Фейерверк волшебства - Владимир Долохов

Катя, гостеприимная хозяйка квартиры, предложила Нарайяну покушать и прилечь поспать после дальней дороги, но неугомонный маэстро, впервые попавший в Москву, от еды и сна отказался, и поперся гулять по городу. Причем Маринкин Крайслер отверг, сказав, что хочет прокатиться на знаменитом московском метро.

Катя сказала, что с удовольствием выступит экскурсоводом, и ее щечки смущенно зарделись при этом. Опустив глазки, она призналась, что в свое время получила степень бакалавра в Мэрилендском университете. Катя и в самом деле блестяще владела английским, в отличие от Вовки, который хоть и мог объясниться и понять, что ему говорят, но для этого приходилось напрягаться.

— Ну что ж, Нурик в надежных руках! Смотри, сильно не приставай к мэтру, ему надо беречь сексуальную энергию для танцев, — прокомментировал Тараканов, вызвав новую волну покраснения пухленьких Катькиных ланит. — Завтра созвонимся.

Приехав домой, Вовка сбацал торсионный танец на хорошую погоду, и на следующий день заметно потеплело, выглянуло солнце, а ветер прекратился.

Утром Катя сообщила, что они с маэстро идут в Кремль, а потом можно встретиться всей компанией где-нибудь поблизости.

В назначенный час Тараканов с Юлькой вышли из метро «Охотный ряд». Вовка позвонил Кате по мобильному, и узнал, что они находятся в Александровском саду, рядом с памятником Неизвестному солдату. Нарайян и Катя лениво нежились на солнышке, развалившись на травяном газоне возле Кремлевской стены. Милиция не обращала на них никакого внимания, да и друзья с трудом их нашли — парочку скрывал от посторонних глаз забор из жести, огораживающий ремонтный участок вдоль стены.

Вовка с Юлькой, в качестве приветствия спев «Три сырка», легли рядышком. Маэстро, в красноватых солнцезащитных очках довольно щурился, поглядывая на гуляющих прохожих и резвившихся детишек. Под Нарайяном небрежно валялась его смятая курточка, а ослепительно-белыми носками он периодически елозил по земле. «Такой же разгильдяй, как и я!» — удовлетворенно подумал Вовка.

Тараканов сообщил Нарайяну, что сделал на сегодня хорошую погоду. Тот преувеличенно вытаращил глаза, изобразил руками вокруг Вовкиной головы светящийся нимб и привалился своей лохматой седой башкой к Таракановским ногам, вызвав хохот всех присутствующих. Вовка рассказал про волшебство, о потешных ритуалах типа белья в автобусе, и в процессе беседы удивлялся потрясающему чувству юмора маэстро. Гримасы его были бесподобны, цирковые клоуны могли всей гильдией подавать в отставку. Тараканов хохотал до слез, и стал пародировать Нурика, изображая его ужимки и тараща, как он, глаза.

К удовольствию троицы волшебников, Нарайян врубался в то, что мир иллюзорен, что объективных законов не существует и правила игры мы выбираем сами. Его картина мира была гибкой, и Вовка чувствовал, что они очень близки по взглядам на жизнь и темпераменту. Пару раз Тараканов грузанул маэстро абсурдными картинами мира, и тот с юмором отреагировал на это, сходу присвоив Вовке прозвище «Спагетти Босс».

Юлька, чтобы проверить Нурика на чувство собственной влажности, брякнула, что настоящие суфии живут в Средней Азии, а Нарайян только прикидывается, он — «Спагетти Суфи»!

Когда Катька перевела это мастеру, тот засмеялся, кивнул и сосредоточенно стал снимать что-то с ушей.

Вовка задал ему вопрос Болеслава «Что есть жизнь?», ответ на который позволяет многое сказать о картине мира человека.

— Жизнь — это танец! — мгновенно выдал Нарайян, вскочил, закружился и запел с чувством экстаза, закатывая глаза:

Love`s wine is endless,Keep on pouring it forever!

На последней фразе он, прислонив к сердцу Катьки чашу из сложенных ладошек, изобразил, что переливает из чаши нечто. Кругленькое ангельское личико Катерины немедленно зарделось, как маковый цвет.

Наблюдая за Нарайяном, Вовка все больше убеждался, что тот живет, как предлагает Болеслав, — постоянно находясь в состоянии бушующего Внутреннего Огня. Нурик, смеясь и распевая зикры во все горло, наслаждался жизнью в полном объеме. Вовке захотелось побыстрее попасть на его танцы.

Следующим пунктом культурной программы значилась вечерняя сауна. Нарайян с блаженной мордой подолгу сидел в парилке, шумно вдыхая воздух и напевая под нос заунывный зикр. Когда они раздевались, Вовка предупредил его:

— Нарайян, у нас принято париться голыми! Тебе религия позволяет?

Нарайяша размашистым жестом сбросил простыню, демонстрируя костюмчик Адама, и звучно шлепнул себя по груди:

— Я старый хиппи!

В холодном бассейне «Спагетти Суфи» плавал минут по десять, фыркая, как тюлень. Тело у него было гибким и мускулистым, покрытым небольшим слоем жирка. Когда под конец трехчасовой бани четверка сидела в просторной комнате отдыха, отделанной мрамором, и блаженно попивала чаек, Нарайян не усидел на месте и, скинув простыню, заголосил:

Rocka my soul in the bosom of Abraham,Rocka my soul in the bosom of Abraham,Rocka my soul in the bosom of Abraham,O, rocka my soul!So high you can’t get over It,So low you can’t get under It,So wide you can’t get around It,You got to come in through the door!

Вовка не удержался, подскочил, и, взявшись за руки с Нарайяном, под зажигательную рок-н-ролльную мелодию они стали голышом отплясывать танец, буквально брызжущий энергией радости. Тараканов правильно пел только первые две фразы, а остальной текст имитировал, подвывая на тарабарском языке.

Они вращались, приседали, подскакивали, тряся мужским достоинством во все стороны. Уморительное зрелище вогнало Катьку в краску, а у Юльки вызвало бурный смех.

Отъезд в Питер был назначен на следующий день вечером. Вовка был опытным туристом, ходил на байдарках, правда, по простеньким маршрутам, и в поход всегда собирался основательно. Он набил доверху громадный рюкзак объемом 130 литров. Одних продуктов было килограмм двадцать, а еще палатка, спальник, котелки, двуручная пила, топор, сапоги, большой кусок полиэтиленовой пленки и прочее хозяйство. В процессе сборов вся комната была завалена снаряжением, шмотками и едой. Каждый раз, собирая в поход, Вовка поражался, каким образом вся эта гора вещей умещалась в рюкзаке.

Рюкзачок тянул на 37 килограмм. Марго сочувствующе смотрела на мужа, считая ненормальным, и взывала к его ПКМ:

— Вовка, и охота тебе полторы недели мерзнуть в лесу? В Питере 10–12 градусов передают, с дождем. Теплых вещей побольше возьми.

— Ничего, погоду наладим, волшебники мы или кто? — уверенно ответствовал Тараканов, однако накидку от дождя сунул в клапан рюкзака. Немного подумав, он запихнул еще один килограммовый бочонок сыра «Oltermanni», запаянный в полиэтиленовую упаковку.

На слет ехала большая компания с Болеславского семинара, человек двадцать. Кроме Юльки, Тараканова и Кати, в команде были индеец Дима, Ксюша, Незнайка, Айгуль, российский майор и другие гвардейцы, даже дядя Миша решился на такой подвиг.

Когда банная четверка шла по перрону, Вовка обратил внимание спутников на слова, начертанные крупными буквами на борту вагонов: «Афанасий Никитин».

Сбросив возле своего вагона тяжеленный рюкзак, Тараканов попросил троицу обождать пару минут, и без него в вагон не заходить. Он сбегал в ларек за бутылкой пива «Афанасий», вернулся и откупорил ее. Юлька на лету уловила ход его мыслей и достала из рюкзака карманный фонарик. Катя подсказала:

— И под свет фонаря вставай!

Вовка вытер взмокший лоб и, включив фонарик, приставил его к центру лба, как бы освещая пространство третьим глазом. Затем с наслаждением глотнул пивка и изрек хрипловатым голосом Капитоныча, утрированно двигая бровями:

— Афанасий Никитин совершил хождение за три моря, а мы, офонарев от пива «Афанасий», с фонарем под третьим глазом, на поезде «Афанасий Никитин» совершаем вхождение за третьи врата сновидения! Какому бы намерению это посвятить? Пусть будет отличная погода на фестивале.

Бутылка пива была пущена по кругу, и все, включая Нарайяна, повторили ритуал. Неутомимый гаер и здесь отличился — выпучив глаза, он приложил бутылку горлышком к третьему глазу, а фонариком посветил себе в рот. Катька объяснила ему, что это древнерусский магический обряд на погоду, основанный на каламбурах. Нурик часто-часто закивал головой, а потом начал быстро отряхивать уши обеими руками.

Места у всей четверки были в одном купе, и, с трудом распихав свои рюкзаки и гитары маэстро, друзья удобно устроились на сиденьях. Постельное белье уже было застелено, и Нарайян сразу запрыгнул на верхнюю полку. Он почти сразу отключился и засопел, разница часовых поясов все-таки взяла свое.

Когда поезд тронулся, Тараканов поинтересовался у Юльки, которая давно увлекалась суфийскими танцами, откуда они взялись.

Под убаюкивающий перестук колес Юлька завела вечернюю сказку для малышей, о дедушке Сэме: