Унесенные ветром - Маргарет Митчелл

– Как? – воскликнула Скарлетт, невольно загоревшись интересом. – И они не обстреляли ваш корабль?

– О, святая наивность! Разумеется, нет. Среди северян тоже немало несгибаемых патриотов, которые не прочь заработать, сбывая товар конфедератам. Я завожу свой корабль в нью-йоркскую гавань, закупаю у торговых фирм северян – шито-крыто, разумеется, – все, что мне требуется, подымаю паруса – и был таков. А когда это становится слишком опасным, я ухожу в Нассау, куда те же самые патриоты-северяне привозят для меня снаряды, порох и кринолины. Это куда удобнее, чем плавать в Англию. Порой бывает несколько затруднительно проникнуть в чарльстонский или уилмингтонский порт, но вы изумитесь, если я вам скажу, в какие щели умеют проникать маленькие золотые кружочки.

– Конечно, я всегда знала, что янки мерзкие твари, но чтобы…

– Стоит ли тратить словесный пыл на янки, которые честно набивают себе карман, продавая свой Союз Штатов? Это не будет иметь никакого значения в веках. Все сведется к одному концу. Янки знают, что Конфедерация рано или поздно будет стерта с лица земли, так почему бы им пока что не заработать себе на хлеб?

– Стерта с лица земли? Конфедерация?

– Ну разумеется.

– Будьте столь любезны – освободите меня от вашего присутствия и не вынуждайте вызывать мой экипаж, дабы от вас избавиться!

– Какая пылкая маленькая мятежница! – с усмешкой проговорил он, поклонился и неспешно зашагал прочь, покинув ее в состоянии бессильной ярости и негодования, и к этому примешивался непонятный ей самой осадок разочарования – разочарования, как у обиженного ребенка, чьи детские мечты разлетелись в прах. Как смеет он так отзываться о тех, кто помогает прорывать блокаду! И как посмел он сказать, что Конфедерацию сотрут с лица земли! Его следует расстрелять, расстрелять, как изменника! Она обвела глазами зал, увидела знакомые лица – смелые, открытые, воодушевленные, уверенные в победе, и странный холодок вдруг закрался в ее сердце. Сотрут с лица земли? И эти люди допустят? Да нет, конечно же, нет! Сама эта мысль была предательской и нелепой.

– О чем это вы шептались? – повернувшись к Скарлетт, спросила Мелани, когда покупатели ушли. – Миссис Мерриуэзер – я заметила – не сводила с тебя глаз, а ты ведь знаешь, дорогая, как она любит посудачить.

– Этот человек совершенно невыносим – невоспитанная деревенщина, – сказала Скарлетт. – А старуха Мерриуэзер – пускай себе судачит. Мне надоело прикидываться дурочкой для ее удовольствия.

– Ну что ты, право, Скарлетт! – воскликнула чрезвычайно скандализованная Мелани.

– Тише, – сказала Скарлетт. – Доктор Мид намерен сделать еще одно объяснение.

Когда доктор заговорил, зал немного притих. Для начала доктор поблагодарил пожертвовавших драгоценности дам за щедрость.

– А теперь, дамы и господа, я хочу сделать вам сюрприз. Предложить нечто столь новое, что кого-то это может даже шокировать. Но я прошу вас не упускать из виду, что все здесь делается для наших госпиталей и для наших мальчиков, которые в них лежат.

Все начали придвигаться ближе, протискиваться вперед, стараясь отгадать, какой ошеломляющий сюрприз может преподнести им почтенный доктор.

– Сейчас начнутся танцы – и как всегда, разумеется, с кадрили, за которой последует вальс. Все последующие танцы – полька, шотландский, мазурка – будут перемежаться короткими кадрилями. Мне хорошо известен галантный обычай соперничества за право повести кадриль, а вот на сей раз… – Доктор вытер платком вспотевший лоб и хитро покосился в угол, где среди прочих матрон сидела и его жена – …на сей раз, джентльмены, тому, кто хочет повести кадриль с дамой по своему выбору, придется за это платить. Аукцион буду проводить я сам, а все вырученные деньги пойдут на нужды госпиталей.

Веера застыли в воздухе, и по толпе пробежал взволнованный шепот. В углу среди матрон поднялась форменная суматоха. Миссис Мид, отнюдь не одобряя в душе действий своего супруга, тем не менее решительно взяла его сторону и оказалась в трудном положении. Миссис Элсинг, миссис Мерриуэзер и миссис Уайтинг сидели пунцовые от негодования. Но тут солдаты внутреннего охранения внезапно разразились громкими криками одобрения, которые тотчас были подхвачены и другими гостями в военной форме, а тогда уж и молоденькие девушки начали радостно подпрыгивать на месте и хлопать в ладоши.

