Русский эксперимент - Александр Зиновьев

Разрушение планово-командных принципов и централизованного управления в экономике было равносильно полному краху коммунистической экономики и засилию экономики преступной, что привело к экономическому краху страны вообще. Как бы плохо советская экономика ни функционировала с точки зрения критериев западной экономики, она все-таки как-то работала. Если бы она была действительно безнадежна, западные организаторы Холодной войны, заинтересованные в разгроме Советского Союза, ни в коем случае не стали бы вместо нее навязывать некую «рыночную экономику», якобы способную поднять Советский Союз до уровня стран Запада. Не такие же они идиоты, чтобы вытаскивать заклятого врага из пропасти. Они стремились столкнуть его в пропасть, всячески дискредитируя вполне жизнеспособную экономическую систему Советского Союза.

Экономика и управление. Теперь принято считать, будто государство в коммунистическом обществе оказалось неспособным управлять экономикой. Я отвергаю это мнение как совершенно необоснованное и идеологически тенденциозное. Если принять во внимание то, в каких условиях советскому государству приходилось действовать, и краткий срок его жизни, то с гораздо большими основаниями можно утверждать противоположное, а именно — способность коммунистического государства управлять экономикой.

В той ситуации, какая сложилась в Советском Союзе, дело обстояло не так, будто экономика вступила в кризисное состояние, и это послужило одной из причин кризиса государства, а так, что государство вступило в состояние кризиса, что послужило основной причиной кризиса экономики.

Опыт советского общества обнаружил еще один аспект во взаимоотношениях государства и экономики, который не так развит и заметен в обществах иного типа, а именно — способность коммунистического государства использовать экономику как средство управления массами людей. В наше время эта способность получила сильнейшее развитие в западной государственности, в особенности — в отношениях западных стран с другими странами планеты.

Догонять или не догонять Запад. Идеологи коммунизма, не имевшие ни малейшего представления о том, каким будет реальный коммунизм, были искренне убеждены в том, что коммунизм обладает неограниченными способностями к прогрессу и быстро превзойдет капитализм в сфере экономики. С первых же дней существования Советского Союза был выдвинут лозунг догнать и перегнать передовые капиталистические страны в сфере экономики. В сталинские годы этот лозунг казался реальным. Тогда все начинали с нуля, и в процентном выражении успехи страны производили ошеломляющее впечатление. А «железный занавес» позволял создавать такое впечатление о ситуации на Западе, что массы советских людей невольно поверили в пропагандистские лозунги.

В послевоенные годы наступило отрезвление. После идиотских хрущевских экспериментов советское руководство фактически отказалось от идеи «догнать и перегнать». Это, однако, не избавило от необходимости так или иначе считаться с Западом. Потребности обороны вынуждали тягаться с Западом в сфере науки и технологии. Это ставило его в невыгодное положение и вынуждало на действия, чуждые природе коммунизма. Требовалось также улучшать жизненные условия населения. А Запад породил в этом отношении колоссальные соблазны, заражая ими население Советского Союза.

Но как бы то ни было, советское руководство нашло естественный выход из положения. Во-первых, оно создало свой мировой экономический регион, отношения внутри которого базировались не на принципах западной экономики, а скорее на принципах взаимных услуг. Во-вторых, в самом Советском Союзе отрасли науки, техники и экономики, имевшие особо важное значение, выделились из общей среды, получили особо привилегированные условия и фактически образовали экономику высшего уровня. Это позволило Советскому Союзу во многих отношениях быть на уровне мировых стандартов и даже кое в чем превосходить их. Во всяком случае, Советский Союз стал второй сверхдержавой планеты. Одно это отвергает категорически утверждение, будто коммунистическая экономика потерпела крах в силу внутренней несостоятельности. Она не могла соревноваться с западной экономикой в чисто экономическом отношении (была неконкурентоспособной), но она вполне справлялась с задачей обеспечения населения страны на некотором уровне (кстати сказать, не таком уж низком!) и с задачей обороноспособности страны.

Ночные разговоры

Они разговаривали далеко за полночь, а порою до рассвета. Разговаривали хаотично. Но в хаосе слов так или иначе проявлялись организующие, почти навязчивые вопросы: что мы имели, что потеряли, почему потеряли, что приобрели, куда движемся. Их итоговые мысли были в основе противоположны. Философ осознал, что вся его мудрость, приобретенная ценой целой жизни, оказалась суемудрием. Жизнь прошла впустую. Писатель убедился в том, что был на верном пути, что он ценой жизни пришел к ясному пониманию реальности, но что его понимание никому не нужно и никому не понятно. Жизнь прошла впустую. Один испытывал чувство вины как соучастник лжи укрепления страны, другой — как соучастник истины разрушения. Один примирился со всем и доживал по инерции. Другой восстал против всего и доживал с мыслью о своей последней баррикаде. Но и он уже не верил в возможность такой баррикады и лишь по инерции дописывал книгу своей не нужной никому жизни. Дни обоих были сочтены.

