Война чувств - Наташа Колесникова

— Ты сегодня рано пришел, Митя, — торопливо сказала Людмила. — Я ничего не приготовила на ужин, сейчас сделаю. Хочешь яичницу с беконом?

— Не возражаю, — сказал Зеленин. — Сделай мне, пожалуйста, яичницу, Люся.

— Сейчас, Митя, конечно, я сейчас тебе все сделаю. Выпить хочешь? У нас еще коньяк остался. А я тебя жду. Но не думала, что ты так рано сегодня… Ты раздевайся, а я мигом…

Дура, дура… Она думает, что это незаметно? Могла бы, как прежде, смотреть телевизор в спальне, и то лучше было бы. А она… Да как же он может ее бросить, отшвырнуть в сторону, такую глупую бабу? Пропадет ведь!

Зеленин снял плащ, повесил в шкаф, стащил ботинки, сунул ноги в тапочки, остановился в коридоре.

— Митя, а может, хлебушка поджарить? — крикнула из кухни Людмила.

Уж лучше бы молчала. Или злилась на него, орала, что не рабыня, не обязана докладывать, как она проводит свободное время. Он бы тоже разозлился, может быть — врезал бы ей, все легче б стало. А на такую как разозлишься? «Хлебушка поджарить…» Дура!

Он стремительно вошел в спальню, достал из-за телевизора коробочку чуть побольше портсигара, соединенную тонкими проводами с видеовыходом телевизора. Все, что было на экране за последние часы, зафиксировала пленка миниатюрного видеоплейера. Установил его в спальне, ибо не сомневался — она будет смотреть кассету, которую передал ей рыжий козел, тут.

Зеленин был знаком со многими солидными женщинами — хозяйками крупных фирм, женами больших бизнесменов, и почти все они своей комнатой, кабинетом дома считали именно спальню. Можно острить по этому поводу, придумывать пошлые шутки, но, как ни крути, — это естественно для женщины. Да и женщина ли она, если ее любимое место не в спальне, на пуфике у трельяжа с десятком рекламированных кремов и прочей чепухи, а за компьютером, на котором рассчитывается прибыль от очередной сделки? Вряд ли…

Заметить миниатюрный видеоплейер за телевизором было практически невозможно. Включается автоматически с включением телевизора, миниатюрная кассета пишет пять часов. Ну и что же он записал, чем шантажировал жену, этот козел?

— Люда, я минут десять поработаю в кабинете, — крикнул Зеленин. — Скажешь, когда ужин будет готов!

В своем домашнем кабинете он включил телевизор, видеомагнитофон, вставил мини-кассету в переходник, а его — в черный зев видика. На экране возникло мельтешение, потом — какие-то люди очередного ток-шоу. Какие проблемы они обсуждали, он не понял, ибо сразу же увидел свою жену на диване в чужой квартире. Она глупо хихикала и страстно смотрела прямо в глазок видеокамеры, не зная о его существовании.

— Ста-ас… Зачем ты притащил его сюда? Не мог оставить на кухне?

— Прости, дорогая, не мог. Я примчался из офиса, в дипломате важные документы, их нельзя выпускать из виду.

«Дипломат, — машинально отметил Зеленин. — В нем видеокамера».

— Боишься, украдут? Я? Или, может, Лерка?

— Береженого Бог бережет, это очень важные документы, прости, Люси…

А вот и он, наконец-то свиделись… Сытый, упитанный козел, внешне, наверное, может нравиться бабам, но взгляд — подлеца. Это уже мнение профессионала. Как она обняла его, как прижалась к нему… Дура, дура…

— Ты не хочешь меня, Стае?

— Напротив, я так сильно тебя хочу…

Врет, сука! По глазам видно — врет! Зеленин сжал громадные кулаки, нервно постукивал ими по коленкам. Тихое бешенство росло в его могучей груди. Знал многое, видел многое, бывало, приговаривал несговорчивых к высшей мере, бывало, сам исполнял приговор, но то — жестокие мужские игры. А чтобы использовать бабу, которая так верит тебе, обнимает, целует, — использовать в своих гнусных целях!.. А это ведь его жена! Какой он, сука, важный, как говорит красиво, сытый, упитанный подонок! А она дура, дура… С ним, законным мужем, который для нее ничего не жалел, никогда так не вела себя…

С этим говнюком все ясно, он свое получит по полной программе. А что с собой делать? Как жить дальше с этим вот видением?!

Бешенство растаяло, он уже отомстил подонку, приговор вынесен и будет исполнен, до конца своих дней козел будет жалеть о своих гнусных делишках. Но Люська… Дура, как же она не могла понять, увидеть, что связалась с подонком? Теперь вот — «хлебушка поджарить?..». Что бы он сделал, не скажи она этого?

Теперь — ничего. Да за что же ее наказывать, если она просто дура? Он не красавец, сам знает это, но думал, что и его можно любить, если даст женщине все, что ей нужно. Потом думал, что можно запугать, заставить быть верной и любящей женой. Нет, она все же встречалась, несмотря на все угрозы, несмотря на страх потерять все, что имеет… Рыжий говнюк не знал с кем связался и что его ждет в будущем, а она знала, и тем не менее… Наверное, и вправду он внушает женщинам отвращение, до поры до времени терпят, а потом…

Так на роду написано? Или что там — судьба такая? Почему?! Да у него сколько угодно может быть женщин, любых красавиц, но на хрен они нужны, когда хочется иметь свою семью, детей, любящую, заботливую жену! Не дано, что ли? Да как же этого может быть не дано?! Как же?!

Он смотрел на экран телевизора и не чувствовал, как слезы катились по его щекам, слезы одиночества и отчаяния.

— Митя, все готово, иди… — сказала Людмила, входя в кабинет, и замерла, будто в каменную статую превратилась, увидев себя на экране телевизора.

Пауза длилась минуты две, Зеленин не видел и не слышал жену, а она теперь смотрела на него и с ужасом видела, что он плачет. Этот Кинг-Конг — плачет?! Он так переживает, что она… Господи, да такое и в кошмарном сне не могло присниться! Предполагала, что будет орать, может, бить ее, может, подстроит автокатастрофу или несчастный случай, а он — плачет?..

Она подбежала к дивану, на котором он сидел, встала на колени:

— Митя, прости меня, Митенька… родной мой, прошу тебя… Я… да ничего не было, клянусь тебе… Жорка приехал, и он убежал, я дурой была, я теперь поняла… поняла, что лучше тебя нет, пра-ав-да!

Он повалился на диван лицом вниз и зарыдал, как ребенок. Плечи вздрагивали, зубы скрипели, и хриплый стон судорожно вырывался из горла. Ничего страшнее этого Людмила не видела и не слышала в своей жизни. Она снова замерла, потом бросилась на диван, судорожно обнимая мужа.

— Что я не делал для тебя, в чем тебе отказывал?.. — бормотал он, уткнувшись лицом в черную кожу дивана. — Почему так получилось? Почему я не могу верить своей жене?!

— Потому что я… я была дурой, Митя! Я только теперь поняла, что люблю тебя, что ты для меня — самый дорогой, самый родной человек на свете! И не потому, что… эта дурость случилась, нет, я раньше поняла, сразу после того кошмарного вечера, Ми-тя-а-а… — завыла она.