Том 68. Чехов - Наталья Александровна Роскина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Летом, может быть, у вас побываю, если позволите. Вы пишете: «... может быть, наша масть вам уже не под стать». Этакие слова грех писать. Неужели вы думаете, что я уже успел сделаться скотиной? Нет-с, подождите немножко, теперь еще пока рано, еще не испортился, хоть и начал жить. Дай в будущем я едва ли буду делить людей на масти.
Написал в Велюнь письмо2.
Живется сносно, но здоровье уже — увы и ах! Работаешь, как холуй, ложишься в пятом часу утра. Пишу в журналы по заказу, а нет ничего хуже, как стараться поспеть к сроку. Деньги есть. Ем прекрасно, пью тоже, одеваюсь недурного... уж нет лишнего мясца! Говорят, я похудел до неузнаваемости. Ну, и женщины...
Работаю в Питер и в Москву, известен стал, знаком со всеми... живется почти весело. Летом поеду на юг поправлять здоровье. Кланяюсь Алеше, Саше [67], Зое и Нине, а Наталье Парфентьевне, которую я помню во всех чертах (у нее хорошее лицо), посылаю поклон нижайший. Вам жму руку и остаюсь постоянным слугою
А. Ч е х о в или: А. Чехонте
М. Ковров[68]
Человек без селезенки
Так я подписываюсь, работая в 6—7 изданиях. Получаю по 8 коп^еек) за строку. Расходы ужасные. В день на извозчика больше рубля сходит.
Мой адрес: Москва, Сретенка, Головин пер(еулок), дом) Елецкого, А. П. Чехову, или же в любую редакцию. Но лучше по первому: дома я бываю чаще, чем в редакциях.
Автограф. Хранится у Б. Д. Челышева (г. Шахты). (Впервые опубликовано в журнале «Дон», 1957, № 7, стр. 157—158).
Год установлен по письму Г. П. Кравцова от 22 января 1883 г., на которое Чехов отвечает.
4
Н. А. ЛЕЙКИ НУ
Москва. 1884, 20./V
Многоуважаемый Николай Александрович!
Получил и письмо, и вложение. Письмо прочел и отвечаю, вложение же препроводил по принадлежности с советом создать что-нибудь из таможенной жизни 1.
ЧЕХОВ
Акварель В. А. Серова, 1901—1902 гг.
Дом-музей Чехова, Москва
Поездка в Питер — моя давнишняя мечта. Дал себе слово поехать в ваш царствующий град в начале июня, а теперь возвращаю себе это слово обратно. Дело в финансах, черт бы их подрал. На поездку нужно 100— 150 рублей, а я имел удовольствие на днях прокатить сквозь жизненный строй все мои акции. Отвалил полсотни за дачу, отдал четверть сотни за слушание лекций, столько же за сестру на курсы и проч. и проч. и проч. Если же к сему вы прибавите всю плохость моих заработков за последнее время, то поймете мои карманы. К первому июню рассчитываю на свободную полсотню.а на эти деньги далеко не уедешь.Придется отложить поездку
на неопределенное время и довольствоваться вояжем на дачу и обратно. Вместе со мной собирался и дикий Пальмин 2. Мы с ним условились поехать 2—3 июня, но... является он ко мне на днях и, покачивая головою, заявляет, что ехать в Петербург он не может. Его терзает какая-то муть, выражающаяся в каких-то крайне неопределенных для наблюдателя воспоминаниях! «Детство... юность...» и прочее... Точно он убийство в Петербурге совершил. Долго он излагал мне причины антипатии к своему родному городу, но я ничего не понял. Или он хитрит, боясь издержек (он, между нами говоря, скуповат), или же в самом деле есть что-то такое особенное в его петербургском прошлом. В пятницу он приедет ко мне обедать... Мы выпьем, поедем к ночи в Петровско-Разумовское на его дачу и, вероятно, кутнем. В самый момент, когда он поднимет вверх свой жилистый палец и начнет говорить мне о «бгатстве, гавенстве и свободе», когда умиление его достигнет своего acme*, я заговорю с ним о прелестях путешествия на Валаам и стану его убеждать... Авось удастся. Если мы вдвоем поедем, то нам, вероятно, и по сто рублей хватит — это тоже аргумент. А ему, действительно, необходимо проветриться. Если этого не требует его хороший талант, то этого настойчиво добивается гигиена. Он ужасно много пьет — это неизлечимо, но зато излечимо очень многое другое. Он живет черт знает как... Ужасно одет, не видит света, не слышит людей. Я никогда не видал его обедов, но готов держать пари, что он питается чепухой. j(Ero супруга не дает впечатления мудрдй хозяйки,) В общем, мне кажется, что он скоро умрет. Его организм до того расшатан, что можно удивляться, как это в таком больном теле может сидеть такая стихотворная натура. Непременно нужно проветрить этого человека. Он говорил мне, что поедет по Волге, но плохо верится его словам. Дальше своей сарайной дачи он не пойдет. О результатах беседы, имеющей быть в пятницу, сообщу вам. Если сам не поеду, то хоть его спроважу.
Завтра у меня последний экзамен, а послезавтра моя особа будет изображать то, что толпа величает «доктором» (если, конечно, выдержу завтрашний экзамен). Заказываю вывеску «доктор» с указующим перстом, не столько для врачебной практики, сколько для устрашения дворников, почта- лионов и портного. Меня, пишущего юмористическую дребедень, жильцы дома Елецкого величают доктором, и у меня от непривычки ухо режет, а родителям приятно; родители мои — благородные плебеи, видевшие доселе в эскулапах нечто надменно-суровое, официальное, без доклада не впускающее и пятирублевки берущее, глазам своим не верят: самозванец я, мираж или доподлинно доктор? И такое мне уважение оказывают, словно я в исправники попал. Они мнят, что в первый же год я буду ворочать тысячами. Такого же мнения и мой терпеливый портной Федор Глебыч. Придется разочаровать бедняг.
Экзамены кончились, а потому мне уже ничто не мешает подать прошение о приеме меня в число считанных. Что-нибудь да буду присылать к каждому номеру. Теперь пока не вошел еще в норму, денька же через четыре подниму глаза к небу и начну придумывать темы. Летом буду жить в Новом Иерусалиме и буду пописывать. Боюсь только благородной страсти. Это для меня хуже всяких экзаменов. На сей раз шлю «Дачную гигиену» 8. Штука сезонная... Если понравится, то изображу еще что-нибудь в этом роде: «Охотничий устав», «Лесной устав» и проч. Мне хочется написать для «Осколков» статистику: народонаселение, смертность, промыслы и проч. Немножко длинно выйдет, но если удастся, то бойкий фельетон выйдет.
