Крысолов - Невил Шют

За этим столом сидел молодой человек в штатском — бледное лицо, темные волосы, совсем молод, лет двадцати с небольшим. Он поднял глаза на входящего Хоуарда.

— Кто вы? — спросил он по-французски.

Он говорил почти лениво, словно все дело не стоило внимания.

Старик стоял у двери, силясь подавить страх. Было тут что-то странное и потому опасное.

— Я англичанин, — сказал он наконец. Бессмысленно было что-то скрывать. — Вчера меня арестовали.

Молодой человек невесело улыбнулся. На этот раз он заговорил по-английски, и притом без малейшего акцента.

— Ну что ж, — сказал он, — входите, садитесь. Вот нас и двое. Я тоже англичанин.

Хоуард отступил на шаг.

— Вы англичанин?!

— Принял английское подданство, — небрежно пояснил тот. — Моя мать родом из Уокинга, и я почти всю жизнь провел в Англии. Мой отец был француз, так что по рождению и я считался французом. Но отец погиб еще в прошлую войну.

— Что же вы здесь делаете?

Молодой человек поманил его к столу.

— Подойдите, садитесь.

Старик придвинул стул к столу и опять спросил о том же.

— Я понятия не имел, что в Ланнили есть еще англичанин, — сказал он. — Что вы все-таки здесь делаете?

— Жду расстрела, — сказал молодой человек.

Оглушительное тягостное молчание. Наконец Хоуард спросил:

— Ваша фамилия не Чарентон?

Тот кивнул.

— Да, я — Чарентон. Я вижу, вам про меня сказали.

И опять в тесной комнате долгое молчание. Хоуард сидел ошеломленный, он не знал что сказать. В замешательстве опустил глаза и увидел на столе руки молодого человека. Чарентон положил руки на стол перед собой и как-то странно их сжал — пальцы переплетены, ладонь левой руки вывернута кверху, ладонь правой — книзу. Большие пальцы скрестились. Заметив недоуменный взгляд старика, Чарентон пристально посмотрел на него и тотчас разнял руки.

И чуть вздохнул.

— Как вы сюда попали? — спросил он.

— Я пытался вернуться в Англию с несколькими детьми…

И Хоуард сызнова поведал свою историю. Молодой человек слушал спокойно и не сводил со старика проницательных пытливых глаз. Выслушав до конца, он сказал:

— Думаю, вам незачем особенно беспокоиться. Вероятно, вас оставят на свободе, позволят жить в каком-нибудь французском городке.

— Боюсь, что будет иначе, — сказал Хоуард. — Видите ли, они считают, что я связан с вами.

Чарентон кивнул.

— Так я и думал. Поэтому нас посадили вместе. Очевидно, подыскивают еще козлов отпущения.

— Боюсь, что так, — сказал Хоуард.

Молодой человек встал и отошел к окну.

— С вами все обойдется, — сказал он наконец; — Улик против вас нет и взять их неоткуда. Рано или поздно вы вернетесь в Англию. — В голосе его сквозила печаль.

— А вы? — спросил Хоуард.

— Я? Мне крышка, — сказал Чарентон. — Насчет меня им все ясно.

Хоуард не верил своим ушам. Казалось, перед ним разыгрывается какой-то спектакль.

— По-видимому, оба мы в трудном положении, — сказал он наконец. — Может быть, ваше тяжелее… не знаю. Но вы можете оказать мне одну услугу. — Он огляделся по сторонам. — Если бы достать лист бумаги и карандаш, я переписал бы свое завещание. Вы его засвидетельствуете?

Чарентон покачал головой.

— Здесь ничего нельзя писать без разрешения немцев, они просто отберут написанное. И ни один документ с моей подписью не дойдет, до Англии. Придется вам найти другого свидетеля, мистер Хоуард.

— Понимаю, — вздохнул старик, потом сказал: — Если я выберусь отсюда, а вы нет, может быть, я сумею для вас что-нибудь сделать? Выполнить какое-нибудь поручение?

Чарентон усмехнулся.

— Никаких поручений, — отрезал он.

— Неужели я ничего не могу сделать?

Молодой человек быстро взглянул на него.

— Вы знаете Оксфорд?

— Прекрасно знаю, — сказал Хоуард. — Вы там бывали?

Чарентон кивнул.

— Я был в Ориеле. Это вверх по реке, мы туда часто ходили, там запруда, мостик, а рядом старая-престарая гостиница, серый каменный дом. Все время журчит вода, и рыба скользит в прозрачной глубине, и цветы, повсюду цветы.

— Вы имеете в виду гостиницу «У форели» в Годстау?

— Да… «У форели». Вы знаете это место?

— Конечно, прекрасно знаю. По крайней мере, знал сорок лет назад.

— Побывайте там как-нибудь в жаркий летний день, — сказал Чарентон. — Посидите на низкой каменной ограде, поглядите на рыбу в пруду и выпейте за меня кружку пива.

— Если я вернусь в Англию, я это сделаю, — сказал Хоуард. И опять оглядел убогую, безвкусную обстановку с претензией на роскошь. — Но может быть, я могу кому-нибудь что-то от вас передать?

Чарентон покачал головой.

— Нет у меня никаких поручений. А если бы и были, я не передал бы их через вас. В комнате почти наверняка есть микрофон, и Диссен подслушивает каждое наше слово. Потому они и свели нас тут. — Он огляделся. — Микрофон, вероятно, за одной из этих картин.

— Вы уверены?

— Безусловно. — Он повысил голос и заговорил по-немецки: — Вы зря теряете время, майор Диссен. Этот человек понятия не имеет о моих делах. — И, чуть помолчав, продолжал: — Но вот что я вам скажу: в один прекрасный день придут англичане и американцы, и вы будете в их власти. Они будут не так деликатны, как после прошлой войны. Если вы убьете этого старика, вас публично вздернут на виселице, и ваш труп останется гнить на ней в назидание всем другим убийцам.

Он обернулся к Хоуарду.

— Пускай слышит, это ему полезно, — спокойно сказал он по-английски.

Старик встревожился.

— Напрасно вы так с ним говорили. Это вам не поможет.

— Мне уже ничто не поможет, — возразил Чарентон. — Со мной, можно считать, покончено.

Хоуард поежился от этой спокойной уверенности.

— Вы раскаиваетесь? — спросил он.

— Нет, честное слово, нет! — Чарентон мальчишески засмеялся. — Нам не удалось попасть в Адольфа, но мы его здорово напугали.

Позади отворилась дверь. Оба круто обернулись: вошли немецкий ефрейтор и солдат. Солдат прошагал в комнату и остановился возле Хоуарда. Ефрейтор сказал грубо:

— Kommen Sie[105].

Хоуард встал. Чарентон улыбнулся ему.

— Что я вам говорил? Прощайте. Желаю удачи!

— Прощайте, — ответил старик.

И ничего больше не успел прибавить. Его вытолкали из комнаты. Когда его вели по коридору к выходу, он увидел распахнутую дверь и за нею уже знакомого гестаповца в черном мундире, разъяренное лицо мрачнее тучи. Со сжавшимся сердцем Хоуард вышел между конвоирами на залитую солнцем площадь.

Его отвели обратно к Николь и детям. Ронни бросился к нему.

— Маржан учил нас стоять на голове! — выпалил он. — Я уже умею, и Пьер умеет. А Биллем нет, и девочки тоже не могут. Смотрите, мистер Хоуард, смотрите!