Империя алмазов - Джеральд Браун

Килинг бросил взгляд на плоский черный чемоданчик из кожи антилопы, который Линдер поставил рядом со своим креслом. Линдер взял чемоданчик и достал оттуда листок бумаги розового цвета.

– Может, – предложил Мичем, – имеет смысл мне самому поговорить с господином министром и все объяснить ему лично?

На его предложение не обратили внимания. Линдер сверился с розовой бумажкой.

– По нашим данным, в настоящее время у вас хранится три миллиона сто двадцать пять тысяч шестьсот карат советских алмазов.

– Совершенно верно, – согласился Мичем. Килинг спросил:

– Алмазы, закупленные у Советов, хранятся отдельно от остальных, не так ли?

– Да, отдельно, – сказал Мичем.

– Вам, конечно, известны условия договора, заключенного между Системой и управлением в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, в Москве? – спросил Линдер.

Мичему это было хорошо известно: он участвовал в переговорах.

– Советы могут изъять свои алмазы в любой момент без предварительного уведомления, – напомнил Килинг.

– В этом-то и заключается смысл отдельного хранения, – сказал Линдер.

– Ближе к делу, – не выдержал Мичем.

– Министр хочет воспользоваться этой возможностью, – заявил Килинг.

– Весь запас советских камней должен быть возвращен в Москву. Вы будете отгружать их партиями по триста шестьдесят тысяч карат через каждые два дня. Через Аэрофлот, разумеется. Мы все устроим. Вся операция займет не больше месяца.

– Очень хорошо, – согласился Мичем, сохраняя внешнее спокойствие в то время, когда внутри у него все упало. Он знал, что не может сделать того, чего сейчас с полным правом требуют Советы. Теперь огласки не избежать. Система погибла. Он погиб. Возможны последствия на самом высоком уровне, вероятно, даже дипломатический кризис. Он сказал:

– Мы сразу же начнем готовить груз к отправке. Килинг допил свой стакан.

Линдер потушил сигару.

– Я надеюсь, министр найдет более удобный и выгодный способ продажи советских алмазов, – заметил Мичем.

– Прошу прощения, – улыбнулся Килинг. – Боюсь, мы недостаточно ясно выразились. Возвращение алмазов в Москву только временная мера, просто чтобы успокоить министра. Я уверен, у него нет намерения расторгнуть договор между Советами и Системой.

Мичем под столом развел скрещенные ноги и скрестил их по-другому.

Линдер объяснил:

– Если по прошествии месяца или двух все будет в порядке, алмазы снова вернутся в Систему, и наша торговля продолжится, как обычно.

– Вас это устраивает? – спросил Килинг, заранее уверенный в положительном ответе.

– Нет, – заявил Мичем. – Согласно условиям нашего договора, если вы изымаете свои запасы, то Система считает себя свободной от всех взятых на себя обязательств.

– Но…

– Потребуется заключить новое соглашение.

– Но…

– Совет его рассмотрит. И, если говорить откровенно, я должен сразу предупредить вас, что некоторые довольно консервативно настроенные члены совета директоров с самого начала решительно возражали против сотрудничества с Москвой. Так или иначе, у вас не должно сложиться впечатление, что продажа ваших алмазов будет возобновлена автоматически.

Килинг теребил манжеты.

Линдер задумчиво смотрел в свой плоский чемоданчик.

Мичем резко встал и вышел не попрощавшись, оставив их сидеть на своих местах.

Он вернулся в свой кабинет. Здесь его никто не видел, и ему не нужно было подавлять нервную дрожь. Он снял пиджак и обнаружил, что рубашка вся мокрая. Сев за стол, Мичем положил руки на инкрустированную поверхность ладонями вниз. Чтобы они наконец остановились. Через некоторое время он поднял руки и с отвращением посмотрел на влажные отпечатки, потом повернулся и нашел глазами далекий купол собора Святого Павла. Он безмолвно молил о чудесном, милостивом вмешательстве.

Через полчаса зазвонил телефон.

Это был Килинг.

Было сказано: ему только что позвонили из Москвы, к сожалению, слишком поздно, чтобы предотвратить их с Линдером визит к Мичему. К глубокому сожалению, потому что к этому времени министр убедил Комитет оставить алмазы там, где они есть. Само собой разумеется, министр ни минуты не сомневался в Системе как в надежном партнере.

Это означало: Килинг и Линдер позвонили в Москву и сообщили о результате своих переговоров с Мичемом. Чтобы сохранить свое выгодное положение, они поддержали версию Мичема относительно недавних действий Системы. Но на самом деле наиболее убедительным для министра аргументом против изъятия алмазов послужила вероятность новых переговоров и возможность лишиться поддержки Системы на рынке алмазов.