Ф: Знаешь, у меня такое впечатление от наших бесед, будто мы рассчитались со всем земным и теперь уходим в Небытие, по русскому обычаю болтая о том о сем по дороге.

П: Так оно и есть. Весь наш народ уходит в Историческое Небытие, захламляя мусором словоблудия оставляемый после себя путь.

Ф: Моя жена, я думаю, нашла правильный путь к окончанию жизни: Земля! И в самом деле, земли у нас полно. Почему бы, спрашивается, не жить на ней, никому не мешая, ни на что не претендуя?! Так нет!..

П: А как ты себе представляешь эту жизнь в единении с землей? Натуральное хозяйство? Это — первобытное состояние. Грязь, болезни, голод, незащищенность от врагов и все такое прочее. Не надо идеализировать прошлое и крестьянский труд. Взгляни на себя! Даже вот эта несчастная пуговица предполагает прогресс цивилизации. Твоя жена может позволить себе копаться на участке, поскольку она — доктор наук, у нее база здесь, в Москве, за спиной культура, огромная история. Для нее это не есть образ жизни и принадлежность к определенному классу. Все эти толстовские идейки были сметены реальной жизнью. И сейчас их навязывают людям, чтобы отвлечь их от гражданской борьбы. Три года назад я был в Бразилии, в Сан-Пауло. В нем живет 19 миллионов человек. Из них более 15 миллионов живет в таких условиях, что страшно подумать. Ни света, ни канализации. Жилища из всяких отбросов. Норы. Ящики. Коробки. Банды из малолетних детей наводят ужас. Специальные отряды полиции уничтожают их как диких зверей. Никакого медицинского обслуживания. Почти никакого образования. А ведь огромная, богатая природными ресурсами страна! Почему бы не жить этим людям на земле?! А как жили у нас до революции на земле?!

Ф: Сейчас трубят, будто прекрасно.

П: Подлецы трубят, а дураки верят.

Ф: Значит, то, чего мы достигли в советский период, было немыслимым чудом. А теперь мы катимся к кошмарам Третьего Мира.

П: Что-то в этом роде.

Ф: Ужасно сознавать это и чувствовать бессилие перед неизбежностью.

П: А у меня к этому присоединяется еще одно обстоятельство.

Ф: Какое?

Наука разрушения

П: Самым мучительным для меня после 1985 года стало осознание того, что мы, русские, не сумели по достоинству оценить то, что имели, не сумели отстоять то, что нам удалось чудом создать благодаря случайному стечению обстоятельств. Мы предали наше дело, наших предшественников, самих себя, наших будущих потомков, всех наших друзей на планете, всех тех, кто с надеждой смотрел на нас. И я ощущаю себя соучастником этого исторического предательства.

Ф: Но ведь тебя осудили фактически ни за что! И на Запад выкинули помимо твоей воли!

П: Верно. Но тут есть еще один фактор, более глубокий: совесть. Ты же знаешь, я на Западе не сидел сложа руки. Я же действовал, писал книги, выступал публично, давал всякого рода консультации.

Ф: Ну и что?! Жить-то надо было на что-то! И все, что ты писал, было верно!

П: Когда я оказался на Западе, я был поражен тем, какие примитивные, тенденциозные и извращенные представления о советском обществе имели западные люди самых различных слоев и уровней культуры. Я тогда был одержим манией познания коммунизма и правдивого описания его, не считаясь с ситуацией в мире и, честно говоря, имея довольно жалкое представление о ней. Я с энтузиазмом ринулся просвещать западных людей. В моем описании феноменов советского общества было много такого, что выглядело как критика этого общества, причем, по оценке ряда западных авторитетных экспертов, как самая острая и беспощадная. Само советское общество было фактически таким, что правда о нем с необходимостью принимала форму враждебной ему критики. И я был допущен в круги, занимавшиеся самыми важными проблемами Холодной войны. И меня они использовали. Не в качестве штатного сотрудника, а как участника конференций, докладчика, консультанта, автора заказанных статей, просто как собеседника во всякого рода встречах.