановленную доменную печь? Ведь когда все уже было готово к ее пуску, кто-то же взорвал водяной затвор.

В прокатном цехе, на листовом стане, как только ставили его под нагрузку, постоянно перегорал мотор. Значит, кто-то умудрялся перерезать подземные кабели.

Кто-то подрезал шланги воздушной системы пневматической станции — это вывело из строя заводское энергохозяйство.

Несмотря ни на что, оккупанты не отказывались от планов восстановить металлургический завод, надеялись организовать там хотя бы производство снарядов. Однако удавалось им производить лишь напильники да костыли для рельсов.

После войны местные краеведы пытались составить единую картину новоднепровского сопротивления, даже указание на этот счет поступило из горкома в местную газету. Но цельной картины не получалось. Многие нити, или пружины, сходились к деду Рекунову, но все же не хватало законных оснований утверждать, что этот беспартийный кузнец, отец и дед погибших и казненных подпольщиков, был руководителем всего новоднепровского подполья. А он руководителем и не был. Он даже отрицал все, что ему пытались приписать, соглашаясь лишь со скромной ролью связного. Ясной картины не возникало.

Рекунов же еще и подчеркивал, что вообще не имеет понятия о том, что делалось и кто действовал на Зализнице. А там, уже после быстрого разгрома немцами оставленной группы, акции продолжались на протяжении всего периода оккупации. Да и группа, просуществовавшая всего два месяца, кое-что успела сделать: заминировала, например, магнитными минами эшелон с горючим, и в пожаре, длившемся почти десять часов, сгорели и другие составы — с боеприпасами, с танками, — пламя полыхало над Зализницей во все небо. И позже, после расстрелов, не было оккупантам покоя на железной дороге. Кто-то забивал шлаком дымогарные трубы на паровозах, засыпал буксы песком, а буксовые подшипники заливал баббитом с примесью железных стружек. Кто-то направил локомотив на ненаведенный поворотный круг.

Тот же Рекунов ничего не знал, да и не мог знать, откуда весной сорок третьего, когда уже был казнен Андрей Привалов и погибли племянники кузнеца, взялись в городе листовки, призывавшие саботировать отправку молодежи в Германию. Или пожар в городской управе летом того же года. Впоследствии выяснили, что поджог — дело рук одного из охранников. Но если бы деда Рекунова сегодня спросили, способен ли этот охранник — лысоватый богучаровец, вечно хмурый, неразговорчивый — на такое, дед замахал бы своими огромными ручищами, да, глядишь, еще и добавил бы: «Эта гнида?» Слишком многое выглядело неоднозначным, потому что слишком много человеческих судеб переплетались в клубок, создавая пеструю картину уклада жизни города в годы оккупации.