Орлы и звёзды - Александр Антонов

Заручившись поддержкой Ленина и Александровича, я развил активную деятельность, лейтмотивом которой мог бы стать лозунг: «Савинков говорит: «Надо!» – Жехорский отвечает: «Есть!» Именно я склонил левое крыло ПСР временно отказаться от выражения недоверия правительству Керенского.

Но Савинков никогда бы не стал «русским террористом № 1» если бы поверил мне до конца. Его очередной ход заставил нас всех слегка поднапрячься.

При формировании Красной Гвардии мы очень старались, чтобы из состава эсеровских боевых групп в ней оказались только наши с Александровичем люди. Процентов на восемьдесят нам это удалось. Оставшиеся двадцать процентов штаб старался держать подальше от ключевых объектов. И вот теперь я был вынужден ввести один из таких отрядов на территорию Петропавловской крепости. Таким было прямое указание Савинкова. Более того, он потребовал, чтобы я добился назначения командира отряда Степана Стрелкина заместителем коменданта крепости. Стрелкин был давним и преданным соратником Савинкова – это было всем хорошо известно. Васич такому заместителю был вовсе не рад, но ради общего дела был вынужден уступить. Савинков был доволен. А нам пришлось ломать головы, как нейтрализовать вражеских агентов? С рядовыми бойцами отряда Стрелкина это труда не составило. Казарменное положение не очень-то располагает к свободному передвижению по территории крепости. Но как быть с помощником коменданта? Решение, в конце концов, нашлось. Правда, оно жутко не понравилось Васичу.

Стрелкин был совсем не глуп и достаточно хитёр, чтобы не купиться на простые уловки. К тому же он обладал одним достоинством, делавшим его крайне привлекательным для слабого пола. «Достоинство», по слухам, было весьма солидных размеров и мы стали всерьёз опасаться, что с его помощью Стрелкин быстро завербует весь женский персонал крепости. С такой шпионской сетью мы бы точно не справились. Менять же персонал по три раза в месяц, сами понимаете, весьма обременительно. Против такого противника был нужен опытный боец, и наши взгляды устремились к Ольге. Риск в этой затее, конечно, присутствовал, и лучше всех это понимал Васич, потому и возражал, но оставшись в подавляющем меньшинстве, был вынужден уступить.

То, что прекрасная комендантша положила глаз на смазливого помощника своего муженька, было встречено широкой общественность с разными чувствами: пониманием, неприятием, завистью, наконец, – но только не с удивлением. Этого мы и добивались: что естественно, то не вызывает подозрений. Перед Ольгой стояли три задачи: как можно чаще отвлекать Стрелкина от шпионской деятельности; следить, чтобы кто-нибудь из обслуживающего персонала ему не дал; по возможности не дать самой. Забегая вперёд, скажу: Ольга со своей задачей справилась блестяще. По крайней мере, нам всем так хочется думать. Вся крепость могла наблюдать за Ольгой, которая по три раза на дню долго выгуливала сразу двух кобелей. Были свидетели диких сцен ревности, которые устраивала комендантша своему ухажёру, стоило ему только бросить взгляд налево. Ну а частые ночные отлучки Стрелкина за пределы крепости косвенно подтверждали, что и с третьей задачей Ольга худо-бедно справляется.

Мы добились своего. Стрелкин снабжал Савинкова информацией, которую извлекал в основном из Ольгиной болтовни. Стоит ли удивляться, что она почти полностью совпадала с той, которой снабжал его я. Борис Викторович был абсолютно уверен, что Красная Гвардия находится под его контролем, а Ленин сидит в Петропавловской крепости, как в ловушке, которую можно в любой момент захлопнуть.

Я с нетерпением ожидал приезда в Петроград Марии Спиридоновой. И вовсе не в плане личного интереса. Глупо было полагать, что влюбившись в дни своей комсомольской юности в фотографию, я добьюсь ЗДЕСЬ взаимности от оригинала. Хотя, безусловно, попытаюсь. Но сейчас речь не об этом. В нашем времени Мария Спиридонова была признанным лидером левых эсеров. Сейчас она вполне могла стать лидером всей партии. В союзе с большевиками это давало возможность сформировать первое советское правительство, а в дальнейшем закрепить победу Советской власти на уровне Учредительного собрания. И никаких тебе Октябрьских переворотов!