– Тебе не кажется, что это немножко… немножко смахивает на… торговлю живым товаром? – прошептала Мелани, с сомнением глядя на воинственно ощетинившегося доктора, который, как ей всегда казалось, был безупречнейшим джентльменом.

Скарлетт промолчала, но глаза ее блеснули, а сердце томительно сжалось. Ах, если бы она не была в трауре! О да, будь она прежней Скарлетт О'Хара в травянисто-зеленом платье с темно-зелеными бархатными лентами, свисающими с корсажа, и туберозами в темных волосах, кто, как не она, открыл бы этот бал первой кадрилью? Да, конечно же, она! Не меньше дюжины мужчин повели бы из-за нее торг и принялись бы выкладывать деньги доктору. А вместо того сиди тут, подпирай стенку и смотри, как Фэнни или Мейбелл поведет большую кадриль, словно первая красавица Атланты!

Голос маленького зуава с резко выраженным креольским акцентом на мгновение перекрыл шум:

– Если позволите, я плачу двадцать долларов и приглашаю мисс Мейбелл Мерриуэзер.

Мейбелл спрятала вспыхнувшее от смущения личико на плече Фэнни, и другие девушки, хихикая, начали прятаться друг от друга, в то время как новые мужские голоса начали выкрикивать новые имена и называть более крупные суммы денег. Доктор Мид улыбался, полностью игнорируя возмущенный шепот, доносившийся из угла, где восседали дамы-попечительницы.

Поначалу миссис Мерриуэзер громко и решительно заявила, что ее Мейбелл не примет участия в этой затее. Но по мере того как имя Мейбелл стало звучать все чаще и чаще, а предложенная за нее сумма возросла до семидесяти пяти долларов, протесты почтенной дамы стали слабеть. Скарлетт, облокотившись о прилавок, подтирала глазами возбужденную толпу, с пачками денег в руках окружившую подмостки.

Ну вот, сейчас они все примутся танцевать – все, кроме нее и пожилых дам. Все будут веселиться, кроме нее. Она увидела Ретта Батлера, стоявшего внизу прямо перед доктором, и постаралась сделать вид, что все происходящее ей глубоко безразлично, но было уже поздно: один уголок губ Ретта насмешливо опустился вниз, а одна бровь выразительно поднялась вверх. Скарлетт вздернула подбородок и, отвернувшись, внезапно услышала свое имя, произнесенное с характерным чарльстонским акцентом и так громко, что оно заглушило все другие выкрикиваемые имена:

– Миссис Чарлз Гамильтон – сто пятьдесят долларов оплотом.

Когда прозвучало ее имя, а затем сумма, в зале воцарилась тишина. Скарлетт, как громом пораженная, сидела окаменев, расширенными от удивления глазами глядя в зал. Все взоры были обращены на нее. Она видела, как доктор, наклонившись с подмостков, что-то прошептал Ретту Батлеру. Вероятно, объяснял ему, что она в трауре и не может принять участия в танцах. Но Ретт Батлер только пожал плечами.

– Может быть, вы выберете какую-нибудь другую из наших прекрасных дам? – спросил доктор.

– Нет, – отчетливо произнес Ретт, небрежно окидывая взглядом присутствующих. – Миссис Гамильтон.

– Говорю вам, это невозможно, – раздраженно сказал доктор. – Миссис Гамильтон не согласится…

И тут Скарлетт услышала чей-то голос и не сразу поняла, что он принадлежит ей:

– Нет, я согласна!

Она вскочила на ноги. От волнения, от радости, что она снова в центре внимания, снова признанная королева бала, самая привлекательная из всех, а главное – от предвкушения танцев, – сердце у нее бешено колотилось, и ей казалось – она вот-вот упадет.

– Ах, мне наплевать, мне наплевать на все, что они там будут говорить! – пробормотала она, во власти сладостного безрассудства. Она тряхнула головой и быстрое вышла из киоска, постукивая каблучками по полу, как кастаньетами, и на ходу раскрывая во всю ширь свой черный шелковый веер. На мгновение перед ее глазами промелькнуло изумленное лицо Мелани, скандализованные лица дам-попечительниц, раздосадованные лица девушек, восхищенные лица офицеров.

А потом она стояла посреди зала, и Ретт Батлер направлялся к ней, пробираясь сквозь толпу, с этой своей поганой усмешечкой на губах. Да ей наплевать на него, наплевать, будь он хоть президент Линкольн! Она будет танцевать, вот и все! Она пойдет в первой паре в кадрили! Она ослепительно улыбнулась ему и присела в низком реверансе, и он поклонился, приложив руку к манишке. Растерянный Леви поспешно выкрикнул, стараясь разрядить обстановку:

– Виргинская кадриль! Кавалеры приглашают дам!

И оркестр грянул лучшую, любимейшую из всех мелодий – «Дикси»[4].