Его блеф прошел. Никогда в жизни ему не приходилось проявлять столько ловкости и изворотливости. И хотя он был ужасно рад, но не смог даже улыбнуться.

Он был выжат как лимон.

ГЛАВА 26

Гштад летом необычайно красивое и тихое место.

Именно поэтому Марен и Чессер выбрали его для своего следующего убежища. Хотя на этот раз им и удалось уйти от Мэсси, но с ним далеко не покончено, и, кроме того, им предстоит схватка с Системой – наиболее сильным, могущественным и умелым противником. Они решили, что лучше избегать аэропортов. Марен использовала свое имя, чтобы купить новый «астон мартин ДБС», и на бешеной скорости проехала через Альпы. Извилистые горные дороги, нависшие над пропастями, подействовали на них успокаивающе: они убедились, что по крайней мере сейчас за ними нет погони. Теперь Чессера почему-то не волновало то, как рискованно Марен ведет машину. Она заметила, что почти всю дорогу он преспокойно дремал.

Они и раньше бывали в Гштаде вместе, но всегда в самый разгар горнолыжного сезона. Теперь, в середине лета, все вокруг выглядело незнакомым, особенно дом и остальные постройки, которые они привыкли видеть наполовину заваленными снегом. Сейчас все здания казались выше, в них явно обозначились углы.

Шале было построено в последний год жизни Жана-Марка в престижном районе Оберпорт, неподалеку от отеля «Палас». Соседкой слева была великая герцогиня, справа – барон, напротив – граф. В отличие от большинства домов в округе, выстроенных в относительно традиционном стиле.

шале, принадлежавшее Марен, выделялось современной архитектурой прямых линий в стиле Мис ван дер Роэ – огромные плоскости теплоизолирующего стекла в узкой рамке полированной стали. Внутренний облик полностью соответствовал наружному: всюду белизна, строгие линии, блеск хрома и щедро разбросанные повсюду яркие цветовые пятна, оживляющие и согревающие всю картину. Хотя шале было небольшим – всего десять комнат да комнаты для прислуги, – но внутри создавалось впечатление обилия свободного пространства. Еще одной особенностью был зимний сад, где при регулируемой температуре и влажности росли розы, фиалки и огромные анютины глазки, чтобы в зимние морозы в доме остался маленький кусочек прекрасного лета.

Приехав, Марен и Чессер сразу же завалились спать и проснулись посвежевшие и голодные. В шале не было постоянной прислуги, и Марен не стала никого нанимать. Отчасти из осторожности, отчасти потому, что ей так хотелось.

Они все делали сами, как если бы они были мужем и женой. Они вместе стелили кровать. Пока Марен прибиралась, Чессер пылесосил. За покупками они ходили вдвоем. Стоя в стороне и глядя, как тщательно Марен выбирает овощи и фрукты и как почтительно разговаривает с ней мясник, Чессер испытывал тайную гордость. Она решительно отказалась покупать хлеб и потратила почти весь вечер и половину следующего утра, чтобы испечь четыре каравая. На кухне все было перевернуто вверх дном, но Чессер сидел, отпивая понемногу виски, смотрел на нее и улыбался, не обращая внимания на рассыпавшуюся муку или прилипшее тесто.

Марен не заглядывала ни в какие кулинарные книги из тех, что были под рукой, предпочитая полагаться на свои воспоминания о том, какие ингредиенты и пропорции использовала ее мать.

В результате получилось четыре низких, тяжелых, перепеченных кома.

Чессер притворно восхищался и съел большой кусок даже без масла. Но Марен лучше знала, что должно получиться, поэтому она выкинула весь испеченный ею хлеб в помойку и простояла у плиты еще один вечер. На этот раз четыре получившихся каравая были высокими, легкими, с поджаристой корочкой. От них шел аппетитнейший запах, и на вкус они были так же хороши, как и на вид.

На Чессера это произвело сильное впечатление.

В качестве приятного дополнения Марен легко и уверенно соорудила какое-то особое шведское печенье с тмином, и Чессер подумал, что в жизни не пробовал ничего вкуснее. Пока он набивал себе рот, Марен сияла. Каждый думал о непроизнесенных вслух мыслях другого, и обоим казалось, что они их знают.

Поначалу Чессер отнес неожиданное проявление хозяйственных наклонностей у Марен на счет ее импульсивности – очередное увлечение, не более того. Не стоит принимать это слишком серьезно. В конце концов, она достаточно богата, чтобы ее обслуживали; она может получить все, чего ни пожелает, и ей нет никакой необходимости утруждать себя черновой и скучной работой, пусть даже иногда это выглядит очень романтично. Суть в том, что ей никогда не приходилось заниматься домашними делами, потому-то она и получает от них удовольствие. Она просто развлекается, но в любой момент ее настроение может перемениться, она наймет прислугу и найдет себе занятие поважнее. Метание ножа, например.