Но всё это было в перспективе. На текущий момент меня беспокоило отсутствие Львова. Полковник так и не вернулся из Швеции. Я, честно говоря, не знал, что и думать. Тем временем Ёрш и Бокий приступили к изучению захваченного в Охранке архива. На Крестовском острове, вопреки ожиданиям, стало-таки людно. Однако брошенных дач тоже было предостаточно. В двух мы размесили группы спецназовцев для пригляда за дачей, где всё так же хозяйничал угрюмый финн.

А потом произошло событие, которое заставило меня в который раз подумать о том, что обитатели этого мира живут своей жизнью и далеко не всегда тропятся сдать её на контроль каким-то там попаданцам. Всё случилось в день приезда в Питер Сталина. Иосиф Джугашвили вернулся из Туруханской ссылки и сразу же возжелал встретиться с Лениным. Не думаю, что Ильич пропустил мимо ушей моё предупреждение о будущей роли Сталина, но в этот раз принял его более чем радушно. Более того, Ленин потребовал, чтобы Сталина разместили в Комендантском доме, что и было исполнено. Но не о Сталине сейчас речь. Вместе с ним прибыл человек с очень примечательной для того времени внешностью: кроме бровей другой растительности у него на голове не было, а левая щека была обезображена шрамом. Сталин представил спутника как своего давнишнего соратника.

В следующий раз я увидел лысого типа рядом с Васичем на крыльце комендатуры, когда садился в машину.

– Товарищ Жехорский! – окликнул меня комендант крепости. Когда я подошёл, сказал: – Вы ведь в Таврический? Подбросите товарища Кравченко до Смольного.

Правое крыло Института благородных девиц было реквизировано Советом под общежитие для приезжих товарищей.

Мы расположились на заднем сидении, и машина резво покатила к воротам. Когда крепость осталась позади мой спутник негромко сказал:

– Здравствуйте, Михаил Макарович.

Там у комендатуры у него был совсем другой голос, а теперь он говорил голосом Львова. Я резко повернул голову. Теперь я узнавал и глаза. Не дав мне ничего произнести, Львов приложил палец к губам и выразительно кивнул в сторону шофёра.

В парке возле Смольного нас приютил укромный уголок, где я смог, наконец, снять с себя обет молчания, наложенный Львовым.

– Как это всё понимать, Пётр Евгеньевич?

Ничего более примечательного, чем задать подобный вопрос, я на тот момент придумать не смог.

– …Теперь уж и не упомню, что точно толкнуло меня тогда на сей «подвиг», но идея проникнуть в революционную среду под видом недоучившегося студента принадлежала исключительно мне. Я тогда только поступил на службу в Корпус жандармов, был командирован на Кавказ и очень хотел отличиться, как будто мало было мне Георгия за войну с японцами. Шёл 1907 год. Революционная волна шла на убыль, но на Кавказе всё ещё было неспокойно. Месяц ушёл у меня на подготовку. Я присутствовал на допросах арестованных революционеров, слушал, как они говорят, наблюдал за их поведением, оставаясь при этом всё время в тени. Потом придумал себе имидж. Изменил внешность, речь и даже походку. Внедрение прошло удачно. Попал в боевую организацию, руководимую Сталиным. Правда, тогда у него был другой псевдоним. Однако провокатор из меня не получился. Я всё время опаздывал с донесениями. После того, как не сумел предотвратить Тифлисскую экспроприацию, меня отозвали. Сделано это было с учётом перспективы. Меня арестовали, судили как боевика и приговорили к каторге. Даже отправили в арестантском вагоне в Сибирь. На одном из этапов я благополучно исчез. Никогда после к этому образу не обращался, и даже думать про него забыл. А после встречи с вами вспомнил. Начал готовить для Кравченко легенду. Создал под неё документальное подтверждение. Теперь, вернувшись в Россию, опять превратился в Ивана Кравченко, добавил для пущей надёжности шрам и отправился навстречу Сталину. Перехватил его ещё в Сибири. Он меня узнал. Обрадовался старому соратнику. Рассказал мне о своей жизни, я ему зачитал мою легенду. Вместе поехали в Петроград. Остальное вам известно.

– Удивили вы меня, Пётр Евгеньевич, не скрою, – нисколько не покривил я душой. – «Революционное» прошлое открывает для вас в образе Кравченко широкие перспективы, а в образе Львова вы можете готовить побег царской семьи за границу.

– Побег? – переспросил Львов.

– К сожалению, Пётр Евгеньевич, именно побег, – подтвердил я. – Сейчас царская семья находится под домашним арестом в Царском селе, но официального разрешения на отъезд за границу нам добиться вряд ли удастся, а для Николая Романова уж точно.

Львов помрачнел лицом, потом решительно произнёс: